Стеклянный мост

— Я отправил жену с детьми за границу, — сообщил он. — Там все-таки спокойней, чем здесь.

— Почему же вы не уехали с ними? — поинтересовалась мама.

— О, это не для меня. Я и здесь перебьюсь.

— И вы сейчас живете один в целом доме? — спросила мама.

— Нет, — сказал он, — с сестрой. Она тоже пока ничего не делает.

— А что, собственно говоря, можно сделать? — спросил отец.

— Что же, — сказал знакомый, — можно запереть за собой дверь и укрыться где-нибудь. Но на что тогда жить?

— В том-то и дело, — согласился отец, — надо жить. На что-то надо жить.

Мы остановились на углу у канала Амстел. В лицо дул леденящий ветер. Знакомый отца протянул нам руку.

— Мне на ту сторону, к сестре, — сказал он.

Он перешел по мосту на Амстелстраат. Маленькая, сгорбленная фигура, с головы до пят закутанная в черное пальто, рука придерживает шляпу. Мы зашагали вдоль Амстела, потом через мост возле Ниуве-Херенграхт, прошли под желтой вывеской. На ней черными буквами по-немецки: "Еврейский квартал". Несколько ребятишек в теплых шарфах, перегнувшись через перила моста, бросали кусочки хлеба чайкам, которые ловко ловили их, скользя над самой водой. По набережной ехала полицейская машина. Какая-то женщина приоткрыла окно и что-то крикнула. Дети побросали остатки хлеба и побежали в дом.

— Пойдемте кратчайшим путем, — предложила мама. Мы пошли вдоль канала.

— Вот мы и дома, — сказал отец.

— Говорят, все больше и больше наших скрываются от властей, уходят в подполье, — сказала я.

— Да, — отозвался отец, — мы и для тебя найдем что-нибудь.

— Нет, одна я никуда не пойду.

— Если бы мы жили в Бреде, — заметила мама, — это было бы легче сделать. Там мы бы сразу нашли такое место. Здесь мы никого не знаем.

— Там мы, вероятно, просто спрятались бы у крестьян, — сказала я.

— Да у кого угодно, — воскликнула мама. — У нас было много друзей.

— Здесь это стоит больших денег, — сказал отец. — Но откуда их взять?

— Если бы у нас было побольше знакомых, — вздохнула мама.

— Подождем, — сказал отец, — может быть, ничего такого и не понадобится. Зачем напрасно беспокоить других и доставлять им лишние хлопоты?

И вот мы опять дома. Мой отец вставил ключ в дверной замок. Прежде чем войти, я невольно еще раз бросила взгляд на улицу. В комнате горел камин, стол был накрыт. Все это мама приготовила еще перед уходом. Отец пошел мыть руки. Вернувшись, он подошел к столу, снял вышитую салфетку с субботнего хлеба, надрезал его, отломил краюшку, тихо читая молитву, поделил на три части и обмакнул в соль. Я прошептала благодарственную молитву и прожевала соленую корочку.

— Вот и хорошо, — произнес отец и сел за стол.

Девушка

Как-то в пятницу после обеда мама послала меня в магазин.

— Иди прямо на Веесперстраат, — сказала она, — там есть все, что нужно.

Мы ожидали к обеду тетю Каатье. Отец должен был зайти за нею в дом престарелых, потому что она уже не могла в одиночку перейти через улицу. Ей было за восемьдесят, они были двойняшки с моей бабушкой, которая умерла за несколько лет до войны. Тете Каатье очень нравилось, когда отец приглашал ее в гости. Тут она могла сколько угодно говорить о прошлом, о том времени, когда еще был жив ее муж. В начале нынешнего века она много путешествовала по свету и до сих пор сохранила воспоминания об этом. После смерти мужа ей пришлось поселиться в доме престарелых, потому что детей у нее не было. Самым огорчительным для нее было, что ей нельзя больше путешествовать. "Вполне возможно, мне еще удастся разок куда-нибудь прокатиться, — сказала она однажды, — только бы поскорей кончилась война".

— Тетя Каатье очень любит сдобное печенье, — сказала мама, — не забудь, купи его.

Я обещала, что не забуду. Пока я надевала пальто, мама опять появилась в коридоре.

— Возвращайся поскорей, — сказала она, — теперь рано темнеет.

Точно такими же словами она напутствовала меня в давно прошедшие времена, отпуская на улицу немного поиграть перед ужином, но причины теперь были совсем иные.

Едва я закрыла за собой дверь, как ко мне подошел какой-то толстый мужчина. Казалось, он ждал меня и знал, что я сейчас выйду на улицу. Он остановился прямо передо мной, преградив мне дорогу.

— Как тебя зовут? — спросил он.

Я назвала себя. У него был двойной подбородок и водянистые глаза с тяжелыми мешками. Щеки в красных прожилках.

— Вон как? С какой стати я должен тебе верить?

— Так меня зовут.

— Все вы мастера выдумывать, — сказал он. — Куда ты идешь?

— В магазин, — ответила я и хотела уйти.

— Эй! — воскликнул он. — Стоять!

Я украдкой покосилась на проходивших мимо людей, но никто не обращал на нас внимания. Со стороны можно было подумать, что мы просто разговариваем.

— Как тебя зовут? — снова спросил он.

Я повторила свое имя. Он приподнял верхнюю губу. Обнажились коричневые зубы, передние торчали вкривь и вкось.

— Сколько тебе лет? — спросил он.

Я ответила.

— Совпадает, — сказал он и протянул руку. — Твое удостоверение личности.

Меня удивило, что он спросил его только сейчас. Я вынула удостоверение из сумочки. Он вырвал его из моих рук и стал внимательно рассматривать.

— Хмм, — пробормотал он, — мне нужна другая. — Он назвал имя, которого я раньше никогда не слыхала. — Ты ее знаешь? Она прячется где-то здесь.

— Нет, не знаю.

— Ты уверена? — допытывался он.

Он подошел ко мне почти вплотную. На отворотах плаща виднелись серые пятна табачного пепла. Галстук повязан кое-как.

— Я здесь никого не знаю, — повторила я. И отступила на шаг назад.

— Так, — буркнул он, возвращая мне удостоверение. — Можешь идти.

Я пошла дальше. И, только выйдя на Веесиерплейн, рискнула оглянуться. Он все еще стоял на том же месте. Кто она, эта девушка? — спрашивала я себя. Может быть, я видела ее где-нибудь, может быть, мы проходили мимо друг друга там, на Сарфатистраат.

На Веесперстраат было полно народу. В лавках толпились женщины с хозяйственными сумками, спеша запастись продуктами на субботу. Продавщицы и лавочники в белых передниках, с желтой звездой на нагрудных карманах, из которых торчали карандаши, усердно хлопотали за прилавками. Все смеялись над шуткой толстухи с переполненной сумкой. Два маленьких мальчика внимательно рассматривали витрину со сладостями. На них были темно-синие курточки с желтыми звездами ниже карманов. Казалось, в карманах лежали игрушечные ветряные мельницы, каждую минуту готовые завертеться от ветра. Я быстро купила все, что нужно, и поспешила домой. На этот раз я пошла по Ахтерграхт, где было меньше народу. В больницу на углу вошла маленькая старушка. Ее поддерживали двое мужчин, обеими руками она прижимала к губам белый платок. Тетя Каатье, наверно, уже у нас. Ей будет приятно, что я купила ее любимое печенье именно на Веесперстраат. "Нигде на свете не купишь такого сдобного печенья", — говаривала она. И мы ей верили, уж она-то знала наверняка.

Когда я свернула на Рутерсстраат за угол, толстяка на прежнем месте не было. Я хотела спросить у мамы, знает ли она эту девушку, но мама встретила меня в коридоре с озабоченным лицом.

— Тети Каатье там нет, — сказала она. — Из дома престарелых всех увезли.

— Всех-всех? — спросила я.

Мама молча кивнула головой. Я отдала ей сумку с покупками.

Тетя Каатье так мечтала еще раз попутешествовать, подумала я, входя в дом. Отец рассказал нам, что слышал от людей, живших по соседству с домом престарелых.

Лишь через несколько часов я опять вспомнила о девушке, о моей сверстнице, которой я не знала.

Лепелстраат

Выйдя на Лепелстраат, я увидела, как в дальнем конце улицы появился полицейский фургон. В кузове плотными рядами сидели солдаты в зеленой форме и касках. Машина остановилась, и солдаты выскочили на мостовую. Я повернулась и хотела пойти обратно, но и с этой стороны уже подъехала такая же машина. В ней тоже, точно оловянные солдатики в игрушечном грузовике, неподвижно и прямо, с автоматами у ног сидели солдаты. Они одновременно спрыгнули на мостовую, побежали к домам и стали вышибать двери. Но большинство дверей уже было приоткрыто, и солдаты без труда проходили внутрь. Один из них подошел ко мне и велел садиться в машину. Там еще никого не было.