Мне было 12 лет, я села на велосипед и поехала в школу

На этот раз он заставил меня проглотить с кока-колой какие-то две капсулы. Вода проскочила в горло, а капсулы не прошли, я закашлялась и потребовала еще коки.

«Нету больше. Вон тот все выпил!»

Он назвал его «тот», потому что не хотел называть его имя. Я ничего не могла понять. Я плакала от злости, настаивая на своем: «Кто вы такие? Что вам от меня нужно? Я хочу домой. Мои родители будут спрашивать, куда я пошла… Что вы им тогда скажете?»

Но они не отвечали, а я все неустанно задавала им одни и те же вопросы. Я рыдала, меня душил страх, но все было напрасно. Фургон катился, и я не могла отгадать, куда он едет. Но зато я почувствовала, по шуму колес, что сначала мы ехали по загородной дороге, а потом выехали на автостраду. Я сделала вид, что сплю, повернулась на бок лицом к кузову, жирноволосый был справа от меня, и я закрыла глаза, чтобы он думал, что я без сознания. Так я могла кое-как слышать, что он говорил. Для меня, правда, ничего интересного, только указывал дорогу: «Вот здесь, сворачивай…» Должно быть, он давал «тому» советы, как лучше выехать из квартала, и затем мне показалось, что они оба прекрасно знали, куда ехать.

Именно жирноволосый полностью руководил шофером. Я пыталась заметить дорогу, рассмотреть указатели; мимо меня проносились кое-какие, но они мне ничего не говорили. Страх был у меня где-то в животе, гораздо сильнее того, который испытываешь на экзаменах, настоящий страх, от которого так сильно дрожишь, что кажется, вот-вот написаешь прямо в трусы. Я не знаю, отдавали ли они себе в этом отчет — возможно, им было просто плевать на меня, — но у меня было впечатление, что я стеклянная, застывшая и того гляди расколюсь пополам. У меня болел живот, в горле стоял ком, я с трудом дышала и временами начинала часто-часто дышать, как собака. Это ужасное одеяло на мне, этот воняющий матрас, грохот еле живого фургона, и эти двое, которые не говорили ничего интересного, с их странным акцентом, особенно тот грязный, который пришел невесть откуда… В двенадцать лет не очень-то хорошо различаешь акцент, трудно определить, был ли он из Намюра, Льежа или еще откуда подальше. Вот если бы он более раскатисто произносил р, то я бы сказала, что он фламандец. Но тогда его говор мне не напоминал ничего. Для меня они были чужие, вонючие варвары, и я беспрестанно себя спрашивала: «Кто эти типы? Куда они меня везут? И зачем?»

Я не могла представить, удастся ли мне каким-либо образом улизнуть из этого фургона. Прежде всего, он ехал; пролезть в окно невозможно, они были закрыты, завешены этими ужасными занавесками и множеством наклеек; я могла различать дневной свет лишь через ветровое стекло, да и то лишь в его верхней части. Единственным решением в крайнем случае могла бы стать задняя дверь. Но тогда мне надо было полностью развернуться вокруг себя, встать и в то же время биться в запертую железную дверь… Если я только двинусь, меня тотчас же подхватят на лету. Да и в любом случае — при условии, что я не сломаю себе что-нибудь при падении, — я не смогу уйти далеко по дороге, даже если буду бежать. Стало быть, выхода нет. В какой-то момент я надвинула одеяло на голову, чтобы суметь открывать глаза время от времени, но чтобы они этого не заметили. Надо, чтобы они продолжали думать, будто я в полной отключке. Но в этом одеяле мне было очень жарко, и оно царапало мне лицо. По утрам в том месяце мае было довольно прохладно, и, чтобы пойти в школу, я надела на себя кофточку, свитер и еще непромокаемую накидку на тонкой подкладке. Я вспотела главным образом от страха и от ужаса, что я ничего не понимаю.

Я была связана по рукам и ногам, но это не мешало мне думать.

Что я могла сделать? Я могла бы нажать на педали сильнее? Я могла бы броситься на землю, перед тем как они меня схватили? На той маленькой улочке я должна была бы бросить мой велосипед, побежать со всех ног и звонить в любую дверь. Но изгородь такая длинная… А если бы я не села на велосипед, чтобы идти в школу… Это моя вина? Я наказана? Но они сделали все так стремительно, что я не успела ногу на землю поставить, они подхватили меня на лету! Я ничего не видела. Был ли фургон уже позади меня? Следовали ли они за мной?

Машина остановилась. Грязный думал, что я сплю, он сказал: «Давай, просыпайся! Когда я тебе скажу, полезешь в этот сундук!»

Когда я увидела сундук, о котором он говорил, — железный, голубого цвета и весь ржавый, чуть побольше ящика для инструментов, — мой отвратительный характер опять проявился.

— Я не могу в него залезть!

— Ничего, залезешь!

— Но он слишком маленький!

Я очень остро ощущаю недостаток воздуха. Еще с раннего детства у меня были проблемы с бронхами. В этом закрытом грязном фургоне, под этим одеялом я уже почти задыхалась. Страх не отпускал меня, а при виде этого ящика он усилился многократно. Мне было страшно задохнуться в нем, страшно не видеть, куда меня понесут.

И я продолжала возмущаться:

— Нет, он слишком маленький, мне там будет душно, он отвратительный, я вся буду грязная.

Поскольку я все еще не соглашалась, он позвал «того» на помощь.

— Надо сложить ее, чтобы она поместилась…

Я не была очень неповоротливой, но все же им пришлось повозиться, пока они наконец закрыли сундук. Я сложилась вчетверо, и они должны были ждать до последней минуты, чтобы закрыть меня там. Я не знала, куда меня везли, но мне показалось, что очень далеко, несколько километров. Когда мы остановились, сначала они открыли дверцу фургона и поставили сундук на землю, как мне показалось. Затем послышался звук открываемой двери, меня приподняли, потом опять поставили на землю и наконец, минуты через две, которые показались мне вечностью, открыли крышку сундука.

— Вылезай!

Мне опять стало страшно. Мне уже казалось, что лучше оставаться в этом сундуке, там я по крайней мере была одна, в укрытии, пусть даже и взаперти. Я не двинулась с места.

Грязный варвар был передо мной один. Я думаю, что водитель в кепке помог ему до этого места, а потом уехал. Возможно, чтобы избавиться от моего бедного велосипеда, который никогда так и не был найден. Должно быть, его кто-то украл. Это ерунда, но потом я думала много раз: ведь на велосипеде остались их отпечатки, на них не было перчаток, когда они перевозили его. Если бы кто-то нашел его…

Поскольку я в самом деле была сложена вчетверо, грязный вынужден был сам вытаскивать меня из ящика. Во всяком случае, я ничем ему не помогала. Я продолжала изображать обморок. Только вяло произнесла: «Но что происходит?»

Не знаю, делала ли я это сознательно или нет. Возвращаясь назад, я задаю себе этот вопрос. Вероятно, я инстинктивно хотела заставить его быть ко мне менее злым и подловить его в момент, когда он не будет внимательным. Я не думаю, что я специально что-то подстраивала. Может быть, и вправду я была в полуобморочном состоянии, и он заставлял меня дышать, а может быть, сыграли роль те две капсулы, которые я не смогла выплюнуть… Но голова моя все-таки была достаточно ясной, чтобы видеть, что происходит вокруг меня. Мой портфель был со мной.

И вот теперь я оказалась одна лицом к лицу с этим незнакомым типом в неизвестном доме на первом этаже. Думаю, что в тот момент я не обратила особого внимания на убранство, мебель. Все вместе мне показалось отвратительным. Я видела закрытую входную дверь. Рядом, на той же стене, забранное ставнями окно, несмотря на яркий день, и я спросила себя почему.

То, что я могу описать в той комнате, в которой я находилась, я разглядела гораздо позже. Может быть, на третий день…

В одном углу детские игрушки, кроватка. Комната квадратная. Вдоль стены шкафы вроде стеллажей, на которых множество разных предметов. В другом углу плита, в глубине микроволновая печь. Дверь, которая, вероятно, ведет в другую комнату. На полу кирпичи, мешки с цементом, инструменты. Было похоже, что он делал камин, но еще не закончил работу.

Среди беспорядка на полу небольшой проход вел к двери, она тоже была незаконченной. Эта дверь была накрыта пленкой, и две доски закрывали ее крест-накрест. Я никогда не знала, куда она ведет. На другой стене — белые кухонные шкафчики, но пустые. Была еще лестница, ведущая наверх, и рядом с ней холодильник, довольно высокий, на котором стоял телефон. Я до него не могла достать. Я поняла это очень быстро. Среди хаотического нагромождения стоял стол со стульями. Не знаю, увидела ли я в тот день лестницу, ведущую в подвал.