Дорога на Мачу-Пикчу

Я вернулся в кресло с рюмкой коньяка и вытряхнул из пачки свежую сигарету. Дождь все никак не унимался, а похоже еще и набирал силу.

Со смертью старика ничего, вроде бы, в моей жизни не изменилось, но, как это ни странно, стало острее ощущаться одиночество. Впервые я почувствовал его присутствие, когда отвез сына учиться за границу. Дети имеют вредную привычку вырастать, лишая тебя последних иллюзий нужности. С той поры одиночество и следует за мной по пятам, то обдавая леденящим дыханием безысходности, то делая вид, что мы с ним едва знакомы. Ощущение это можно сравнить с пустотой под сердцем, которую надо бы заполнить чувствами, а их-то как раз и нету…

Я стряхнул не успевший нарасти пепел и повозил краем сигареты по хрустальному дну пепельницы. Оказалось, у старика в моей жизни было собственное место. Открытие это, совершенно неожиданное, меня искренне удивило, как и то, что я стал его единственным наследником. Логичнее было бы предположить, что дядя завещает все партии, хотя теперь уже непонятно какой, или государству, правда и тут возникают сомнения в том что оно наличествует. Не можем же мы называть этим словом засевших в структурах управления хищников, кому, как не мне, знать об этом доподлинно. Что ж до похорон, я договорился с маклером, одним из тех жучков, которые кормятся при покойниках, но тут выяснилось, что все хлопоты и расходы берет на себя ведомство, в котором дядя прослужил всю жизнь. Поминали же старика мы вдвоем и поминки эти были не столько печальные, сколько странные. После погребения и салюта незнакомые мужчины пожали нам с Сашкой руки и разъехались в черных лимузинах с мигалками. Вечер выдался теплый, мы сидели у бассейна в саду. Я напился. Сашка плакала.

Квартира дяди, куда я заглянул через неделю, оказалась аккуратнейшим образом прибранной и какой-то нежилой. Соседка по лестничной площадке, воровато оглядываясь, сообщила, что до меня здесь побывали какие-то люди, но следов их присутствия я не заметил. Все необходимые документы, включая нотариально заверенное завещание, лежали в папочке. О нем при жизни дядя не обмолвился ни словом. Здесь же находились страховой полис на квартиру и стопка оплаченных счетов, не было только записки, которую, не знаю уж почему, я надеялся найти. Старик все продумал до мелочей, все предусмотрел, не нашел только нужным сказать напоследок несколько слов единственной родной душе. В глазах Сашки это пополнило список моих многочисленных прегрешений. В чем конкретно на этот раз состояла вина она не уточнила, но, как водится у людей тонких и интеллигентных дала мне о наличии таковой понять. Лучше бы накричала, а то и съездила по морде, все человечнее. Теперь, впрочем, после ее ухода, значения это не имеет…

Ладно, потешили себя воспоминаниями и будет, пора приниматься за работу! — я решительно придвинулся к столу и раскрыл папку с текстом соглашения. Можно было вывести его на экран, но я привык работать по старинке с бумагой. Ноутбук будет со мной на переговорах, там от него больше пользы. Прайс-листы подобраны, сравнительный анализ проведен, но материал все равно надо просмотреть заранее. Когда цитируешь цены по памяти, это производит на партнеров сильное впечатление, да и самому прибавляет уверенности…

Уверенности?.. Странное слово! Разве можно в этой жизни быть в чем-то уверенным?.. К примеру, моя жена — бросила она меня или ее бегство не более чем дипломатический демарш? Этакая демонстрация силы времен канувшей в Лету политики канонерок?.. Хорошо было бы Сашке сейчас позвонить! Так просто, словно бы между делом. Поинтересоваться, не зверствует ли со студентами и вообще. Когда учил язык, спуску мне не давала… Правда, один раз я уже звонил! — воспоминание обожгло, пришлось срочно сделать хороший глоток коньяка. — Что она сказала?.. Что-то про чашу терпения, которая взяла и переполнилась! Чем же это? А тем… — тут Сашка умолкла и, скорее всего, собралась всплакнуть, но удержалась. Оказалось, что последней каплей стало мое отношение к старику. Он, видите ли, отстаивал свои битые молью принципы, а я — человек, как выяснилось, черствый и бездушный — не мог с этим смириться. Потом было что-то неразборчивое про марш Мендельсона, будто бы он стал смахивать на реквием Шопена… Хотя нет, вру! Это уже не Сашка, про свадебный марш ввернул я. Хотел пошутить, но получилось как-то не очень. Собирался припомнить и узы Гименея, оказавшиеся на деле чем-то вроде кандалов, но вовремя одумался. Очень мы с Сашкой сдержанные люди: она не заплакала, я промолчал. Наверное от этой сдержанности и проистекают все наши беды. Били бы при каждом удобном случае посуду, жили бы сейчас душа в душу! Но нет, это не для нас, это слишком просто! Нам бы затаиться в себе, как в окопе, и копить, на манер скупого рыцаря, обиды. Проснешься так вот под утро, и лежишь, глядя в потолок и пытаясь понять: как так вышло, что вся эта бессмыслица и есть твоя жизнь? Ладно была бы старость со свойственным ей равнодушием к себе и к миру, так нет же, до нее еще надо дожить…

Не знаю, как так получилось, что глаза мои закрылись, только теперь я их открыл. Сбоку от меня на стене в темно-зеленом паспорту висела карта Палестины времен странствий по ней Христа. Ее мне подарили, когда года два назад летал заключать сделку в Тель-Авив. Подделка, конечно, но выглядит неплохо. Если прищуриться и долго смотреть, то начинаешь видеть как идет по пыльной дороге Иисус, а за Ним уставшие от мытарств апостолы, а в самом хвосте пристроился ты сам. Бредешь без понятия куда и зачем с единственной на Него надеждой…

Я нажал кнопку вызова секретарши. Она у меня новенькая, но смышленая. Раньше держал длинноногих и грудастых, радовавших формами искушенный взгляд посетителей, только уж больно волоокие глупы. Сашке опять же спокойнее… хотя забыл, теперь это ей без разницы…

Дверь приоткрылась и в кабинет скользнула шустренькая девушка в очочках. Движения быстрые, взгляд внимательный:

— Да, Глеб Аверьянович!

Сразу видно, что умненькая, при случае с ней можно даже поговорить. Только сейчас мне как-то не до разговоров. Часы на стене показывали без чего-то восемь. Вечер пятницы, рабочий день давно закончился, а она, что значит дисциплина, сидит.

— Сделайте, пожалуйста, большую кружку кофе, и покрепче!

Странное создание: уставилась на меня и не уходит. С чего бы это вдруг, уж не влюбилась ли? А почему бы и нет, если немного отдохнуть и привести себя в порядок, я еще парень хоть куда. Только вот в глазах за стеклышками не обожание, а вроде как беспокойство, и лобик морщит. Похоже, собралась что-то сказать, но не решается. Под этим пристальным взглядом мне захотелось провести ладонью по лицу и убедиться, что все на месте. Ах вот оно что! — дошло до меня, хотя и с опозданием:

— Принесете кофе и можете идти домой! Поздно уже, вы мне больше не понадобитесь…

Улыбнулся, как я умею, давая понять, что ее усердие незамеченным не останется. Но даже после этого девушка не сразу сдвинулась с места, как будто ждала, что я еще что-то скажу. И я сказал. Вернее, ляпнул, потому что иначе это не назовешь. Не знаю, что на меня нашло, только, когда она взялась за ручку двери, я ее окликнул:

— Постой! У тебя нет конфликта с человечеством?..

Девушка вздрогнула и обернулась. В глазах застыло удивление, на губах жалкая улыбка. Только вот жалкая или жалостливая?.. Черт ее разберет, но какая-то беспомощная. Бровки сошлись к переносице, смотрит на меня, не мигая, и молчит.

— Значит, нет! — констатировал я, отпуская ее жестом руки. — Хорошо тебе на белом свете живется, можно только позавидовать!

Глупо все вышло, глупо и пошло. Должно быть подумала, что я с ней заигрываю. Как какой — нибудь сопливый пацан, строящий из себя взрослого. Хорошо хоть не спросил не надоело ли ей быть человеком. А ведь мог, с меня станется! Напугал девчушку до полусмерти, вот она и поспешила убежать прежде чем я еще что нибудь отчубучу. Надо будет попробовать свести все к шутке, а лучше, наверное, сделать вид, что ничего не произошло. В этой жизни никогда никому ничего объяснить не удается, так лучше и не пытаться. Человек в принципе не может понять другого человека и тем самым переступить разделяющую их черту. Все, забудь, проехало! Сейчас сделаю глоток крепкого кофе…