Время приходить (СИ)

- Голый, голый! - завопила вмиг набежавшая толпа. - Да по какому праву? Что он о себе такое думает?!

Ну вот и все, сказал он сам себе.

Смешной, несчастный фараон - ты был непозволительно наивен...

Как можно завоевать души людей, если ты голый, если по тебе видно, что ты ничего не в силах утаить, не можешь себя выдать за другого?!.

Бедный голый пришелец...

Люди попросту не воспримут всерьез - ни тебя самого, ни твоих устремлений. А это - провал, это - конец!..

Он заметался, как зверь в тесной клетке.

Со всех сторон на него смотрели, наседали люди - чьи сердца он тщился по­корить, о боги, боги?!.

Он рванулся к стене, достиг ее и стал карабкаться.

Он цеплялся за малейшие выступы, тончайшие трещины и, обдирая с пальцев кожу, медленно-медленно полз наверх - только наверх, прочь из этой человече­ской ямы, прочь от города и света!

Наконец он взобрался.

Коротко оглянувшись, он перебежал стену, чтобы начать спуск, и в ту же се­кунду что-то обожгло его, вонзившись глубоко в живот.

Ничего не соображая, он скатился по шаткой лестнице и, падая и спотыкаясь, теряя силы с каждым шагом, побрел по пустыне, куда-нибудь - теперь какая раз­ница, куда?! - и рассудок его помрачился, и желания оставили его, он только машинально двигался вперед, вперед, не видя и не слыша ничего, шатаясь, будто пьяный, а кусок раскаленного железа сидел в животе и раздирал его плоть, его душу на части.

Он упал и уже не сумел подняться.

Он лежал, дрожа от холода и боли, над ним сияли звезды, а вокруг была пу­стыня, голая, как он сам, пустыня, и где-то вдали чернели стены замка, зубчатые стены, которые непонятно для чего воздвигли люди, - ведь любой из них мог тоже оказаться здесь, снаружи...

Или - не любой?

Кто замышлял и строил - тот всегда внутри, и кто подстраивался - тоже...

Ему было мучительно больно.

Он даже не мог пошевелиться...

Неужели и вправду конец? - вяло, точно не о себе, подумал он и вдруг запла­кал.

Он всегда боялся смерти (слишком молод был - поэтому, наверное...), да-да, панически боялся, но никогда еще она не возникала так близко, лицом к лицу...

Ему неодолимо стало жаль себя, нет, не того, чего он не добился в жизни, - именно себя.

Он страшился перестать существовать - как это вообще возможно, вдруг взять и умереть, а как же небо, воздух, книги, музыка, любовь - все прах, да?

Словно бы и не было совсем? И впредь уже не будет: раз - и всё. И дальше - ничего...

Как так?!

Железная стрела торчала из живота.

Он опасался выдернуть ее - из раны хлынет кровь, а вида крови он не выно­сил...

На него нашла икота. Затем стошнило.

А он лежал, уткнувшись лицом в эту гадость, и бессильно плакал.

Бедный фараон, шептал он, от тебя не останется даже мумии, бедный фараон!..

Внезапно ему стало все равно, и он, закричав от боли, выдернул стрелу.

Потом приложил пальцы к пылающей ране и с отвращением лизнул их - стран­но, он не почувствовал привкуса крови, и вообще крови не было, не было совсем...

- Люди, - тихо позвал он, - помогите, люди... Я же умираю... А?..

Было тихо.

Даже звезды молчали в эту ночь.

А ведь прежде он частенько слышал их, когда был фараоном, любознательным пришельцем, он слышал этот голос вечности...

А что теперь?

Прощай - и навсегда?..

И тут он понял, что проиграл.

Общительный одиночка... Шут! Такие непременно остаются в проигрыше.

Ярость, клокоча, вдруг поднялась и захлестнула все другие чувства.

Проиграл?

И ладно! Пусть! Плевать!

Он схватил нож и стал безжалостно кромсать себя, он вырезал из себя всю свою душу и вырвал из тела все тончайшие корни ее.

Потом, стиснув зубы, вырыл острием ножа яму - и закопал свою душу.

Теперь он мог идти к людям.

Желанный и нестрашный. Как герой...