Дневник мотылька

Люси добавила:

— Он просто блефовал. Ружье не было заряжено.

Но я знаю, что Люси была в ужасе. Она думала, что отец собирается застрелить их обеих.

Я очень ясно помню тот вечер в лесу. В школе все уже расцветало, но здесь деревья казались неживыми. Ни единого намека на весну. Мир внезапно стал серым и вычерпанным до дна. Я шла за Люси следом, разглядывала ее длинные светлые волосы, которые отец не позволил ей подстричь, и не переставала спрашивать себя: как я могла считать ее совершенно нормальной?

Да могло ли такое случиться с Люси? Я смотрела на нее и не видела никаких следов насилия. Она уверяла, что приехала в пансион только потому, что в ее крошечном городишке вечная скукота и ничего не происходит. Но это не причина. Воспоминания о его огромном пузе, колыхавшемся над трусами, вызывают у меня тошноту. Не представляю, как ему с таким животом удается заниматься сексом. И кто не побрезгует прикоснуться к нему? Я посмотрела на ручку, которой это написала, и мне стало противно держать ее в руке.

Дора называла Люси «папочкиной дочкой». Именно отец вынуждает ее быть такой, какой она не хочет быть на самом деле.

А я — «папочкина дочка»?

Больше нет. Кажется, Люси только что вошла в свою комнату.

После отбоя

Я держу кулаки, чтобы все оставалось как есть.

Мне надо было весь вечер заниматься, а не писать в дневнике. Я обещала Люси погонять ее по немецким словам.

Экзамены. Экзамены. Экзамены. Экзамены. Экзамены. Неделю напролет.

Кэрол, Бетси и Кики вернулись в воскресенье, чтобы тоже сдать экзамены. Жизнь опять вошла в прежнее русло.

16 января

В жизни больше не стану курить марихуану.

«Черный паук»:

Так спят лишь те, кто хранит в душе страх перед Господом, те, чья совесть чиста, и не Черный паук пробудит их ото сна, а ласковое солнце.

Что же хранит в своей душе Люси? Суждено ли мне узнать это?

17 января

Вообще-то, мы хотели кое-что отпраздновать.

В пятницу поздно вечером Люси, Кэрол, Кики и я прокрались незаметно в комнату Клэр и накурились гашиша, который она привезла из дому. Клэр он достался от какой-то кузины. Эрнесса, конечно, тоже была среди нас. Не помню, чья это была идея. До этого я сто раз уже курила траву, но мне никогда не удавалось по-настоящему расслабиться. Вечно одно и то же ощущение, что я пишу контрольную по теме, о которой не имею представления. Мало того, стоит мне начать отвечать на вопрос, как он тут же изменяется. Но я не предполагала, что на этот раз будет так плохо, что я смогу обкуриться вусмерть.

Клэр забила гашиш в трубку и сказала, подражая Чарли:

— С этой дурью вы мигом провалитесь в кроличью нору.

Она поднесла спичку к трубке, глубоко затянулась и передала дальше. Потом воткнула несколько ароматических палочек в подставку в форме слона и зажгла спичку. Сидевшая рядом с ней Эрнесса тут же задула пламя.

— Не надо этого! — сказала она.

— Чего — «этого»? — не поняла Клэр.

— Не надо поджигать палочки.

— Каких колес ты наглоталась? — спросила Клэр. — Ты похожа на Алису, когда она увеличилась. Или, наоборот, когда уменьшилась. Ладан маскирует запах травы. — И Клэр засмеялась над собственной шуткой, вытаскивая книжечку картонных спичек. — Помни, что сказала Мышь-Соня [18].

Но Эрнесса удержала ее за руку:

— Говорю тебе, что не выдержу запаха этих палочек. Я задыхаюсь от этого дыма — он невыносимо сладкий.

Клэр пожала плечами:

— Ну что ж, тогда, девчонки, откройте окно, будем смолить туда и отморозим себе жопы.

Мы еще чуть-чуть покурили.

— Ничего не чувствую… — начала я и не смогла закончить фразу.

Последние слова улетели за тысячи тысяч миль, а я не могла сдвинуться ни на дюйм. Я встала и заметалась по комнате, пытаясь избавиться от этого ощущения, но места было мало, и я то и дело на кого-нибудь натыкалась.

— Перестань мелькать, — сказала Клэр, — ты меня раздражаешь. Ты как безумный Шляпник.

— Не могу, не могу! — твердила я. — Не могу, не могу, я растеряла все слова!

Сердце мое бешено колотилось. Я никак не могла успокоиться. Кэрол подошла и обхватила меня, но я оттолкнула ее и продолжала сновать, как челнок.

— У нее точно едет крыша, — сказала Кэрол, в ее голосе слышалась злость.

— И что мы будем с ней делать? Из-за нее нас сейчас попалят, — сказал кто-то.

Люси сидела на кровати рядом с Эрнессой, накинув на плечи одеяло. Но мне не было холодно, несмотря на распахнутое окно. Они о чем-то шептались — их головы сблизились так, что смешались пряди черных и белых волос. Казалось, они совершенно одни. Я не слышала ни слова, ни звука — все звуки пропали.

— Я не могу так больше! — сказала я, но голос мой звучал приглушенно, откуда-то извне, из-за закрытой двери.

Эрнесса подняла голову и посмотрела на меня. Тело ее расплывалось и отдалялось. Выцветшие зубы были такими огромными, что губы не могли их прикрыть, над зубами краснела десна. Черные брови срослись у переносицы. Лицо посерело. Она отбросила назад прядь волос, и я увидела ее восковые уши и черные волоски, сплошь покрывавшие кисти рук. И на щеках, и вокруг рта — везде росли черные волосы. Эрнесса безмятежно улыбнулась мне. Происходящие с ней перемены ее ничуть не беспокоили.

— Что здесь творится? — настойчиво спросила я.

Но видимо, я только прошептала это, потому что никто не услышал, не обратил на меня внимания. Все смеялись и ели печенье. Каждый раз, когда чья-то рука опускалась в пакет, раздавался оглушительный хруст целлофана.

Я услышала голос Эрнессы, хотя она сидела в противоположном конце комнаты, низко наклонив голову:

— Ты слышишь меня. Слушай же, мне нужно тебе рассказать, как я впервые оказалась здесь. Я плыла на корабле, вглядываясь в глубину серых волн, и говорила себе: «Прыгай, прыгай!» Но вода была так холодна. Я прибыла сюда по той же причине, что и ты, храня такую же тайну. Меня впустила пустота. Сумрак сопровождал меня. Я поселилась в той самой комнате с отдельной ванной и камином. Стояла осень. Десятое октября. Ослепительное солнце. Отель «Брэнгвин». В теплые дни мы пили чай на террасе. Вскоре стало слишком холодно. Им пришлось разжечь в моей комнате камин. Но я продолжала зябнуть… Я лежала в кровати, но ни одеяла, ни бутылки с горячей водой не могли согреть мне ноги — они были словно две ледышки. Мы с мамой приплыли сюда, чтобы океан наконец отдалил и отделил его от нас. Мама выздоровела. Здесь она встретила другого мужчину. Но для меня море было — ничто. Он настиг меня и забрал к себе. «Тебя здесь ничто не держит» — таковы были его слова.

Эрнесса стара, очень стара. Ее жизнь повторяет самое себя, как испорченная пластинка Люси, иголка снова и снова заедает на одном и том же месте. Лунная тень. Она ждет, что и моя жизнь станет вот так же застревать и повторяться.

Я выбежала из комнаты, помчалась по коридору к черной лестнице, вниз по ступенькам — опрометью за дверь, в снег! Кэрол, кажется, бросилась за мной, она стояла рядом и уговаривала меня накинуть спортивную куртку. Я была в одной пижаме и тапочках на босу ногу. Было ужасно холодно, и снег покрывал землю толстым слоем, но я не стала надевать куртку. Я хотела промерзнуть насквозь, всей кожей ощутить холод. От мороза у меня всегда ломит руки и ноги, но сейчас я нуждалась в нем. Я побежала по аллее. Когда Кэрол меня догнала, я черпала горстями снег и умывала им лицо, шею, грудь. Я словно пыталась оттереть въевшийся мне в кожу смрад гашиша.

Мы прошли до Ближней лужайки, покружили за общежитием и вернулись на аллею. Гашиш потихоньку выветривался, у меня по спине побежали мурашки, и я надела куртку, заботливо принесенную Кэрол. Она ни слова не сказала. Просто крепко держала меня под руку. Казалось, она перепугана до смерти.