Лед под ногами

Местами фильм захватывал, Чащин забывал про остальное, увлекался, но тут же находился повод вернуться в настоящее. То Димыч начинал злобно ворчать и яростно стучать по клавишам, то старая видеокассета рябила, а главное – в мозгу то и дело взбухал вопрос: сколько это может продолжаться?

Ну и что, что сейчас он вольно лежит на диване, смотрит то, что хочется, зевает, не прикрывая рот ладонью, почесывается. Но внутри сохраняется изматывающее, сосущее силы напряжение. И полного отдыха нет. Каждую секунду себя контролируешь, ждешь вскрика со стороны, тормошения, разрушения какого-никакого, но покоя.

Чащин казался самому себе забитым, затюканным мужичком, который во время похода с супругой на рынок, пользуясь тем, что она занялась выбором лучшего куска парной говядины, купил бутылку пива и с величайшим, но пугливым удовольствием, боясь поставить пакеты на землю, стал ее опустошать. Глоток, другой, взгляд на спину супруги, еще глоток, другой, счастливый выдох. И вот – рычание: “Эт-то еще что у меня?! Ну-ка иди сюда быстро, алкаш такой!”.

Сколько раз Чащин видел подобные сцены, из-за них во многом, наверное, и боялся всерьез связываться с женщиной, делать ее хозяйкой дома. Ведь в итоге рискует превратиться в такого же. А оказалось, и друг детства может стать мегерой; и, что самое неприятное и противное, безобразную, сварливую тетку Чащин все сильней ощущал и в себе… Нет, нет – надо что-то делать. Но ведь не гнать…

– Дим, перестань колотить по клавиатуре! – не выдержал. – У меня запасной нет.

– Да блин, они тут вообще! Сплошной авангард, фанк, трэш.

Хэви-метал!.. Кому счас метал нужен? Вот есть чувак, который панк играет, но в стиле “Люмен”. Шизанулись на этом “Люмене”!

– Что – нормальная группа, – буркнул Чащин скорее из чувства противоречия.

– Чего? Тебе эта попсня нравится?!

– Ладно, все. Не хочу я никаких споров. Я только прошу не ломать клавиатуру. – Чащин поставил видак на паузу – на экране застыл

Бандерас, – кряхтя, сполз с дивана, пошел на кухню.

В раковине завал грязной посуды, стол тоже загажен, на полу – пустые бутылки. Устоявшийся спиртовый дух… Вот хозяйка нагрянет… Да и вообще – какого черта он позволил превратить свое жилище в притон какой-то? Какой тут отдых может быть?! И Чащин чуть не крикнул:

“Дмитрий, иди мой посуду!”. Удержался, едко хмыкнул – так же, с обидой и негодованием, кричали иногда его родители, вернувшись с работы.

Закурил, включил чайник… Нет, правильно – тут любой нормальный человек возмутится. Мало ли что панк, но тарелку-то можно помыть за собой, бутылки к мусоропроводу вынести.

Вместо одной ложки кофе положил две с половиной. Надо взбодриться…

Сел между холодильником и столом, смотрел перед собой. Электроплита с коричневатыми потеками, стиральная машина, забитая бельем… Нужно рубашки выстирать, уже на работу не в чем ходить. Порошок, правда, кончился. Пиво есть время покупать, а порошок не получается…

Ладно, наденет завтра водолазку под пиджак.

“Вот-вот, сначала водолазку, потом футболку, потом можно вообще на работу не пойти”. И вдруг явственно представилось, что у него случился запой. Сегодня вечером напивается так, что завтра в восемь утра не может встать. Жестоко болеет, похмеляется, но перебарщивает и напивается снова. И так день, два, три. Сначала пытается врать

Игорю по телефону, что болеет, а потом уже просто пьет. Снимает деньги со счета, покупает водку, пиво, кой-какую закуску… В итоге приходит на работу и узнает, что его уволили. Пьет уже от безысходности. Денежные запасы быстро кончаются, за квартиру платить нечем. И – что? Месяца через три он вполне может оказаться на улице.

Без денег, без крыши над головой, без друзей. Игорь, конечно, не примет обратно, не поможет. Макс пустит переночевать пару раз, а потом пошлет; Димыч запросто уедет домой, а он не поедет, не вернется – взрослый все-таки человек. Стыдно. Когда-то сбежал от родителей, давал понять, что все у него отлично, всем доволен, и вот взять, заявиться: принимайте, старики, кормите…

Вошел Димыч, присел напротив, вздохнул, словно подслушал мысли:

– Да, Дэнчик, хреновые дела-а… Прикинь, на Сахалине для жильцов вводят платный проезд в лифтах. Это ж…

– Все! – защищаясь, Чащин вскинул руки. – Сегодня ни о чем!.. Я устал, я хочу отдохнуть.

Димыч понимающе покивал, достал из пачки свою “Приму” с фильтром, щелкнул китайской зажигалкой. Выдержал в молчании минуты две, потом признался с оттенком гордости:

– Я вчера с Юлькой трахнулся.

– Да?.. Поздравляю.

– Да не с чем.

Чащин усмехнулся. Он всячески внушал себе, что ему плевать, но любопытство росло, и наконец не выдержал, спросил:

– А когда вы успели-то?

– Ну-у… Да в клубе. Гуляли, потом зашли… В туалете. Мерзко, на самом деле. Я всегда мечтал в клубном туалете, думал, кайфово будет, как в фильмах, а оказывается… Да и Юлька, конечно… – Димыч поморщился.

– Что? Она же тебе нравилась.

– Так-то внешне ниче. А так… За собой вообще не следит… в смысле, как женщина. Под мышками волосы, ноги колючие. Запах какой-то… Б-бе… – Он затушил сигарету, глотнул что-то из чашки.

– Я даже спросил, почему она так. Ведь симпатичная. У нее сразу истерика, блин. Стала орать, что она не телка по вызову, что решила мне сделать приятное за то, что флаги тогда помог тащить, а оказался обычным. Дура, в общем, какая-то.

– Я-асно. – Чащину захотелось его подразнить: – А я ей как? Тоже ведь флаги таскал.

– Не знаю… Это у нее надо спрашивать… – Димыч, прищурившись, пытался определить, шутит Чащин или нет. – Знаешь, я все время про

Олесю вспоминаю. Вот девчонка! Всю бы жизнь, кажется, с ней прожил, и не надоело бы. Жалко, что проститутка… И эти максовские тоже…

Может, к Максу сгоняем?

– Я никуда не поеду. Я тебе уже сказал – мне надо отдохнуть.

– Ну и не поедем, – легко согласился Димыч. – Счас я посуду помою, приготовлю чего-нибудь. Похаваем, выспимся… Можно, я магнитофон включу?

– Включай. Только спокойное что-нибудь.

– Спокойное… – Димыч противно заскрипел подкассетниками. – “Кино” пойдет? У меня тут есть раритетные записи, где Цой на басу играет.

По-моему, лучшее, что он сделал. Послушаем?

– Ну давай.

Димыч вставил кассету в свой маленький “Philips”, вдавил клавишу

“Play”. Зазвучала мелодия песни “Последний герой”. Действительно, утяжеленная по сравнению с известной по пластинке фирмы “Мелодия”…

– Следующая тема вообще классная будет, – пообещал Димыч; помолчал и все-таки заговорил о том, что не давало покоя: – Скорей всего, ниче у нас с этими Андреями не получится. Для группы настоящие единомышленники нужны, а здесь… Это им не подходит, это надо подправить, это слово нежелательно… Как думаешь, окончательно с ними ругаться или еще попробовать?

Чащин в ответ прикрыл глаза, привалился затылком к стене, пожал плечами. Димыч вздохнул:

– Плохо, что ты равнодушный такой. Ты ведь не был таким, Дениска…

– Все, хорош. Давай послушаем.

Из маломощного и наверняка порванного динамика послышались щелчки поставленного на бешеную скорость метронома (но, скорей всего, щелкала драм-машина), затем вступил ударник, ритм-гитара, появились аккорды-крючочки соло-гитары, забубнил четко прописанный бас. И откуда-то из глубины инструментала всплыл почти неразборчивый, но надрывный голос:

Ты смотришь назад, но что ты можешь вернуть назад?

Друзья один за одним превратились в машины.

И ты уже знаешь, что это судьба поколений,

И если ты можешь бежать, то это твой плюс!

– Разбираешь слова? – тихо, потянувшись к Чащину, спросил Димыч.

– Я эту песню наизусть знал когда-то. Даже на гитаре разучивал…

Ты мог быть героем, но не было повода быть,

Ты мог бы предать, но некого было предать.

Подросток, прочитавший вагон романтических книг,

Ты мог умереть, если б знал, за что умирать…

– Слышишь, да? – глаза Димыча блестели. – Это ж про нас! Про тех, кто вот… повзрослел. Я ее сколько раз тогда слышал, лет в двадцать, и не цепляла, а сейчас – прямо взвыть хочется. Такое…