Сестра Ноя (СИ)

— Здравствуйте! – вежливо поприветствовала Маша.

— Постараюсь, – откликнулся бородач в тельняшке и в галифе.

— Я, в смысле, – будьте здоровы! – Она слегка опешила.

— Вы мне, положительно, льстите.

— Уверена, это делают все окружающие, – улыбнулась она, – и совершенно бескорыстно.

— Что, думаете, с меня и взять‑то нечего?

— Ну, в каком‑то смысле…

— В таком случае, и вам не хворать. – Он встал, пригладил волосы, поправил черные очки, съехавшие на нос, и отвесил поклон: – Коля.

— Маша. Очень приятно. А это Арсений, мой брат, – представила она меня. – Здравствуйте и вы, – сказала Маша, подойдя ко второму мужчине, который молча улыбался.

— Василий, – сказал тот, уверенно схватил руку дамы, слегка повертел туда–сюда, прицелился и чмокнул в основание безымянного пальца.

— А мне? Я тоже хочу, чтобы мне ручку облобызали! – Подставил Юра свою лапищу, сохраняя свирепую серьезность на лице.

— С какой это стати? – возмутился дамский угодник, отталкивая мужскую руку. – Не–е-е, нам это без надобности.

— Если бы, не дай Бог, мы были бы американцами, я бы на тебя подал в суд за половую сегрегацию, и – поверь – выиграл бы не меньше миллиона.

— Как хорошо, что мы не они! – Облегченно вздохнул Василий, эффектно щелкнув широкой подтяжкой, на которой висели его широченные парусиновые брюки.

— Вот, от нашего стола – вашему! – Юра открыл рюкзак, достал пакет и водрузил на стол.

— Вася, возьми на баланс, – приказал бородач Коля. – Кто у нас сегодня на вершине пищевой цепочки? Чья очередь картошку жарить?

— Твоя, Коля! – печально выдохнул Василий.

— Ответ не засчитан!

— Тогда Юркина – он уже неделю как не жарил у нас ничего.

— Так меня и не было неделю! – возмутился Юра.

— Видите, он сам сознался, – обрадовался Коля. – Давай, Юрочка, занимай почетное место у плиты. – И сам взял картофелину и пустил на нее струю воды из‑под крана.

— Когда закончишь мыть, – сказал Юра, сверкая столовым ножом, – дай мне знать.

Маша смотрела на них, иронично улыбаясь.

— Чем я тебе знак подам? – спросил Коля. – Видишь, у меня руки заняты, а на глазах очки.

— Кстати, почему?

— Во–первых, вчера опять смотрел фильм «Большой Лебовский» – я у него учусь позитивно относиться к неприятностям и всюду носить черные очки – это классно. А во–вторых, у меня воспаление очень радужной оболочки глаз.

— Тогда, – протянул задумчиво Юра, – моргни мне третьим глазом. Я попробую уловить тонкие вибрации твоего биополя и сделать соответствующие оргвыводы.

— Да бросьте вы спорить, господа мужчины! – воскликнула Маша. – Женщина вам поможет. – И без лишних слов отодвинула Колю от мойки и принялась за приготовление обеда.

— А вы чего такие кислые? – спросил Юра, пристально посмотрев на пару друзей.

— Как сказал великий Гоголь или кто‑то из нашего барака: «Страдающее сердце – орган внутреннего сгорания!» – изрёк Коля, подняв растопыренную ладонь на манер древнегреческого оратора.

– …А перегар по утрам – трагическое последствие, – добавил Василий.

— И кто же на этот раз заставил страдать ваши пламенные сердца?

— Знамо дело – Валька. Уж больно замуж ей хочется. Аж трясется вся! Как треска заливная. Юра, возьми её за себя замуж, а? А что, девка чистая, в баню по субботам ходит. А хозяйственная!.. Лучшая бражка и самые хрустящие огурцы – у неё! Правда, рука тяжелая, – вздохнул Вася, потирая несимметричную скулу. – Это в ней от переизбытка здоровья.

— Тогда начнем с лекарства, – сказал Юра, выставил пиво и разлил по граненым стаканам.

— За ушедшую молодость! Не чокаясь. – Вася привстал и вежливо, на полусогнутых, втянул пенистое содержимое стакана.

— Наше пролетарское гран–мерси, – ответствовал Коля, промокая вафельным полотенцем усы.

— Хорошие у нас гости! – констатировал Василий.

— Хорошие, – согласился Николай.

Тогда Юрий налил еще по стакану пенистой влаги и вопрошающе поднял глаза.

— Очень хорошие у нас сегодня гости! – сказал Василий.

— И верно, очень хорошие! – кивнул Николай, улыбаясь всем фасадом.

Мне досталось резать колбасу и наблюдать за подозрительным перемещением огромного рыжего кота в сторону тарелки с нарезкой. Он медленно по–пластунски «шел на запах», улавливая струю воздуха, исходящую от свежей московской колбасы, бдительно прижимаясь к стене, чтобы его не заметили. В это время пушистая черно–белая кошка возлегала на тумбочке в углу кухни и оттуда наблюдала за операцией, надеясь на свою законную долю добычи. В целях профилактики правонарушений, я отрезал два толстых куска колбасы и положил под нос кошке и коту – они сразу прекратили криминал и приступили к завтраку на законном основании.

Мое внимание переключилось на портрет Василия, висевший на стене, – небрежный набросок углем, нечто среднее между карикатурой и расплывчатой японской картиной суми–э, написанной тушью по мокрой рисовой бумаге.

— Это полотно гениального художника Анатолия Зверева, – сказал Василий, заметив направление моего пытливого взора. – Писал экспромтом – окурком папиросы марки «Север» на оберточной бумаге второго сорта из‑под ливерной колбасы по цене 64 копейки за кило. Я с ним на ступенях Сорокового гастронома «жигулевским» поделился, а он в благодарность предложил: «Позволь тебя изувековечить!» А потом предупредил: ты его не выбрасывай, вот помру, эта картинка будет стоить как «роллс–ройс». А когда прочел на моем лице иронию, мэтр объяснил, что история живописи свидетельствует: чем более художника ругают и гонят при жизни, тем дороже после смерти становятся его картины. Так что теперь я богач! – Оглянулся по сторонам, смущенно кашлянул в кулак и исправился: – Мы теперь богачи!

Издалека, от входной двери в нашу сторону сначала по деревянному настилу пола, а позже по всем несущим конструкциям барака пронеслась дрожь. Все как один вскинули глаза на Василия.

— Претендент, – сухо отрезал тот.

— Претендент – на что? – полюбопытствовал я.

— Ох, на многое! Всюду найдется такой человек, которому много надо. Поэтому для сокращения времени на оглашение списка, просто – претендент!

В столовую вошла основательная женщина, лет от семнадцати и выше, улыбающаяся белыми крепкими зубами, полными бордовыми губами и округлым лицом. Она сияла всем сразу, при этом, мужчинам интимно, а Маше – вопрошающе.

— Вот я хотела спросить, – почти кричала она зычным голосом сильной молодой женщины. – Не, а чо такого! Меня послали, я бы сама ни за что!.. – Она подошла к Маше и, подбоченясь, обвела ее хрупкую фигурку атлетическим подбородком. – Вот это, что на вас – это где берут? Почем? И как называется?

— Господа, – воскликнул Василий, – позвольте представить: Бэла Альбертовна де Сад!

— Он шутит! – прыснула женщина. – Я Валентина Алексеевна Садовничева. – И снова обернулась к Маше. – Можно вас на минутку?

— А почему Бэла? – спросил я.

— Заметьте, фамилия «де Сад» сомнений не вызвала, – желчно отметил тот. – Бэла – в честь американки норвежского происхождения Бэлы Гиннес по прозвищу «черная вдова», убившей сорок два человека. Она выходила замуж, заводила любовников и убивала их ради страховки.

— А Альбертовна?..

— О, Альберт Фиш – знаменитый «бруклинский вампир». Его жертвами были мальчики, которых он насиловал, убивал и съедал. Считается, что именно он стал прототипом Лектера Каннибала, героя романа Томаса Харриса и многих последующих экранизации.

— Да, «Ганнибал» Ридли Скотта – это, конечно, шедевр! – сказал я со стыдом, будто признавался в позорной страсти. – После первого просмотра на ди–ви–ди, я смял диск с фильмом и выбросил в мусорное ведро. А потом, через месяц, купил лицензионный и смотрел еще раз десять, каждый раз открывая для себя что‑то новое.

— Надо же, – сказал Василий с той же ехидной ухмылкой, – со мной было примерно то же. Только я, когда пошел по второму кругу, сделал эксперимент: записал фильм с телевизора на видеомагнитофон, вырезал сцены насилия – и получился глубокий психологический фильм. Открылись вдруг такие тонкие вещи, как абсолютное одиночество агента Клариссы Старлинг – там бедную девушку прессуют и копы и начальство, а страшный–престрашный Каннибал её… любит, да так романтично! А как там играет сэр Энтони Хопкинс! А прелестная Джулианна Мур!.. А красавчик Гэри Олдмен в своем ужасном гриме миллионера–извращенца! Помнишь, Лектер ему сказал: «Ты мне таким больше нравишься!» Спрашивается, мог бы позволить себе мультимиллионер сделать пластическую операцию и вернуть нормальную внешность? Так, нет – остался уродом по собственному желанию. Тоже своего рода психопатология…