Твои фотографии

— То, что у нас нет детей, — не самое ужасное на свете обстоятельство.

Изабел считала иначе, но не знала, что делать. Она заставила Люка превратить запасную спальню, предназначавшуюся ранее для детской, в темную комнату. И единственными детскими лицами, украшавшими ее, были те, которые она фотографировала.

Сначала, узнав о беременной любовнице Люка, она подумала, что настал конец мира. Но потом сказала себе, что это всего лишь конец одного-единственного мира. Ее мира. Она заслуживает куда больше того, что имеет. И сбросит старую жизнь, как бабочка — кокон.

Ее спина ноет, и она прижимается к сиденью. В прошлом месяце она ходила на массаж, и массажистка, женщина с желтым конским хвостом, мяла ее тело.

— Здесь у вас напряжено, — изрекла она, похлопав по лопаткам Изабел. — Стресс. Гнев. А здесь — печаль, — продолжала она, коснувшись позвоночника, и Изабел, мучительно морщась, вцепилась в край стола.

«Здесь печаль»…

Мать часто говаривала, что, если почаще улыбаться, захочется улыбаться снова и снова. Господь вознаграждает счастье. И в фотостудии люди всегда подмечали ее сияющую, веселую улыбку, магнитом притягивавшую к ней детей. Но сейчас она не может улыбнуться… как ни старается.

Изабел смотрит на часы. Уже середина дня. И она проголодалась. Ее сотовый звонит, но она не берет трубку, опасаясь, что это снова любовница Люка. А ведь Изабел даже не знает ее имени. К этому времени Люк уже пришел домой и ищет ее вне себя от отчаяния. А может, в бешенстве колотит посуду о кухонный пол, как в тот день, когда она впервые сказала, что ей не нравится жить здесь и Кейп-Код ее душит. За все годы, что они прожили вместе, он пальцем ее не тронул, руку не поднял, голоса не повысил, но расколотил пять наборов блюд, несколько стаканов и статуэтку, которую купил ей в шутку: маленький скотч-терьер с крошечной золотой цепочкой.

А может, он вовсе не злится. Может, наоборот, почувствовал облегчение. Но кого она дурачит? Его нет дома. И он не читал ее жалкого унизительного письма.

Конечно, он с этой новой женщиной. Беременной его ребенком.

Она рассерженно вытирает глаза. И видит малыша. Маленького, переливающегося жемчужным светом. Видит глазами Люка. Не своими.

А потом закрывает глаза, всего на секунду. А когда открывает, не понимает, где находится. Дорога совершенно незнакома.

Изабел включает радио. Рок-станцию. Слышится громкий вой Тэмми Уайнет. Вот и прекрасно! Когда сердце так болит, самое лучшее — подпевать во весь голос. Если Тэмми способна выжить, значит, выживет и она.

Изабел думает о деньгах в своем кармане, о камерах на заднем сиденье, о том, что мать, может быть, примет ее, блудную дочь.

— Я никогда его не любила, — скажет мать о Люке, и Изабел надеется услышать: «но всегда любила тебя».

Мать всю жизнь прожила недалеко от Бостона, вынесла смерть мужа, в тридцать лет умершего от сердечного приступа прямо на ступеньках магазина, где покупал продукты. Выдержала побег дочери с автомехаником, мужчиной, который, по ее мнению, был сплошной неприятностью.

Туман становится еще гуще, видимость просто ужасная. Черт. Она, похоже, заблудилась. Сделала ошибку, поехав в обход. Но ведь всегда можно повернуть и добраться до шоссе! Может, стоит остановиться в придорожном кафе, наесться всяких вредных вкусностей, всего, что она любит: яиц, бекона, сосисок.

Темнота действует на нервы и в это время дня кажется неестественной. Хотя Изабел понимает, что это всего лишь туман, ей становится не по себе. Она включает и выключает противотуманные фары, пытаясь разрезать мрак, но туман шевелится, как живой, и она видит нечто вроде обрывков снимка. Свет выхватывает отдельные предметы. Что-то красное. Блеск хрома.

Посреди дороги стоит машина. Стоит на встречной полосе. Фары выключены. В глаза бросается красное платье.

Изабел вздрагивает. Она понимает, что машина не двигается, но впечатление такое, будто та мчится навстречу и с каждым мигом вырастает все больше, хотя Изабел и пытается разминуться с ней. Но дорога слишком узка, обсажена высокими толстыми деревьями.

Глаза Изабел мечутся из стороны в сторону, но деваться некуда. И развернуться нет места. Невозможно даже остановиться, как она ни жмет на тормоза. О, Иисусе!

Изабел маневрирует, стараясь не врезаться в дерево. Машина сбавляет скорость, но по-прежнему несет ее вперед. Время растягивается, как резинка. Замедляет ход. Потрясенная Изабел видит женщину с короткими, торчащими ежиком светлыми волосами. Платье сбилось до колен и постепенно появляется в фокусе, будто один из негативов Изабел, лежащий в проявителе. Женщина просто стоит перед машиной, не двигаясь, глядя так, словно знает, что случится, и ожидая этого. Изабел снова пытается свернуть в сторону. Шины визжат, сердце сжимается.

— Прочь с дороги! — вопит она, лихорадочно вцепившись в руль. — Что вы делаете?

Но женщина как приросла к месту. Откуда-то издали слышен звонкий голос, и тут она видит ребенка — ребенка! Темноволосого мальчика… он тоже видит ее и на секунду замирает. Их взгляды встречаются, и Изабел, словно загипнотизированная, тоже не в силах пошевелиться.

Но тут же, очнувшись, нажимает на клаксон, и мальчик пугается и летит через дорогу, исчезая в лесу, а ее машина едет слишком быстро, и она не может ее остановить. Потеряла контроль.

Сердце колотится о ребра. Дыхание со свистом вырывается из груди. Она теряет контроль и, несмотря ни на что, молится:

— Боже!!! Иисусе!

И тут снова слышит жужжание осы, вылетающей в ночь, а женщина наконец приходит в себя и прижимается спиной к капоту. Но уже поздно, слишком поздно, и обе машины сливаются в смертельном поцелуе.

2

Чарли Нэш стоит на коленях на заднем дворе. Руки облеплены грязью, а сам он погружен в туман, как в вату. Шея мокра от пота, а воздух словно сгустился и стал липким. Но он хочет успеть посадить яркие растения и карликовые груши с корнями, замотанными фиолетовой парусиной, к приезду Эйприл и Сэма. Вот они удивятся!

Он всегда говорил Сэму, что деревья хотят расти, и для этого нужна всего лишь небольшая помощь. Он наклоняется ниже, касаясь листьев клубники. Для нее больше подходит песчаная почва, и, кроме того, то тут, то там виднеются сорняки, но, в общем, здесь клубнике будет неплохо. И вообще растения делают все возможное, чтобы выжить там, где их сажаешь. Совсем как люди.

Он поднимается и потягивается, снова глядя на часы. Почти шесть. Эйприл закончила смену в «Блу Капкейк» и как раз забирает Сэма с продленки. Скоро они будут дома.

И тут ему становится не по себе. Сегодня утром они с Эйприл поссорились, и неприятное ощущение осталось, как вкус прокисшей еды во рту.

Сразу после завтрака он стал собираться на работу, зная, что опаздывает. Эйприл следовала за ним из комнаты в комнату. Он то и дело натыкался на нее и даже ушиб локоть о косяк. Когда он вошел в спальню и нагнулся за джинсами, она схватила его за руку. Он заметил, что жена тяжело дышит.

— Вчера ты заснул, пока я с тобой говорила, — цедит она.

Он недоуменно смотрит на нее. Она обычно понимает, что он сильно устает на работе. И как правило, расстилает постель и взбивает подушки, после чего нежно целует на ночь.

— Ты не слышал, что я сказала прошлой ночью, верно?

Он застегивает молнию джинсов и тянется за черной футболкой. Она такая бледная и прелестная в утреннем свете, но у него нет времени.

— Мы все уладим, — обещает он.

— Когда?

Она отступает от него. Ее лицо закрывается, как лепестки цветка.

— Я пытаюсь объяснить, но ты не слушаешь.

— Милая, у меня сейчас нет времени. Что с тобой сегодня?

Эйприл качает головой.

— У тебя своя компания. И ты можешь иногда отказываться от работы. Совершенно необязательно трудиться с утра до вечера, но тебе это нравится. Порой мне кажется, что я вообще не замужем.