Памирские рассказы

Вдруг я услышал чей-то голос, будто кто-то разговаривал. Кто бы это мог быть? Оливера ещё не было видно. Мне сразу вспомнился разговор стариков про «тутак», и я подумал, а вдруг «тутак» так и начинается, то есть со слуховых галлюцинаций. Но это были не галлюцинации.

В нескольких шагах от меня из-за большого стога хвороста показался мальчик лет десяти, а затем появилась и девушка старшего школьного возраста. Они с удивлением смотрели на меня, и я с не меньшим удивлением разглядывал их. Я застыл с открытой бутылкой минералки в руках. На мальчике был жёлто-белый полосатый свитер с протёртыми подлокотниками, откуда виднелись рукава рубашки белого цвета. Обут он был в темно-синие кроссовки с белыми полосками по бокам. На девушке было светло-зелёное длинное платье с мелкими красными цветами. Голова была покрыта платком жёлтого цвета с большими красными розами, из-под которого выпадали золотистые пряди волос. Её бледно-белое лицо имело безупречно правильные черты, и на нем особенно выделялись большие темно-голубые, под цвет неба, глаза. Между нами произошла небольшая немая сцена.

– Здравствуйте, что вы тут делаете? – автоматически вырвалось у меня на русском.

– Саломалек, – ответила девушка на памирском, – узум руси зив нафамум (Я не понимаю русский язык – пам.), – добавила она. Я перешел на памирский.

– Мы собираем тут дрова (цузм) на зиму, – продолжила девушка.

– Я помогаю сестре, – добавил мальчик. Он немного заикался.

– Внизу уже ничего не осталось, всё собрали, вот и приходится подниматься на такую высоту, – сказала девушка, разматывая моток бельевой верёвки, и затем села на кучу собранного хвороста.

Она была необыкновенно пропорционально сложена и могла бы стать украшением любого сверхмодного журнала. В тот момент все модели для меня мигом померкли. Мне казалось, что я нахожусь в каком-то сказочном мире. Огромная высота, под нами белоснежные облака, синее небо… и эта красивая девушка, которая так гармонично вписывалась во всю эту небесную страну. Я заворожено смотрел на неё и думал: «Неужели это явь, не сон ли?». Когда она присела, я заметил её памирские джурабы, поверх которых были надеты такие же кроссовки, как у её брата.

Из этого полусонного состояния меня вывел голос Оливера:

– Who are they (Кто они такие – англ.)?

Я пытался ему объяснить, кто они и что здесь делают, но заметил, что он меня уже не слушает, а заворожено глядит на девушку.

– Is she Russian (Она русская – англ.)? – с удивлением спросил меня Оливер.

– No, she is Pamirian (Нет, она памирка – англ.), – уточнил я

Мы тоже присели рядом с ними. Оливер, раскрыв замок рюкзака, достал оттуда маленькие плиточки «Kit Kat» и угостил ребят. Мы разговорились. Девушка сказала, что её зовут Манзура, а братика – Далер. Оказалось, что они из кишлака, расположенного неподалеку. Как же Оливер был удивлён, когда она призналась, что дальше Хорога никуда не ездила, и то это было давным-давно. Во время всего разговора нас не покидало чувство фантастичности ситуации.

Первой встала Манзура. Я спросил, не требуется ли им наша помощь.

– Нет, спасибо! То, что собрали сегодня, мы оставим сохнуть. Сухие кусты будет легче спускать вниз, – объяснила практичная горянка.

Оливер оставил им плиточку шоколада и бутылку минеральной воды. Шоколад мальчик взял, а воду вернул, указав на металлический чайник рядом с хворостом. Мы попрощались как старые друзья. До вершины оставалось около двухсот метров. Всё это расстояние мы прошли молча. И лишь однажды Оливер обмолвился:

– She is just beautiful (Она просто красавица – англ.)!

Взобравшись на вершину, мы молча постояли на небольшом плато, взирая на соседние сверкающие пики. Это был другой мир – чистый, волшебный, первозданный. Там тебя могли посещать только возвышенные чувства. И эти чувства многократно усиливались от той волшебной встречи с красавицей Манзурой.

Налюбовавшись этой красотой, мы медленно начали спускаться. Когда достигли места, где повстречали Манзуру и Далера, заметили, что они уже были далеко, на другом склоне горы. Они нам помахали руками. Так мы и расстались.

Спуск был тоже нелегким. Уставшие мышцы ног еле нас слушались. Когда мы оказались внизу, уже наступали сумерки. У машины нас ждал лишь Хол Мирзо.

– Молодцы, – тихо произнёс он и пожал нам руки.

Горячий источник освежил нас. Есть не хотелось – лишь пить. Вечерняя погода была довольно прохладной, и мы оделись потеплее, сели в свою «Ниву» и поехали в сторону Хорога по извилистой горной дороге с включёнными фарами. То ли от усталости, то ли под впечатлением от встречи с той девушкой ехали молча.

Лишь изредка тишину нарушал сонный голос Оливера:

– She is just beautiful…

Я то засыпал, то просыпался. Когда засыпал, мне снилась весело смеющаяся Манзура, которая громко говорила: «Зачем мне ваша Москва, зачем ваш ложный мир и ложные ценности! Я счастлива тут, у себя в горах!». И всё это отзывалось громким эхом от заснеженных вершин.

Я окончательно проснулся, когда машину сильно тряхнуло, и в свете фар я заметил памятник старому автомобилю на постаменте и понял, что мы въезжаем в Хорог.

Через месяц Оливер уехал к себе на родину. Некоторое время мы с ним переписывались, и в своих письмах он часто спрашивал меня, не повстречался ли я снова с Манзурой. Я отвечал ему, что нет, не встречал её больше. Она для меня, как и для него, навсегда осталась в той заоблачной стране.

Иногда мне всё это кажется сном, но письма Оливера подтверждают, что это действительно было, ведь не мог нам обоим присниться один и тот же сон.

Я часто бываю на Памире, но никогда и никого не спрашиваю о Манзуре. Пусть всё останется так как есть, словно волшебная встреча. С тех пор каждая снежная вершина напоминает мне Манзуру и кажется, что она и есть её отражение – символ чистоты и непорочности.

21 августа 2009 года

На том берегу Пянджа

В июле и на Памире среди величественных вершин, покрытых вечными снегами, становится немного жарко. И в эти дни мы с моим другом Гулобшо выходим к берегу реки порыбачить. У самого берега, на короткой зелёной травке, даже под солнцепёком тебе кажется, что сидишь в комнате с кондиционером. Прозрачная и холодная вода реки Шарвидодж, протекая через наш кишлак, вливается в реку Пяндж. Её талая вода берёт начало у высоких ледников и совершенно чиста. Мы её употребляем как питьевую. Думаю, мало на свете осталось таких мест, где можно без опаски пить природную воду. Точно такая же горная речка вливается в Пяндж со стороны Афганистана. В том месте, где мы обычно рыбачим, река сужается и на другом берегу хорошо виден афганский кишлак, состоящий из нескольких десятков глиняных домов, расположенный среди высоких пирамидальных тополей. От остального Афганистана он отрезан высокими горами. Скорее всего, этот кишлак существует сам по себе. От нас он отделён лишь рекой шириною около тридцати метров.

И к той прозрачной речке на афганской стороне почти каждый день приходят за водой.

В первый день нашей рыбалки к берегу подошли мальчик и девочка. Они погоняли ослика, по бокам которого висели два алюминиевых бидона, связанные коричневой верёвкой. Девочке было примерно лет одиннадцать-двенадцать, а мальчику, наверное, лет восемь. Волосы у неё были совершенно русые, заплетённые в две косички. Одета она была в коротенькое, до колена, платьице-курта красного цвета и такого же цвета широкие шалвары, а ноги были босые. На правой руке, на запястье, у неё был широкий, то ли медный, то ли латунный браслет. Мальчик же был одет в традиционную афганскую одежду «пираан-тумбан» (длинная рубашка с вырезами по бокам) и брюки-штаны. Одежонка у него была изношена до такой степени, что трудно было определить её цвет – то ли коричневая, то ли серая. Они остановились у речки и долго нас разглядывали: для них мы – люди из другого мира. У нас тут вдоль реки проложена асфальтовая дорога, и по ней носятся разные машины. В нашем кишлаке есть электричество и даже по ночам горит свет. А у них вместо дорог узенькие тропиночки, а вместо машин ослики да лошадки. По ночам в маленьких оконцах, залепленных грязным целлофаном, горят масляные светильники, да и то лишь у зажиточных.