Сестры

Есть вещи, о которых вы не в праве писать, потому что это было бы открытым вторжением в мою личную жизнь, однако самое смешное состоит в том, что вы спокойно можете это сделать, так как я никогда не изменяла Барту.

Я имею в виду, пока была замужем. Когда же это произошло, то произошло по двум причинам. Во-первых, я хотела знать, каково это будет с другим мужчиной, так как вы всегда стремитесь сменить марку исключительно для того, чтобы вернуться к первой. Во-вторых, я собиралась замуж за человека, который был намного меня старше. Любой бы попробовал.

Барт, со своей стороны, не пустил в ход достаточного количества козырей. Он был так счастлив угождать мне, что даже не пытался задуматься, есть ли у нас будущее. Все вокруг полагали, что мы живем скромнее, чем могли бы. Вероятно, они считали, что я была наследницей состояния, а Барт — безупречным юношей, который, прежде чем войти в семейный бизнес, исполнял свой гражданский долг. Я ни на минуту не задумывалась о завтрашнем дне, пока одним майским вечером Барт не сообщил мне, что мы должны возвращаться в Америку. Это случилось в гостях у друзей, после того как они предложили нам в конце лета отправиться с ними на юг Франции. Я уже собиралась было согласиться, когда Барт сказал, что в сентябре мы уедем.

Его посол возвращался на родину, мы должны были последовать за ним. Новый посол в нас не нуждался — у него был свой Барт. Не следует ли из этого, что я не читала газет?

Я не особенно увлекалась чтением прессы — я никогда ее не читала. Понимаю, что это кажется кокетством, и все же это так. Что за интерес читать новости о людях, которых видишь каждый день? Я просматривала журналы Стивенса, одного моего друга, владельца «Квин», так как находилась в очень тесных отношениях с его любовницей Мойрой Ширер. Танцовщицей. Стивенс часто использовал меня в качестве алиби: мы выходили вместе и он испарялся в компании Мойры. Ожидая их возвращения, я листала журналы, которые он приносил мне. Однако политика меня не интересовала. Джеки приберегла ее для себя. «Ты ведь шутишь, правда?» — спросила я Барта. Он улыбнулся так, словно я была легкомысленной куклой. «Разумеется, мы сможем вернуться сюда на Рождественские праздники, — добавил он, — они всегда в нашем распоряжении, однако вряд ли сможем остаться». Я была приучена ничего не обсуждать в присутствии шофера, который по чистой случайности у нас был (любовница посла находила его хорошеньким). «Что именно ты имел в виду, говоря о нашем отъезде в сентябре?» — уточнила я. Отвечая, он улыбался. Нет, он не улыбался. Он светился. У Барта был для меня сюрприз. Официально он не входил в состав дипломатического корпуса. И если бы Барт поступил на службу в Государственный департамент, то нас могли бы отправить на Гибралтар или еще дальше. Полгода Барт искал работу в Нью-Йорке и нашел ее. «И что за работа?» — поинтересовалась я. «Издатель». Он смотрел на меня с доверием и любовью. Очевидно, ждал, что я похлопаю его по щеке, приговаривая «милый Барт». Я осознала, насколько он, насколько мы были молоды и как мало денег у нас было по причине этой обоюдной молодости.

Я не желала возвращаться в Америку. В Америке была Джеки, самая могущественная женщина мира. Мне уже доводилось страстно стремиться к чему-то, например, к поездке в Европу или замужеству, однако впервые в жизни я вложила столько страсти в отречение. Как правило, май-июнь-июль в Лондоне — самая прекрасная пора, и люди, живущие в провинции, наконец-то вознаграждены за долгие месяцы тяжких усилий; в субботу намечался праздник в их честь по поводу того, что они выжили. Мы провели здесь четыре года. Все вокруг начинали удивляться, что у нас нет детей. «Вы правильно делаете, моя дорогая, что дожидаетесь зимы», — вот что мне приходилось выслушивать, словно мы с Бартом собирались провести последний квартал года, по-научному совокупляясь аккурат перед окнами Ее Величества.

Что-то переменилось.

Я отдалилась от Барта.

Наличие денег некоторым образом оттягивало наш развод. Мы потребили все, что могли потребить. Мы были юны, однако в ближайшем будущем повзрослеем. То, что нас объединяло, разрушится после переправы через океан. Если в каком-либо месте вы были счастливы, то в ваших же интересах избегать путешествий и новых знакомств. Позже я часто убеждалась в этом на примере других, однако никто не доверяет вашему опыту, если вы еще не достигли возраста, когда полагается этот опыт иметь.

Лично у меня, благодаря Джеки и папе, такой опыт имелся уже с десяти лет. Я знала, как вести себя с сестрами и мужчинами.

Барт чувствовал, что я все еще прежняя, но не с ним. Он начал проявлять обходительность перед дверью в ванную комнату и вести себя при Любых Обстоятельствах Чересчур Предупредительно.

Джеки стала Первой Леди. Мы были приняты самой королевой, обожающей американских политических деятелей, чьи имена пишутся в начале ее приветственной речи, которую она заучивает наизусть.

Моя встреча с королевой длилась ровно полторы минуты. Я стояла между Бартом и датчанами. После моего реверанса, который, признаюсь, был несколько неуклюжим, зато глубоким, королева сказала мне пару слов; Барт объяснил, что я нарушила церемонию с Бостонским архиепископом. Если бы потребовалось, я бы поцеловала ему и руку, и левую ногу, однако Барт уже направился к принцу-консорту и я последовала за ним. За полторы минуты Барт произнес: «Это так любезно с вашей стороны», а я выдохнула: «Это великолепно». Возможно, мне следовало попытаться выразить свое восхищение в квадрате.

Филипп не пригласил нас на ужин ни в тот день, ни в другие.

Тем не менее на Филиппа я произвела хорошее впечатление. Он не замедлил мне это доказать. Я поинтересовалась у Барта, что именно сказала мне королева, однако он не пожелал вдаваться в подробности. На следующий день я узнала, что она вообще ничего не говорила. Из-за смущения мне это показалось. Я что-то услышала, так как витала в облаках. Голос церемониймейстера, предполагаю. На меня не надо было бы сильно давить, чтобы я поверила в то, что слышала рондо на готские стихи под аккомпанемент арфисток из «Карнеги Холла».

На другой день мы с Джеки ужинали в узком кругу, и я заметила, что Барт отвел ее в сторону. «Что я должен сделать, чтобы удержать Скейт?» — спросил он ее. «Заработать денег, Бартон». Он принялся рассказывать ей о своей работе издателя, о том, как мало шансов у него вернуться домой (о каком доме идет речь, хотела бы я знать), о том, что для детей (детей, сейчас?), но Джеки перебила его: «Я говорю о настоящих деньгах, Бартон».

Вот так я развелась с Бартом. Безусловно, Джеки была права. После ужина, застав моего мужа в нашей спальне, я подошла к нему и все такое прочее. Наша жизнь была полна доброты, как и он сам, а еще она была особенной, но все же совершенно обреченной. До нашего расставания все было чудесно, не считая того, что Барт начал больше пить, хотя мы и до этого периодически набирались, и я распознала симптомы, наблюдавшиеся у папы после развода.

Я не люблю эту фотографию. Он вышел более тучным, и такая одежда ему не шла. Однако в те времена на море все мужчины носили такие мокасины и брюки. Снимок сделан в 1959 или 1958 году, вероятно, как раз накануне моего второго замужества в Вашингтоне, в «Гранд Вудсе». Из-за закона о разводах Джеки настояла на том, чтобы я выходила замуж в США. Поланд был намного меня старше, на семнадцать лет, однако, я думаю, он плутовал. Двадцать лет кажутся мне более правдоподобными. Здесь мы на яхте «Хани Фитз», принадлежащей супругу Джеки. Яхта была небольшая, но мы любили ее безмерно, Поланд часами мог играть в шахматы на задней палубе. Передней палубы не было. Этот корабль был сделан в 1928 году, и Джеки находила его несколько маленьким. К счастью, на борту никто не рыбачил. Была только одна вещь, которая нам с Джеки не нравилась в папе: рыбалка. Когда папа рыбачил, он больше не обращал внимания на Джеки и она поджидала, когда он поймает рыбку, чтобы поздравить его. Тогда он обращал внимание на Джеки.