Вниз — это туда (СИ)

Внутри зажёгся тусклый свет. Краснолыкову показалось, что перед глазами его замелькали смеющиеся летучие мыши, и он, бормоча ругательства, сполз на землю. Последнее, что ему примерещилось, — крылатый хорёк, о котором внутренний голос шептал ему: «Сатана! Сатана! Сатана!»

— Да непесди, — сказал какой-то парень. — Это не бомж, я всех местных бомжей знаю и люблю. Всё гораздо хуже: это поэт.

— А, этот, — сказала какая-то девица. — Значит, наверняка нашу страничку в интернете видел, он же вроде прогрессивный, пускай живёт.

— Православный, — мрачно отозвался другой парень.

— Ладно, пускай тогда лежит.

— А вдруг у него инсульт? Он же старый уже.

— Ничего не старый, — с трудом проговорил Краснолыков. — Мне всего сорок один.

Анархисты ещё немного посовещались и решили забрать его к себе до утра.

В четыре часа утра поэт проснулся и понял, что он в аду. Это была комната, украшенная транспарантами: «Хватай что ни попадя, сооружай немедленно!» и «Друзья детей и коз не дремлют!» На полу валялись матрасы, покрытые чёрными простынями (один художник тут же пояснил, что их пожертвовала сочувствующая революционным идеям проститутка), ноутбук и распечатка книги Троцкого «Иосиф Сталин. Опыт характеристики».

В ванной висело вместо нормального боковое автозеркало, а над ним — закрывающий побитую плитку портрет ЛаВея с декоративными рогами. Краснолыкову стало совсем плохо. Когда он вернулся, молодёжь ещё не спала. Ничего, подумал он, обычная, вполне интеллигентная молодёжь, трое парней и девушка в драных джинсах. Они пили зелёный чай и рассуждали о contemporary art.

— По-моему, «Актеон» — хуета, — говорил длинноволосый парень.

— Не нравится — напиши лучше или читай «Наш соплеменник», — возражал коротко стриженый блондин. — Там уж точно не хуета. Пейте чай, — обернулся он к поэту.

У чая был странный вкус, напоминающий смесь табака и полыни. Краснолыков обречённо произнёс:

— Однако же, картинки там у вас… Ну, ладно.

Сквоттеры засмеялись.

— Конечно, — сказал блондин, — кто не читает «Соплеменник», тот непременно сатанист и против русской идеи.

— А разве анархизм не подразумевает отказ от русской идеи? — спросил поэт и сразу почувствовал себя эрудированным, разбирающимся в политике и даже почти трезвым.

— Праведный Гнев объединяет крайне левых и крайне правых, — гордо ответила девушка. — Главное — это трансгрессия. Воля к власти и воля к свободе в один прекрасный момент соединяются, как две пересекающиеся прямые, и происходит прорыв.

— Проще говоря, — сказал длинноволосый парень, — иногда для выхода из сложной ситуации нужна консервативно-революционная идея, а для другой ситуации подходит левая идея, и так далее. Мы работаем на благо детей, животных и аутентичной культуры.

Краснолыков осмотрелся и увидел на подоконнике обложку компакт-диска, разрисованную свастичными узорами.

— Это группа «Dachau Swing», — пояснил длинноволосый. — Они евреи.

— Нет, не могу понять, — ответил Краснолыков. — Не могу постичь. Не укладывается в моей голове. Я православный человек, и в моём сознании Христос отсекает от любого понятия лишние куски, словно скульптор — от мраморной глыбы. Ситуационизм похож на беготню за уходящим трамваем, христианские ценности вечны.

— Вы, наверно, одних православных поэтов читаете, — насмешливо сказала девушка.

— Вы так говорите, будто православие — синоним отсталости и культурной провинции, но это не так. Я вам сейчас перечислю немало имён, можете по яндексу проверить. Все эти люди объединяют…

— Кто, поп Кравцов, что ли, объединяет? — спросил длинноволосый. — Ну-ну.

— Я не вижу примеров более успешного синтеза современности и традиции, — сказал Краснолыков. От чая у него закружилась голова. Показалось, что на дне кружки — морские водоросли, и в них кто-то копошится. Мерзкие насекомые, названия для которых не подобрать, — морские вши?

— А я вижу и могу прямо сейчас показать, — ответил парень. — Например, стихотворение автора под псевдонимом Упырь Лихой, апеллирующее к древней русской культуре и духовности.

Он открыл ноутбук и прочёл нечто уму непостижимое.

<…>

— Мне всё ясно, — решительно произнёс Краснолыков. — Автор хуй кладёт на русскую традицию. Это циничное глумление, постмодерн и едва ли не сатанизм.

Сквоттеры заулыбались; в этих улыбках было что-то нехорошее. Третий молодой человек, который до этого момента спал в углу на матрасе, предложил проводить поэта до остановки. Длинноволосый парень сунул Краснолыкову бутерброд в целлофановом пакете.

— Сам дойду, спасибо, — сказал православный поэт. Было уже совсем светло, и он различил на обоях полустёртые пентаграммы.

Хавку он скормил пасущемуся на остановке бродячему псу. Есть очень хотелось, но кто их знает, анархистов, с чем у них бутерброды. А если собака отравится и подохнет, тем лучше. Истинно православный человек не должен любить собак, тем более бродячих: это нечистые животные, опасные для пьяниц, детей и коз.

К вечеру Краснолыков окончательно пришёл в себя, открыл сайт Праведного Гнева и написал заметку об анархо-сатанинских тенденциях в современной поэзии. Через две недели её напечатали в сетевом журнале. Ещё через два дня в подъезде поэта появилось граффити: ебущиеся летучие мыши.

С «обычными» людьми Геля контактировала редко: они казались ей дегенератами. Но сегодня ей пришлось пойти на почту, чтобы получить электронный перевод.

Очередь из придурков казалась бесконечной. Геля была бы рада не слышать разговоры о подорожании сахара, запойных соседях и мыльных сериалах, но, как назло, в её плейере села батарейка. Пришлось терпеть. Малолетняя овца с наушниками от мобильного трещала, как масло на сковородке: «О-ой, да ты чо? А он чо? А ты? Ой, ну да, он тако-о-ой!» Толстая тётка с проплешиной на макушке орала: «Сынок, сынок, купи пельмешек, сосисечек и что-нибудь к чаю! К чаю обязательно!» Рядом с Гелей стоял уродливый грязный мужик в нестиранном свитере — наверно, грузчик или сантехник, — и с интересом пялился на неё.

Внезапно мужика осенило:

— Вы только посмотрите! Она же фашистка.

Что на Геле было надето? Гриндерсы, джинсы-галифе, чёрная рубашка, короткая чёрная куртка и чёрный рюкзак за спиной.

— Вас мама в детстве не учила, что нехорошо приставать к посторонним людям в общественном месте? — вежливо спросила девушка.

Пару минут унтерменш помолчал, но потом снова завопил:

— А вы по телевизору не видели, что так одеваются фашисты? Вам не стыдно по городу в таком виде ходить?

— У меня нет телевизора, — ответила Геля.

Люди дружно уставились на неё.

— Нет телевизора, — пробормотала толстая баба. — Это как же? Современная женщина должна смотреть телевизор, чтобы всё знать.

— Во выёбывается… — процедил сквозь зубы жирный лысый дядька в синтепоновой куртке, с пакетом дешёвых сосисок в руке.

— Сумасшедшая! — добавила бабка в ярко-жёлтом пальто фасона «прощайте, пятидесятые». На груди у неё был приколот букетик бессмертников. В помещении не было кондиционера, и Геля поняла, что сейчас задохнётся.

— Вы что, тут решили организовать коллективную травлю? — раздался рядом мужской голос. Геля обернулась. Это был высокий парень в чёрном, похожий на сатаниста. — В Уголовном кодексе есть статья «Клевета». Подозревать человека в фашизме на основании внешнего вида — значит клеветать на него. Не задерживайте очередь. Или вам милицию вызвать?