Матери

Я позвала вас, начала она, усевшись на спинку скамьи, как хулиганка, позвала, чтобы сказать вам, я ухожу, покидаю вас

наступила мертвая тишина, матч уже начался, отовсюду доносился голос спортивного комментатора, и это был единственный звук, единственное движение в беседке

и позвала вас, чтобы сказать, что я вас покидаю, потому что…

кто-то кашлянул, и голос Яворы дрогнул

потому что…

потому что…

в это мгновение по всему городу прошел глубокий вздох, одна из команд чуть не забила гол, опасное положение, но мяч пролетел мимо ворот или, может быть, попал в штангу

потому что так надо. Я ухожу от вас, потому что так нужно. Вы понимаете меня?

Довольно долго они были неподвижны. Абсолютно неподвижны. Пока слова не потонут в их сознании, пока не засядут там, пока не выплеснут наверх свой угрожающий и невозможный смысл. Они начали переглядываться пугливо и настороженно. А хорошо ли услышали? Неужели это правда? Появилось беспокойство, тревога, паника и смертельный страх, страх перед чем-то, что никак не могло произойти, но вот — происходило. Это невозможно — была единственная мысль, которую они как бы передавали друг другу в эти первые минуты необъятного одиночества

вам нельзя иметь меня надолго, продолжала Явора, так вы привыкнете ко мне и не сможете оставаться одни, а ведь каждый одинок, совсем-совсем одинок

впервые она говорит глупости, впервые мы ей не верим — была вторая мысль, молниеносно пронесшаяся над странным молчаливым большинством, не все, что говорит Явора, обязательно должно быть правдой, ведь она всегда им это внушала

если я останусь с вами, вы превратитесь в инвалидов, вы не испытаете боли, и чувство одиночества — стрела, которая пронзает сердце каждого — не ранит вас до крови, крови просто не будет, и вам не придется останавливать ее, чтобы не утонуть в ней, не умереть инстинктивно они сдвинулись плотнее, почувствовав невообразимую катастрофу, они уже не впивались в нее глазами, а, опустив головы, уставились на свои кроссовки, на знаки, которые их ноги рисовали в пыли беседки

а еще я хотела сказать вам… хотела сказать… голос Яворы прерывался… завтра меня с вами не будет — раздать вам дневники, кто-нибудь другой их вам раздаст, вероятнее всего директор, просто завтра меня с вами не будет, и не надо пугаться, посмотрите на меня

оторвав взгляд от непонятных знаков в пыли, они посмотрели на нее

не надо бояться того, что вам предстоит, просто оно должно произойти

о чем это она? о чем она говорит?!

а куда ты уходишь? внезапно спросила Дана

уезжаю, ответила Явора

куда?

еще не решила, думаю попутешествовать с моим приятелем, хотим поехать в Индию, а потом в Южную Америку, но определенного плана у нас нет

но мы можем быть на связи по электронной почте, Дана высказала вслух то, о чем подумали все

нет, боюсь, что у нас не будет связи по электронной почте

почему? спросили все, как бы придя, наконец, в себя от удара, уже способные хоть как-то говорить потому что считаю, что лучше мне не иметь связи с вами

почему?!

почему?!

почему?!

почему?!

я останусь глубоко-глубоко в вашем сердце, ищите меня там, только там вы найдете меня по-настоящему

ее длинные пальцы, побледневшее лицо, Явора, смертельно бледная на их месте встречи, с опущенными глазами, не верящая в то, что надвигалось — и они вокруг нее, стадо вокруг своего пастуха, каждый с задавленным криком в горле, плотно прилепившиеся друг к другу, стена вокруг Яворы, стена колодца, в который Явора будет сброшена, Явора, сброшенная в этот своеобразный колодец из их тел, Явора — единственная, Явора — любимая

ты не имеешь права так поступать с нами, Явора, первым произнес витающие в воздухе слова Александр, он первый произнес эти слова

она побледнела еще сильнее, я два года была с вами, Алекс, два года, а это страшно много дней, вы уже знаете всё, вам придется с этого момента жить самим, самим понимать, все постигать своим умом, смотреть через свою жизнь — так, как я учила вас смотреть

но Явора… и Андрея расплакалась первая, Явора, ее голос сломался так же, как только что срывался голос Яворы, словно ветка, которую обломили навсегда, Явора…

и Андрея на коленях сползла на землю, обхватив голову руками… Явора… что ты делаешь… не надо…

и едва сдерживаемая мука вырвалась из их горла, тайный вопль — из их лиц, их глаз, их рук

совершенно неправдоподобной была эта сцена в одном из скверов в центре Софии. Под вечер, посреди притихшего города, безлюдных улиц и все еще теплых тротуаров, под легким ветром, свежим и ласковым

неправдоподобно, что эти дети плакали о Яворе, ведь Явора была с ними, а теперь бросала, и они расставались с Яворой

неправдоподобно, что они знали Явору, что она принадлежала им, а теперь вот они расстаются, прощаются с ней, подчиняясь ее воле

я хочу, чтобы вы запомнили, снова заговорила Явора, на свете много любви, много, очень много любви, она — везде, нужно только не проспать ее, любви хватит на всех

сейчас Явора плакала вместе с ними. Они были совсем близки к тому, что должно было случиться

вместе с сумерками, с исчезновением солнца, с помутнением света, с судорогами еле сдерживаемых криков в их глотках, с их телами, телами зверей, стеной окружившими Явору, вместе с уверенностью, которая разливалась в беседке, как паутина из металла, сковывая и подталкивая их к тому, что должно было случиться

они не в силах в одиночку нести свой крест и идти дальше — без Яворы

они не смогут справиться со своим кровообращением — без Яворы

им не хватит воздуха — без Яворы

ни радость, ни свет не придут к ним больше — без Яворы

Явора была лучшей и большей частью каждого из них, они не могли позволить ей их бросить, не могли остаться без самих себя, не могли остаться без своей лучшей и большей части

это невозможно, Явора, сказала совсем тихо Калина, подавив свои крики, свою безутешность

это невозможно, Явора, повторил Деян, он сказал это очень тихо, почти никто не услышал его, но все почувствовали его слова, он сказал это так, как говорил Бояне, когда они прикасались друг к другу лбами, носами, губами

это невозможно, Явора, сказала Андрея, потерявшая свою последнюю опору, она оставалась одна в абсолютном мраке безумия своей матери, в котором уже не различала предметов — только катастрофы

это невозможно, Явора, на самых низких нотах своего голоса произнесла Дана, сказала с присущей ей категоричностью, с которой говорила всегда, сказала так, словно Явора была ребенком, а они — многоголовыми ее родителями, словно Явора провинилась, совершила что-то недопустимое, не имея на это права, и поэтому должна быть наказана

это невозможно, Явора, подтвердил Александр своим глубоким, плотным, мужским голосом, Александр, который был не в силах вынести еще одну утрату

ты не можешь уйти от нас, Явора, промолвила Лия, ее крылья поникли, ниточки в них опять порвались

ведь ты не уйдешь, да? повторил Никола басом, поправляя очки, их стекла запотели, он почти не видел Явору.

Они стояли в беседке, окружив ее плотным кольцом. Стояли рядом друг с другом, не шевелясь. Ночь, темнота уже спустилась над городом, уличные фонари зажглись, уличные кошки носились в кустах, уличные проститутки заходили в питейные заведения в ожидании конца матча, когда их клиенты вырвутся наконец-то из его душных объятий. Явора сжимала виски руками, она ощущала свой пульс в венах лба, считала свой пульс — перед казнью.

Ты ведь не сделаешь этого, Явора, да? Скажи, что не бросишь нас, снова проговорил своим глубоким, плотным, мужским голосом Алекс, Алекс — худой и высокий, сутулый, с впалой грудью и поникшими плечами, он был такой хрупкий и весь как бы вытянутый вверх, что его плотный голос казался чужим, он как будто говорил голосом другого человека. Ну вот, начинается, подумала Явора. Начинается, и громко сказала: я вам всё рассказала, всё дала, вы всё видели. А теперь дайте мне уйти. Она была такой беспомощной и слабой среди них, как птичка. Когда это начнется, то продлится совсем недолго, сказала себе Явора. И закончится очень быстро.