Вспоминая детство по ободранным коленкам

Ещё мы жгли костры, все дети жгут костры, и мы их жгли. Иногда мы в них пекли картошку, иногда пирожные из песка, а иногда плавили свинец в мисках и делали фигурки, заливая его в формочки. Свинцовых решёток от аккумуляторов валялось множество, а у детей всё идет в дело, всё, с чем можно экспериментировать. Плавили полиэтиленовые пакеты, нацепленные на палки, и капали им себе то на ноги, то на руки (не специально, конечно). Больно было. Бывало, кто-то поджигал себе штанины или подошвы ботинок, или волосы палил с ресницами и бровями. А посмотреть, как горят автомобильные покрышки, вообще святое дело, будто ничего интереснее чёрного дыма и не видел никто. А запах! Дико интересно было бросать в костер куски шифера и ждать, когда он будет лопаться и стрелять. Всё это делалось, естественно, втайне от взрослых. А вот картошку пекли чинно и интеллигентно, в присутствии чьей-нибудь мамы.

В карманах моей одежды в любой момент времени можно было найти множество разных «красивых» камней, стекол, железок, куски проволоки, маленькие игрушки, отчего, собственно, эти карманы почти никогда не были целыми, зашивать было бесполезно, максимум на день.

Около моего подъезда стояла телефонная будка, которая частенько оказывалась в самом эпицентре детских игр. В ней мы «застукивались», когда играли в прятки, в ней же, или позади неё, прятались. На её металлической крыше, которая нагревалась от солнца, мы что-нибудь сушили: пирожные из песка, промокшие туфли, выкупанных кукол…. Огромное значение будка имела в проводимых нами с подругами экспериментах, связанных с аэродинамическим сопротивлением. Очень нам было интересно, насколько медленнее мы будем лететь с будки, если возьмём в руки зонтик. Три этаких Мэри Поппинс залезали с зонтиками на крышу будки и по очереди оттуда прыгали, неизменно отбивая пятки. Сопротивление, конечно, было, но недостаточное, чтобы ощутить всю прелесть полёта! Падение было всё же, скорее, свободным. Лет через пятнадцать я повторю этот опыт, правда уже с парашютом и с тысячи метров. (1)

У Ани в то время была собака, смесь эрдельтерьера и добермана, Грей, та ещё псина. Воспитательные меры этому существу не залетали ни в одно ухо, не смотря на то, что мама её была педагогом, учителем русского языка. Возможно, пёс просто не был гуманитарием, и к нему нужен был иной подход. В общем, выросла собачка силы немереной, и вся семья их научилась быстро бегать, тренируясь на ежедневных с ним прогулках. Как-то с ним пошла гулять Аня, а я, на свою беду, составляла ей компанию. У неё развязались шнурки, и она попросила подержать поводок, и тут Грей что-то где-то увидел. С такой скоростью я не бегала ни разу в жизни. Изо всех сил вцепившись в поводок, я несколько раз заходила на взлёт, мне казалось, что ноги мои выписывают окружности по вертикали. В итоге, я психанула на вредное животное и разжала руки. Он убежал, а мы потом вылавливали его по всей округе.

Кроме аэропорта рядом находился асфальтовый завод. От завода через поле была проложена грузовая железная дорога. Где-то там стоял старый недвижимый паровоз, детвора частенько в нём играла. А если идти по рельсам, то дальше был мостик через овраг. В овраге мы как-то обнаружили скелет собаки, особенно хорошо сохранился череп. В честь этого обстоятельства это место мы стали называть «Черепа». Когда нам надоедал двор, мы уходили на «Черепа». Если мне было грустно, и хотелось побыть одной, я уходила на «Черепа».

Асфальтовый завод представлял огромную опасность для детей, в виду их чрезмерной уверенности в себе и безграничного любопытства. Мальчишки от пяти до двенадцати лет толпой отправились туда попрыгать по кучам щебня. Один мальчик, ему было, наверно, лет шесть, упал в резервуар, не знаю, как он называется, в форме перевернутой пирамиды. Пока остальные решали, как его оттуда вытащить, его засыпало щебёнкой. Помню, как мы бежали туда по дороге, а нам навстречу уже шёл его отец, неся на руках маленькое безжизненное тело, белое от каменной пыли. Это событие потрясло тогда всех, а дети перестали даже близко подходить к заводу.

Если идти дальше вдоль железной дороги, что вела к «Черепам», то можно было прийти к полям, засаженным овсом и горохом с одной стороны и кукурузой с другой. Вдоль забора, огораживающего взлетную полосу, тоже были такие поля. Иногда на велосипедах, иногда пешим ходом мы уходили в эти поля и возвращались с пакетами гороха к разыскивающим нас родителям. Ближе к осени в пакетах была уже кукуруза. Когда сестра подросла, я брала её с собой, но на обратном пути она всегда ныла, что устала, поэтому частенько отказывалась от таких походов.

На великах мы уезжали довольно далеко, и при всём желании, родители не смогли бы нас найти в случае необходимости. Ужас! Мы ездили купаться на речку в деревню в нескольких километрах или на очистные сооружения в нескольких километрах совсем в другую сторону. Как-то мы в очередной раз укатили купаться, на обратном пути пошёл дождь, и мы, чтобы сократить путь, поехали через поле. Дождь лил всё сильней, размывая землю, с великов пришлось слезть. Вскоре было трудно идти даже пешком, поскольку на колёса и обувь налипли пласты земли. Когда мы, наконец, вышли на асфальт, то были грязными по пояс и мокрыми насквозь. Честно, не помню, как я всё это объясняла дома.

Рядом с «плотами» стояли старые сараи, и когда наша лужа пересыхала, мы перекидывались на них. Выбрав, самый приличный брошенный сарай, мы решили его отремонтировать. У него почти не было крыши, маленькое окошко в виде дыры в стене и некое подобие двери. Мы нашли подходящие доски и приступили к ремонту крыши. Каждое утро, после ухода отца на работу, я доставала из его ящика молоток, гвоздодёр и гвозди. Хорошо, что он не был большим любителем заколачивать гвозди в свободное время, потому что таскала я их у него безбожно, не заметить он бы не смог. Крыша уже становилась похожа на саму себя, когда наш психопатичный сосед, приняв нас за мелких разбойников, забросал комьями земли и проорал, чтоб убирались оттуда. Нам было, конечно, очень обидно, в тот день мы ушли, но потом вернулись. Натянули сетку на окошко, поправили дверь и стали там играть в «домик». Ещё была идея поселить там бездомных кошек или собак. Вскоре наши труды пошли прахом, так как мальчишки, в принципе своем, склонные к разрушению, наш дом разрушили, причём как-то грубо, по-вандальски.

Где-то на середине пути между моим домом и аэропортом стояла водонапорная башня, которая была объектом многих легенд и баек, передаваемых друг другу детьми. Зайти в эту башню было верхом смелости и безрассудства. Кто там только не «водился»: и привидения, и злые маньяки (хотя вряд ли маньяки бывают добрыми), и духи умерших, и летучие мыши. В действительности нам удалось увидеть только летучих мышей и голубей, одни спали, другие летали и курлыкали. Однако, особо ранимые и впечатлительные предпочитали обходить её стороной. Там даже тропинка образовалась, огибающая это место.

У соседки из дома напротив в огороде росла яблоня, красивая, раскидистая и очень высокая. Но самое главное, что яблоки на ней были вкусные, а сама она росла рядом с забором. Как только яблоки краснели, мы совершали вылазки, правильней было бы сказать «залазки», на эту яблоню. Это было приключение: и яблок добыть и не попасться. Однажды мы всё же незамеченными не остались, и соседка эта пришла к моей маме со словами: «От Вашей Тани я такого не ожидала! Пришли бы ко мне, я бы так дала, зачем лазить?!». Не понимала бедная женщина, что «просто так» неинтересно. Взрослые имеют обыкновение забывать, что сами когда-то были детьми, хотя, может, кто-то и не был.

Не было в округе ни одного дерева, ни одного забора, на который я не залезала. У нас были свои секретные тропы, по которым мы могли бы идти с закрытыми глазами, зарытые в землю тайники, домики и шалаши, пока их кто-нибудь не разрушал. Тогда мы строили их снова в другом, ещё более «секретном» месте.

В какое-то лето мы с сестрой отдыхали в деревне у тёти, ей тогда было лет шесть, сестре, конечно. Во дворе их дома (обычного благоустроенного многоквартирного) был курятник, а куры вместе с петухом прогуливались на полянке.