Грезы минувшей осени

Он представил себе — ОНА его жена. Вот наступило утро, вот он просыпается и первым делом смотрит на НЕЕ, безмятежно спящую. На ЕЕ удивительные веки, скрывающие ещё более удивительные глаза, на длинные ресницы, которые ОНА никогда не загибает. ЕЕ милый аккуратный носик, ЕЕ по-детски пухлые, нежные, чувственные губы, к которым хочется прильнуть и не отрываться всю последующую жизнь. На печать неумолимого времени, на появляющиеся родные морщинки, на едва заметную синеву под дорогими глазами. Вот ОНА проснулась и испуганно смотрит на него, невозмутимо любующегося ЕЮ. Потом ОНА улыбается, улыбается одними глазами, понимая его восхищенные взгляды. Затем делает жест, означающий — поцелуй меня. И он нежно дотрагивается до уголков ЕЕ губ. Нет, не до самих губ. Уж слишком призрачно!. До уголков ЕЕ губ, до ЕЕ висков. И его приятно щекочут ЕЕ шелковистые волосы…

Неожиданно он вскочил на ноги, не соображая, где он. Телевизор, давно закончивший свои передачи, мерно жужжал. В комнате было темно, из коридора падала полоска света. Время половина четвертого. Одеяло, которым накрыла заботливая жена, почему-то лежало на полу. Так это был сон, горько подумал он, и потянулся за сигаретой.

Стараясь не шуметь, на цыпочках прошел в кухню, поставил чайник. Достал «Нескафе» голд. Половина чайной ложки, целую — сахарного песка и полстакана кипятка. Его любимая пропорция. Конечно, это не «Арабика», которой он когда-то упивался. И не кофе по-турецки, сваренный на раскаленном песке и считающийся лучшим в мире. Но все же кофе, бодрящий кофе.

Минут через десять он уже сидел в своем любимом кресле, маленькими глотками отпивая обжигающе терпкий напиток. Снова потянулся за сигаретами и, закурив, мечтательно откинулся назад.

На руках носил бы, подумал он, и улыбнулся.

Так, значит… Цветы я покупаю здесь, затем еду в магазин, что в пяти минутах. Дальше. Что мы имеем? Часики, цветы, конфеты. Не мало ли? Может приплюсовать духи? — Но почему-то он был убежден, ОНА страдает аллергией. За время общения с НЕЙ он ни разу не слышал парфюмерных ароматов. ОНА вообще необыкновенная, подумал он. Из ряда вон выходящая. — Не знаю, что именно привлекло меня в НЕЙ. Похожих, милых, приятных женщин десятки, сотни, но ни одна из них не стала так сразу дорога мне, как ОНА… ОНА привела меня в замешательство. Меня, пятидесятилетнего мужчину, далекого от монашеской жизни. Я отвлекся… отвлекся. Значит, часы, цветы, конфеты. Ну конечно, мало. Еще что-нибудь… Может, одежду? Тем более, ОНА скромно одевается. Размеры? — Он зрительно представил ЕЕ перед собой и принялся вычислять. Получилось, сверху вниз, пятьдесят семь, три, сорок восемь, тридцать семь. Потом он отбросил затею об одежде. Не так поймет. Подумает, покупаю, хотя ОНА, конечно же, так не подумает, потому что интуитивно понимает меня. О господи. В долги влез бы, купив многое и дорогое, если бы был уверен, что возьмет и поймет меня правильно. Поймет взлет моей души, мои помыслы к НЕЙ, мои чувства. Такая, как ОНА, не должна понимать меня превратно. Иначе бы меня просто к НЕЙ не тянуло бы.

Он встал, приготовил себе ещё кофе и снова уселся.

А что ОНА скажет мужу, придя домой с моими подарками? Цветы, конфеты, сослуживцы, день рождения, понятно. А часы? Часы… он глянул на время, потом с отвращением погасил сигарету. До встречи с НЕЙ в день уходило полторы пачки. В последнее время в два раза больше. Тяжело вздохнув, направился в ванную.

Цветов было очень много, продавцов тоже. К нему подскочил молодой услужливый паренек и со знанием дела стал расхваливать свой товар. — Вам какие? — участливо спросил он. — Самые дорогие. — Сколько штук? — Ты складывай, а там посмотрим.

Букет получился неплохой. Оставалось купить конфеты и ехать к НЕЙ. К НЕЙ! Ведь у НЕЕ сегодня день рождения, к которому он готовился почти месяц.

Ровно месяц назад он пришел к антикварщикам и показал им старинный персидский коврик, который те оценили в тысячу долларов. — Оставьте, мы продадим. Неделю назад он снова наведался к ним. Коврик ещё не был продан. И позавчера все так же висел на своем месте. — Вот что я тебе скажу, сердито обратился он хозяину магазинчика. — Не надо мне тысячи завтра. Дай мне пятьсот, но сегодня, к концу рабочего дня. Сто из них твои. — Зайдите в пять часов, — твердо пообещал любитель старины. Бережно уложив букет на заднее сидение, он поехал в магазин за конфетами. Коробки были разные, но его ни одна из них не устроила. — Дядя, берите вот эти. Московские «В рот фронт». — Мне в рот не надо. Тем более, что я знаю, откуда они, и как попадают сюда. Лучше дай мне тех, весовых. — Эти весовые нравились ему самому. Если у нас родственные души, то ЕЙ тоже должны нравиться, подумал он, и, расплатившись, уехал. Поубивав время, он поехал к НЕЙ. — Можно? — спросил он дрогнувшим голосом. — Да, пожалуйста. Когда ОНА увидела букет, залилась краской. Но краска не то определение. ОНА порозовела и стала ещё красивее. ЕЙ наверняка завидовали женщины, регулярно покупавшие косметику. ЕЙ не нужна была и помада с вызывающим названием «Сведи его с ума». — Ой, мне стыдно так, — воскликнула ОНА, отстранившись. — Я желаю вам здоровья и немного любви ко мне. До свидания. ОНА не ответила. Знала, что я приду, ждала меня, радовался он, счастливый, покидая это учреждение. ОНА чувствует мощность и чистоту моих чувств, поэтому где-то пугается. Это, если ОНА умная, не увлечение, а то самое единственное ощущение, которое каждый человек испытывает в своей жизни всего один раз. Испытывает осознанно, с рубежа зрелости, имея богатый жизненный опыт прожитых лет. Такое чувство надо ценить и лелеять. Не каждый день пятидесятилетний мужчина искренне влюбляется в сорокалетнюю женщину и готов ради неё на все. Влюбляется, как мальчик в девочку, в порыве высочайших чувств теряющий голову, ведя себя глупо и беспринципно. Но в данном случае он не мальчик, а ОНА не девочка. Он муж своей жены, ОНА жена своего мужа. Разбираться не имеет смысла. Все и так ясно. ОНА собою разожгла в нем костер, искры которого переметнулись и на НЕЕ, воспламеняя ЕЕ медленно, но верно. И, чем жарче пламя, тем сумасброднее оба, пытаясь погасить огонь понятиями о чести, о семье, о долге. Каждый по-своему, доступными размышлениями о логике вещей, все меньше соображая в водовороте душевных потрясений, которые, в свою очередь, расщепляются на множество противоречий. На работу он не поехал. Хотелось остаться одному и заново, как киноленту, прокрутить в сознании весь короткий немногословный диалог, продлившийся всего-навсего несколько волнующих минут. Снова посмотреть на НЕЕ в своем воображении, полюбоваться чертами ЕЕ лица, манерами, осанкой. Мысленно добавить к монологу то, что было недосказано, недомолвлено. Порой он негодовал, нервничал, ему казалось, что он слишком много времени уделяет ЕЙ. Пятьдесят лет — тот самый возраст, когда на окружающий мир надо смотреть несколько снисходительно, отчетливо понимая и прекрасно разбираясь в, казалось бы, самых неожиданных событиях и явлениях, а уж тем более в женщинах, которым он никогда не придавал серьезного значения. Как говаривали ему когда-то, женщины почему-то кружатся в коридорах твоей души, но ни одна из них не может проникнуть в гостиную. А женщин действительно хватало. Он получал записки и письма от молоденьких девушек и зрелых дам. Ему звонили свободные девицы и замужние особы. Его друг, тот самый, все время возмущался. — Какое несправедливое распределение.

Из двух подруг одна непременно бывает лучше. Тогда, в кафе «Адриатика» на Арбате, куда с другом пришли попить горячий жидкий шоколад, сидели две симпатичные девушки, с которыми они позже познакомились. Его приятель сразу нацелился в лучшую. Потом выяснилось, что лучшая больше предпочтения отдает ему. Так родилась эта фраза: «Какое несправедливое распределение».

Вспоминая те бурные годы, опавшие золотые листья, он невольно улыбался. Как можно относиться к женщинам серьезно, если большинство их жалкие лицемерки. Если одна из них, лежа рядом, поливает грязью мужа, оправдывая тем самым свое присутствие. Если, уже одевшись, другая ненароком говорит: «А, знаешь, завтра моя свадьба. Придешь?» Как приглашение в кино, в театр. Или в цирк. Воистину женщины могут быть жонглерами. Не все, разумеется.