Суть острова

– Благодарю вас. До того, как приедет суд и расправа, смогу ли я говорить в течение половины минуты?

– Чего?

– Еще раз благодарю вас за внимание. Вот эта девушка…

– А что он на меня пальцем показывает… Господин Ро…

– Цыц. Да, я слушаю вас?

– Я спросил у вашей сотрудницы, где у вас отдел закупок, чтобы предложить небольшую партию обуви.

– Так.

– Девушка не пожелала со мной разговаривать, предпочтя мне вон того юношу… – Сигорд показал сквозь стекло в глубину магазина.

– Это неправда!

– Помолчи, я сказал! Дальше?

– Это правда. Что, мол, у вас тут только продают, вы сказали, а где отдел закупок – вы не знаете. Разговор на этом по вашей инициативе оборвался, а я остался один как перст, с протянутой рукой. В которой, замечу, был образец пресловутых ботинок. Каковые тут же и были куплены неизвестным юношей у меня с рук.

– Но вы знаете, что продажа с рук категорически запрещена в нашем магазине.

– Как и в любом нормальном. Да, знаю.

– Тем более, раз знаете. А что же вы тогда?

– Я же говорю: случайность. И обратился я именно не к покупателю, а к продавцу, в надежде получить справку.

– Да, я это уже слышал. Где ботинки?

– Ботинки? Те уже ушли, а которые на мне, точно такие же, вы уж извините, я с себя снимать не буду. Могу новые принести, к вам в отдел закупок.

Все четверо, включая Сигорда, опустили взгляд к полу и посмотрели на его ботинки. Он даже приподнял брючину, чтобы лучше было видно, но не слишком, а то носки… Поменять надо носки.

– Ну, принесите.

– Да, но к кому обращаться? Чтобы как сейчас не получилось?

– Обратитесь к охране, они меня вызовут, и я вас отведу в интересующий вас отдел. Родригес Виталле меня зовут. Старший менеджер. А проще говоря – директор этого магазина.

– А меня Сигорд.

– До свидания, господин Сигорд. Приходите еще, но больше так не делайте, как сегодня.

– Но я же…

– Извините, мне пора работать. Так. Ты смотри здесь получше и почетче, не щелкай клювом. А ты… Виолетта тебя подменит, а ты ко мне в кабинет.

Девушка заплакала, размазывая тушь по жирным щечкам, но Сигорду некогда было ее жалеть, или злорадствовать, он торопился домой, считать и думать.

– Долго мы так стоять будем? Почему все красный горит? Сам, что ли, едет?

– Нет. Господин Президент на Северном побережье изволят принимать участие в фестивале цветов, к тому же на катафалке он пока не ездит. Вон, везут.

– Ох ты! А кто это?

– Какой-то воротила. Лауб, Хренауб… нас, небось, так хоронить не будут.

– Ну и что? Там уже без разницы, какую для тебя музыку заказывают, и кто за нее платит. Лимузин за лимузином! Славные поминки будут нынче. Вот бы за таким столом посидеть, позакусывать!

– На фиг! Лучше я копченой макрели поем да пивом запью, но весело, чем черную икру на похоронах давить с кислой мордой.

– А где он ворочал-то? Нефть, золотишко?

– Кто его знает, я свечку не держал. Вроде бы строил чего-то.

– Угу, как сейчас строят, так лучше бы еще раз подох. У меня брат с женой жили себе, жили, не тужили, на пятом этаже, на солнечной стороне, даже залив был виден. Ха! – пятно застройки обнаружилось вместо сквера под окнами, бамс! – двадцатиэтажку возвели вместо кленов. Теперь как в могиле, даже днем электричество жгут.

– Сволочи.

– Хуже того. Только кровь сосать из простого человека! Проехали, слава те господи, зеленый.

Зеленый – значит можно дорогу переходить, не опасаясь, что тебя задавят вместе с кусочком счастья в груди, который пригрелся аккурат между сердцем и рулончиком из двух заветных бумажек. Сигорд вполуха слышал, о чем говорили два мужика, стоящие рядом с ним на перекрестке, но ему и в голову не могло придти, что судьба умершего господина Лауба каким-то образом тесно переплетена с судьбою заброшенного дома, того, который дал ему приют в самую отчаянную зиму его, Сигорда, жизни. Умер человек и умер. Где-то что-то как-то застопорилось, а нечто иное в ход пошло – ему-то какое до всего до этого дело? Что-то нужно с обувью делать, не носить же эти, по двести талеров пара, он пока еще не господин Лауб! В том смысле, что он пока еще не богатый, но зато живой.

Двести талеров! Вроде бы и не так много, но – неожиданно! А если умножить двести на… Ого! Стоп. Стоп, стоп, стоп, стоп. Не надо далеко разгоняться мечтами. Сегодня он не пойдет ни в какой магазин, а будет перетаскивать обувь домой. Носить и сортировать, и очищать от пыли и грязи, обтирать, обминать, выравнивать. Шнурки если надо будет погладить – выгладит все до одного! Лишь бы…

Двадцать две пары обуви наносил домой Сигорд, поймав на себе даже пару косых взглядов от соседей. Но мешок у него цивильный, вернее сказать – рюкзак с алюминиевой рамкой под спину, мало ли что он в нем носит? Чудаков на свете – пулеметом не проредить, так быть может он – один из них. Платит? – Платит. Пачкает, мешает, шумит? Нет. Чем противозаконным занимается? Опять же докажите. Вот и коситесь, сколько хотите, в спине дыру все равно не протрете.

На следующий день поход в магазин и разговор с Родригесом Виталле получился далеко не таким триумфальным, как это мечталось: во-первых, ему пришлось ждать минут сорок, пока для него найдут время. Во-вторых, магазин, в лице господина Виталле, наотрез отказался авансом покупать обувь у Сигорда: только на реализацию могут взять. Да и то – две пары. Расчет – по реализации. Если в течении десяти дней по заявленной цене покупки не будет – автоматическая уценка в двадцать процентов. Если еще десять дней впустую – еще двадцать процентов. Комиссия при продаже – те же двадцать процентов. То есть, вы хотите выставить за двести – ваши сто шестьдесят, наши сорок. Что? Как угодно: на ваш счет в банке, либо наличными по расходному ордеру. Да, по документу, естественно…

Вот засада! Целый сугроб проблем вывалился ему за шиворот: деньги, время, документы! С документами главная проблема. Как их восстанавливать? Да на взятки все деньги уйдут…

В последнее время Сигорд замучил себя выбором, во что, в восстановление чего вложить деньги: в зрение, в зубы, или в документы. Похоже, что проблема выбора отпадала сама собой: документы. Да, без них очень трудно решать те дела, которые стоят больше сотни талеров. И невозможно всю оставшуюся жизнь хранить деньги в чулке, и так спокойного сна нет. А ежели попрет удача? И страшно, и обязательно проведают, что у одинокого жильца имярек купюры по карманам зашуршали. Узнают и придут, и никому не пожалуешься. Документы. Черт с ними, с деньгами, надо что-то решать. Сколько это будет стоить? Две, три? Четыре тысячи? А если не хватит денег? Сыну надо звонить. Кто-то должен подтвердить в муниципальных органах, что он – это он. Сколько позора впереди, сколько денег уйдет… Нет в жизни счастья.

Обошлось в сто двадцать шесть талеров сборов, за труды паспортного стола, шесть талеров за четыре фотографии и сорок талеров штрафа за утерю документов. Сын, похоже, не рассердился, что он оторвал его от своих дел и трижды ездил с ним куда надо в указанное время. Он даже попытался сунуть сотню в карман Сигорду, но – нет.

Сто семьдесят два талера, плюс трамвай и метро – это на круг до двухсот талеров не дотянуло, он за одни ботинки столько выручил, меньше, чем двести талеров расхода, а не две и не три тысячи! Ну, теперь можно и на реализацию!

– Захаживайте, господин Сигорд, захаживайте и смотрите. Виолетта показала вам, где именно выставлены ваши образцы? Чудесно, поглядывайте. Как только – так сразу, мы с расплатой задержек не знаем – в тот же день.

– До свидания.

– Всего доброго.

На следующий же день Сигорд не утерпел и, отпившись чаем после морозного дня на свалке, побежал проверять свой товар в магазине «АльП». И вернулся домой с четырьмястами талеров! Жадность подтолкнула его выставить ботинки по чудовищной цене – двести пятьдесят талеров за пару – ушли в первый же день! Четыреста ему – сотня магазину. Еще две пары – и опять ушли обе, за два дня. И опять магазин заработал на нем сотню, а он четыреста. И еще раз. И в третий раз невод приволок ему четыреста талеров чистой прибыли, если не считать трудозатрат самого Сигорда и амортизации организма за предыдущее время бесплодных поисков и ожиданий!