Стеклянный мост

Главная черта творческого облика писательницы — высокое достоинство человека, который не боится быть самим собой. «Быть самим собой», — повторяют герои «Стеклянного моста» и «Горькой травы». «Ни слова фальши» — так назвал видный нидерландский критик Пьер Дюбуа свою рецензию на вторую после «Горькой травы» книгу Минко — «Другая сторона» (1960), — откуда взяты помещенные в данном сборнике рассказы.

От горькой травы воспоминаний о личных утратах автор ведет нас к «другой стороне» — той самой, которую, говорят, необходимо выслушать, к людям, а от людей можно ожидать и хорошего, и плохого, и принимать их нужно такими, каковы они есть, коль скоро ты сам желаешь оставаться самим собой. Все это в общем-то банальности повседневной жизни, но Марга Минко так же мало стремится ошеломлять нас открытиями новых истин бытия, как и оглушать велеречивым пафосом.

«О драматических событиях писать надо скупо, иначе выйдет мелодрама» — так считает Марга Минко. Скупыми, точными словами — каждое взвешено на весах правды, ни одного лишнего, ни одного невпопад — писательница говорит о простом, понятном, близком всякому из нас мире вещей, поступков и характеров. Но за первым планом обычной жизни в необычных обстоятельствах встает и повальный ужас геноцида, и трагизм судьбы изгоя, и тоска невосполнимой потери, и отчаяние беспросветного одиночества… Грустная, в общем, поэзия.

Грустная и мужественная, а лучше сказать — стоическая. Читая Маргу Минко, испытываешь не только сострадание, но и уважение. С каким достоинством держится, например, Фрида Борхстейн — старая, больная, глубоко несчастная женщина, в годы войны потерявшая всех близких и живущая только памятью о них. Физическая немощь не ослабила ее духа, она по-прежнему смотрит молодцом, не признает над собой никакой опеки. А ведь дело происходит в доме престарелых. Марга Минко глубоко проникла в психологию своей героини, коротко и ясно поведала о жизни этого мужественного человека, так нелепо обрывающейся. Нельзя не согласиться с критиком Вимом Сандерсом, отметившим сразу после выхода повести «Падение» в 1983 году, что писательнице удалось «на каких-нибудь нескольких десятках страниц сказать больше, чем иному романисту на многих сотнях». Удивительно проста и продуманна композиция повести, продуманна так же до конца, как и любая деталь произведения. И замысел, и структура, и сам материал здесь, вне всякого сомнения, «тянут», что называется, на большой роман.

Марга Минко верит в высокие принципы человеческого общежития, отстаивает их мудро, последовательно и терпеливо. Человеку достойному она противопоставляет не подонка или изверга — таких резко отрицательных персонажей у нее почти не встретишь, — а человека просто малосимпатичного или морально нетребовательного, коих в обычной жизни, наверное, больше, чем извергов, — как, например, корыстолюбивая знакомая в «Адресе» или волокита Рулофс в «Стеклянном мосте». Марга Минко хорошо знает, что есть на свете изверги и подонки, но в ее произведениях они как тени за светлым экраном, как грубый шум за сценой, взять хотя бы эпизоды ареста в «Стеклянном мосте» или «Падении». Но разве не сильнее действует на читателя мудрая недосказанность, точный намек, емкий символ, провоцирующие фантазию, побуждающие и чувство и мысль дорисовать образ по контурам, лишь слегка очерченным опытной рукой художника.

Один из самых впечатляющих эпизодов — облава в «Горькой траве», которую героиня повести и ее родители наблюдают из окна подвала, не видя ничего, кроме ног — в мужской, женской, детской обуви, в черных начищенных сапогах. В кинематографе зачастую используют такой прием частичного или отраженного показа, когда берегут нервы зрителей или не хотят ссориться с цензурой. Кстати, проза Марги Минко и в самом деле кинематографична — «Падение» с его параллельным монтажом, скупой и точной обрисовкой характеров и места действия представляет собой (через диалог и внутренний монолог) почти что готовый сценарий, как, впрочем, и другие вещи сборника. В 1985 году бельгийский режиссер Харри Кюмел снял фильм по «Горькой траве».

Стоическое мироощущение Марги Минко проявляется не только в ее терпимости, которая вовсе не означает всепрощения, как иногда ошибочно полагают. Стоик но убеждениям и образу жизни — такой человек среди людей бывает одинок. Да и сама по себе тема ее творчества — преследование евреев в Нидерландах — достаточно ясно подсказывает, откуда исторически берется у писательницы этот мотив одиночества. Евреи, как упоминалось выше, после нескольких столетий жизни в Нидерландах и активного участия во всех сферах общественного бытия продолжают сохранять обособленность — в религии, культуре, житейских традициях. В свою очередь в определенных кругах нидерландского общества издавна проводилась четкая демаркационная — если не сказать: дискриминационная — линия между ними и еврейской частью населения, и происходило это задолго до пресловутого разделения на «чистых» и «нечистых» в октябре 1940 года. В рассказе «Клоостерлаан» из «Горькой травы» героиня вспоминает, как донимала ее и сестру в школе ребятня, подзуживаемая учителями. Горечью обиды пропитаны строки «Маминой деревни» и «Возвращения». Кстати, концлагерь Вестерборк близ Амстердама был создан в 1939 году не нацистами, а нидерландскими властями для интернирования евреев, бежавших из фашистской Германии.

Писательница не раз упоминает об отчужденности, настороженности, враждебности, наконец, которую ее герои испытывают со стороны соотечественников и даже недавних добрых соседей, когда настают тяжелые времена. Но порой начинает казаться, что она принимает это отношение чуть ли не как должное, как нечто такое, против чего нет смысла восставать.

В мироощущении Марги Минко порой подспудно звучат фаталистические ноты: а стоит ли, мол, бороться с несовершенствами человека и человеческого общества в целом, можно ли победить Случай? Его Величество Случай лишает Фриду Борхстейн всех ее близких, сохранив ей одной свободу, и тот же Случай обрывает ее жизнь столь нелепым и неожиданным образом. Случай спасает от фашистского концлагеря героинь «Стеклянного моста» и «Горькой травы». Фатализм, как принято считать, обрекает человека на пассивность, но герои Марги Минко пассивны еще и потому, наверное, что жизнь, настоящая, полнокровная жизнь осталась у них в прошлом, с теми, кого больше нет, с теми, кто был, кто живет лишь в памяти живущих. «Пустой дом» (1966) — так называется единственный пока роман писательницы; в нем звучит та же ностальгия, та же поминальная по прошлому, которое больно вспоминать и невозможно забыть, тот же двойной комплекс любви и вины — чувства вины человека, пережившего своих любимых.

Произведения Марги Минко возводят хрупкий стеклянный мост памяти между деловым, но неприкаянным настоящим и полузабытым кровавым прошлым, от которого иные хотели бы отмежеваться. Но, как сказал А. Т. Твардовский, «кто прячет прошлое ревниво, тот вряд ли с будущим в ладу». Негромкий реквием в прозе Марги Минко, реквием жертвам войны, геноцида и нетерпимости, учит ненавидеть эти три взаимосвязанных и великих зла теперь, чтобы навсегда изжить их в будущем.

Горькая трава

Маленькая хроника

Первые дни

Все началось с того дня, когда мой отец сказал:

— Надо разузнать, все ли вернулись.

Несколько дней нас не было дома. Весь город эвакуировался. Поспешно собрав чемодан и пару сумок, мы присоединились к толпам людей, уходивших из города в направлении бельгийской границы. Бетти и Дав были тогда в Амстердаме. «Они и не догадываются, что здесь происходит», — сказала моя мама.