Господин посол

Габриэль Элиодоро посмотрелся в зеркало и поправил галстук. Если Трухильо всерьёз думает, будто кум Каррера ввяжется в подобную авантюру, он просто помешался.

Посол отошёл от зеркала и очутился в самом центре зала под люстрой. Интересно, из какой страны этот элегантный негр в европейском костюме, но в маленькой шапочке? Из Гвинеи? Или Ганы? Нет, из Ганы вон тот, в белом балахоне.

Критическим взглядом Габриэль окинул маленькую китаянку, беседовавшую с женой пакистанского посла. Его внимание привлекла ножка, заманчиво выглядывавшая из-под укороченной с одного бока юбки. Однако при ближайшем рассмотрении ножка оказалась слишком тощей, как и сама китаянка. Не понравилось Габриэлю и её лицо, желтовато-бледное, с узкими глазами.

Какой-то господин с чёрной бородкой ("Держу пари, индиец!"), длинными, как у женщины, волосами, в чалме, но в европейском костюме приблизился к Габриэлю, пожал ему руку и что-то сказал по-английски или по-французски. Габриэль улыбнулся в ответ и на всякий случай воскликнул:

- Merci beaucoup, mister, merci. - Он похлопал сикха по плечу, и тот направился к выходу.

На память послу пришёл сержант 5-го пехотного полка, высокий, смуглый, бородатый, которого он ненавидел, когда был мальчишкой. Он вновь услышал далёкий голос, который донёсся до него из прошлого, через моря и горы: "Габилиодоро! Габилиодоро! Иди домой!"

Посол взглянул на себя в зеркало. "Если б она могла увидеть меня сейчас", - подумал он. Но и тогда, что бы поняла эта невежественная женщина? Она просто не поверила бы своим глазам... Она ведь так и не научилась читать. Тело было её единственным талантом, её капиталом, им она зарабатывала на жизнь... В её постели побывал весь пехотный полк, квартировавший в Соледад-дель-Мар. По субботам (а может, это Габриэль придумал позднее?) для солдат она делала скидку. Габилиодоро! Габилиодоро!

В зеркало посол увидел, как в зал входит Эрнесто Вильальба под руку с белокурой, рослой и величественной женщиной. Он тотчас поспешил им навстречу. На мгновенье пара затерялась в толпе, но инстинкт охотника безошибочно привёл Габриэля прямо к незнакомой красавице.

- Дон Габриэль Элиодоро, - подобострастно обратился к нему Титито, - имею честь и удовольствие представить вам моего друга - Фрэнсис Андерсен Уоррен. Миссис Уоррен, это посол Сакраменто, наш Амфитрион.

Габриэль Элиодоро звонко поцеловал руку, которую подала ему женщина, и Титито показался варварским этот жадный поцелуй. Повернувшись к секретарю, дама сказала по-испански:

- Вы забыли, что я уже не Уоррен. Мой развод официально оформлен на прошлой неделе.

Титито поклонился и попросил прощения. Поражённый Габриэль Элиодоро смотрел на гостью и удивлялся про себя: почему это женоподобные мужчины всегда появляются с красивыми женщинами? У той, что стояла сейчас перед ним - Габриэль тщательно разглядывал её, - волосы цвета спелой пшеницы, глаза словно море, кожа как снег, да, снег, только порозовевший под лучами утреннего солнца... А грудь, пресвятая богородица! А лицо! Прямо картинка. Рот крупный (посол питал слабость к женщинам с большим ртом ), но прямой и тонкий, а такую линию шеи и такой овал лица мог создать лишь величайший ваятель - бог. И пока Вильальба излагал краткую биографию мисс Андерсен (родилась на Среднем Западе, дед и бабушка датчане, бывший муж - морской атташе США в различных южноамериканских столицах), Габриэль Элиодоро мысленно её раздевал. Бёдра у неё, не в пример бёдрам Росалии, худощавые, ноги, наверное, длинные и округлые. К тому же разведённая. Посол уже сгорал от желания. Он снова взял руку мисс Андерсен, теперь уже обеими руками, и прошептал: "Моя дорогая сеньора, этот дом ваш, и я ваш слуга". Однако, увидев краем глаза приближавшееся к ним красное платье Росалии, отпустил тонкие и нежные пальцы.

- Разрешите, мисс Андерсен, представить вам сеньору Виванко, здесь, в Вашингтоне, олицетворяющую красоту наших женщин. Росалия, дорогая, это мисс Фрэнсис Андерсен. Я добьюсь, чтобы Титито назначили первым секретарём за то, что он украсил наш праздник этой жемчужиной.

Женщины обменялись быстрыми оценивающими взглядами. Американка с улыбкой поклонилась, но руки не подала. Росалия же хотела протянуть свою, однако вовремя задержалась. Она никак не могла усвоить американский этикет, и, если её кому-нибудь представляли, не знала, когда надо подать руку, когда ограничиться поклоном.

- Красивое у вас платье, - заметила Фрэнсис.

- Ему далеко до вашего, - ответила Росалия. - Цвет льда, не так ли?

- Совершенно верно.

Росалия продолжала критически и едва ли не враждебно разглядывать американку, пока Титито и Габриэль Элиодоро, оба с зажжёнными зажигалками, оспаривали друг у друга честь дать огня мисс Андерсен, которая поднесла сигарету ко рту.

Стоя несколько поодаль, Пабло Ортега и Билл Годкин наблюдали за этой сценой. Они видели, как Габриэль Элиодоро, оттеснив Титито, поднёс огонь белокурой даме, а затем сказал что-то секретарю, который немедленно стал пробираться в столовую, покачивая бёдрами.

Ортега, немного знавший Фрэнсис Андерсен, рассказал Биллу о красавице. А Орландо Гонзага, отделавшись наконец от миссис Вудворд и присоединившись к друзьям, заявил, поняв, куда устремлены их взгляды:

- Или я ошибаюсь, или перед сеньорой Виванко стоит соперница. Я бы посоветовал ей остерегаться...

- Не беспокойся, - пробормотал Пабло. - Росалия, по-видимому, уже почуяла опасность. Смотрите, как она её разглядывает...

- Между этими породистыми кобылками наш Габриэль Элиодоро как норовистый жеребец. Откровенно говоря, если бы мне надо было выбирать, я предпочёл бы смуглянку. В её жилах течёт горячая кровь, её предки приехали из страны, где устраивают корриды, играют на гитарах, цветёт миндаль, арабское в ней смешалось с солнцем и ветром Кариб... Другая же напоминает мне богиню туманных скандинавских фиордов. Знаю по собственному опыту, шведки и норвежки - женщины здоровые и пылкие, но разве можно прожить на рыбной диете?

Годкин молча улыбался, наблюдая за дамами и Габриэлем сквозь дым своей трубки.

- Больше всего мисс Андерсен напоминает мне алмаз своим сиянием, изысканностью и в то же время твёрдостью и холодностью, - сказал Пабло, беря друзей под руки.

- Но какие у этих самок великолепные бюсты! - воскликнул Гонзага. - Они походят на приготовленные к бою пушки крейсера, нацеленные на противника. И обратите внимание, как на них смотрят мужчины... Взгляни, Билл, на рожу твоего коллеги из Ассошиэйтед Пресс и того, что стоит рядом с ним... Они оба в экстазе. Твои соотечественники, старина Билл, находятся на первичной стадии развития. Они теряют голову при виде женской груди, значит, они ещё грудные младенцы. У вас в стране наибольшим успехом пользуются актрисы с пышным бюстом... Мы же, латиноамериканцы, кончаем с этим вовремя. Что касается меня, то я сосал грудь до двух лет... и это была грудь негритянки.

Билл искоса взглянул на него.

- Должно быть, вы достигли сейчас развития годовалого ребёнка...

Дон Габриэль Элиодоро, взяв под руки блондинку и шатенку, направился с обеими дамами к дверям зала. Догнав шефа, Клэр Огилви дотронулась до его плеча кончиками пальцев. Посол обернулся, и секретарша что-то шепнула ему на ухо, тот сделал недовольную гримасу и повернул обратно, не отпуская, однако, своих прекрасных пленниц.

Зал заволновался, словно море под порывами внезапно подувшего ветра. В салон торжественно вступала мисс Потомак! Окружённая поклонниками, она двигалась медленно и величественно, то и дело задерживаясь, как украшенная флагами каравелла, под парусами идущая по Саргассову морю. Затянутая в чёрное шёлковое, расшитое бисером платье, она держала в пальцах, унизанных сверкающими кольцами, длинный мундштук с дымящейся сигаретой и своим хриплым, почти мужским голосом сыпала остротами, вызывавшими раболепные улыбки у её свиты, ибо даже близкие боялись её злого языка. В тот момент, когда Габриэль Элиодоро подошёл с ней поздороваться, мисс Потомак издевалась над одной журналисткой, своей соперницей, которая часто устраивала пышные приёмы для аристократов и богачей, а сама постоянно сидела без денег.