Матери

Добрый день, мама нехотя поздоровалась с Яворой, добрый день, улыбнулась Явора, вот, решила помочь вам с уборкой, я знаю, вам одним тяжело, надеюсь, вы не возражаете.

Петя, развернувшись в своем кресле, высокомерно оглядела Явору с головы до пяток. А мне куда прикажете деться, чтобы не мешать? раздраженно спросила Петя, разглядывая эту навязчивую особу прищуренными глазами. Когда-то она была красива, но за десять лет высокая и стройная женщина превратилась в невнятную, опустившуюся, всем недовольную брюзгу, опухшую от болезней, с хрипящими легкими и ломкими, как макароны, костями.

Ну не надо так, мама, заплакала Калина, мы так обязаны Яворе, если бы не она…

Но именно этих слов ни в коем случае нельзя было произносить, слова Калины задели ее мать до мозга ее макаронных костей.

А лифт хоть работает? кисло спросила Петя.

Нет, не работает.

Ну и куда же мне прикажете деваться, куда? Как я спущусь вниз, на скамейку у входа, без лифта, у меня тут же будет приступ, сломаю себе ногу или даже позвоночник, ты этого хочешь, чтобы я умерла? Вы все этого хотите и не даете мне жить спокойно, кому понадобилось убирать эту несчастную квартиру?

запах, мама, запах, ты не чувствуешь? Одеяла, простыни, матрасы воняют, с тех пор как у бабушки случился инсульт, мы здесь не убирались

обе они говорили одновременно, не слыша друг друга

в собственном доме мне некуда деться, все меня толкают, гоняют из угла в угол, приходят какие-то люди, которым я категорически! категорически! повторяю — я никому не давала разрешения помогать мне в уборке, моя дочь и я, мы сами можем у себя убраться

мама, прошу тебя, Явора только поможет мне, ты же сама никогда не убираешься, из-за астмы, диабета и остеопороза, раньше всегда бабушка убиралась, и сейчас она придет в ужас, мы не можем так ее встретить, прошу тебя

а Явора уже нашла таз, налила туда средство для мытья и принялась за окна, сначала окна, калинка-малинка, а уж потом всё остальное, матрасы и ковры вынесем вниз и выбьем хорошенько

и квартира стала неузнаваемой

и болезни, ужас и одиночество испарились вместе с запахом инсульта бабушки, были забыты, как и ее пролежни

и Калина опустилась на колени перед иконой, у которой всегда молилась Сия

спасибо тебе, Господи, за Явору и за мою бабушку и даже за маму, спасибо, что у нас включили телефон, что бабушка уже может ходить, говорить и одеваться сама, спасибо, что на собранные деньги Явора купит мне джинсы и кроссовки и учебники на следующий год, купит лекарства для мамы и бабушки, спасибо тебе за эти деньги.

Придется нам снова пустить квартирантов, обратилась Сия к дочери через несколько дней после своей выписки из больницы. Но дочь полностью погрузилась в мир сериалов, потому что в реальном мире другие проживали ее жизнь — ее неблагодарный любовник, который ее бросил, мать, которая всегда как-то выкарабкивалась из неприятностей и обо всем заботилась, дочь, которая каким-то чудом справилась с обрушившейся на них чумой болезни и нищеты. Поэтому она бросила через плечо: ты представляешь, целый месяц только это и показывают по телевизору — одни матчи, матчи и снова матчи, а поскольку другие программы у нас не ловятся, приходится смотреть эти матчи! Хорошо хоть, что этот — вроде бы последний, какой-то финал, то ли Европы, то ли мира, уж и не знаю!

так не смотри! резко оборвала ее Сия

а что мне делать? вскинулась дочь

сходи с ребенком погуляй! хоть немного!

прошу тебя, не лезь ко мне со своими советами, как мне жить и что делать со своим ребенком. Она тяжело поднялась со своего кресла и медленно, чтобы не сломать себе чего-нибудь, подошла к телевизору и переключила его на другую из двух возможных программ. А! «Двадцать четыре»! обрадовалась Петя и, блаженно улыбаясь, вернулась на свое место, предвкушая удовольствие от погружения в напряженную криминальную интригу.

Я ухожу, бабушка, Калина весело поцеловала Сию в щеку, у меня встреча с Яворой и ребятами, вернусь через час

ладно, ладно, но не позднее, а то стемнеет, ты слышишь?

Калина не ответила, она уже захлопнула входную дверь и мчалась вниз по лестнице, перепрыгивая через две и даже три ступеньки, или же, сев на перила, съезжала вниз, в радостном упоении этими единственными в ее детстве беззаботными минутами.

Как вам снится Явора?

Она мне не снится.

Тогда что вы думаете о Яворе? Что представляете себе, когда слышите ее имя?

Я соврала. Она мне снится. Снится, но я ее не вижу. Всегда на ней какая-то вуаль, которая медленно колышется. На фоне абсолютной ночи. Вуаль белая, она излучает музыку. Музыку Яворы. В последний раз там были еще скрипка и смычок, и вуаль обвивалась вокруг скрипки — очень медленно, они двигались, как в безвоздушном пространстве.

Почему вы считаете, что это — музыка Яворы?

Этого нельзя объяснить.

Попытайтесь.

Просто воспринимаешь какого-то человека как музыку.

Так. А вы воспринимали когда-нибудь другого человека как музыку?

Нет. Никогда.

Что исключительного вы видели в Яворе?

Не знаю.

Вы должны нам помочь.

Говорить об этом не получается.

Попытайтесь. Ваши одноклассники говорят много и подробно.

Я вам не верю.

Поверьте.

Не могу. Я знаю их лучше, чем вы. Никто бы не смог говорить о Яворе много и подробно.

Почему.

Потому что о ней нельзя говорить.

Вовсе нет. Другие же говорят, все.

Не верю вам. Скорее всего, вы силой заставляете их говорить. Или принуждаете. Как меня.

Вы считаете, что мы совершаем насилие над вами, да?

Знаете, я бы хотела говорить о том, что вас интересует. Но не могу.

Пауза. Молчание.

Иногда я не знала, Явора — мальчик или девочка. Я любила смотреть на ее руки, ее длинные пальцы, человек чувствовал себя сильнее из-за ее рук. В них было столько благородства и боли. Мир никогда не смог бы погибнуть, пока есть такие руки.

А какие именно у нее руки?

Она никогда не красила ногти, не носила колец, не любила украшений, сознавала силу своих рук, хотя они были совсем голые и беззащитные, их так легко было сломать или вывихнуть. Мне всегда хотелось сплести свои пальцы с ее пальцами, держать ее руку. В сущности… да, всегда.

Вас что-то смущает?

Нет. Да.

Вы держали ее руку? Сплетали с ней свои пальцы?

Иногда.

Вы были одни в тот момент или кто-то еще был рядом?

Иногда — одни, иногда — с другими.

А были другие, с кем она держалась за руки?

Да, со всеми.

А вы между собой держались за руки?

Да, почти всегда.

Благодарю вас. У меня больше нет вопросов.

Они собрались на своем обычном месте в обычное время — между половиной девятого и девятью, в беседке. Сквер был почти пуст, город затерялся между телевизорами, улицы были безлюдны в этот ранний вечер. Дул легкий ветерок, охлаждая раскаленные плитки на тротуарах, было мягкое лето, было лениво и пусто на аллеях сквера. В беседке собрались Андрея, Дана, Деян, Александр, Калина, Лия, Никола и остальные девять из их класса. И Явора, конечно же, Явора. Это скопище людей в небольшом местном сквере перед началом финальной игры мирового первенства выглядело по меньшей мере странно. Весь мир замер в ожидании этой игры. Мир. А они — нет. Их позвала Явора, и они должны были быть здесь. Явора была, как обычно, в своих вытертых джинсах, в кроссовках и бело-синей полосатой приталенной блузке с открытым воротом. Синее. Вместо «Явора» можно просто говорить «синее». Она всегда излучала эту синеву, лазурь. Особенно когда надевала что-нибудь синее и белое, тогда ее глаза и свет каким-то образом сливались. Наверное, она знала силу своих глаз, поэтому столько синего и белого всегда было на ней. Волосы высоко подняты и стянуты в хвост, необыкновенно высокий лоб, скулы, губы — слегка воспаленные, выпуклые, сексапильные, и, конечно, уши, совсем маленькие, словно ракушки, красивая лебединая шея, слегка полный подбородок, вытянутые к вискам глаза, густые брови, всё ее лицо. Лицо Яворы. Все знали: невозможно отвести от него глаз. Знали, что она красива, но было важно не это, а — радость вокруг Яворы, вдохновение.