И никаких ХУ!

- Чево надо? – спросила фигура, что-то прожёвывая. Маленькая голова реповидной формы украшалась глубокими залысинами, соединяющимися на затылке и обрамляющими на темечке клок жидких белёсых взлохмаченных волос. Залысины свидетельствовали о неустанной мыслительной работе репы, отчего голова и размерами не удалась, и гармонии не приобрела, и внешнюю защиту потеряла от неустанного трения мозгов о корни волос. Викентий Алексеевич всегда остро сочувствовал футболистам с маленькой, да ещё и лысой, головой, когда им приходилось принимать мяч на кумпол, но каждый раз утешался тем, что чугунное или железное ядра ещё меньше, а мяч от них отскакивает не хуже. – Здесь школа, а не ночлежка для бомжей, - вполне логично принял бдительный страж ломящихся в дверь полураздетых научных работников за сходный тип социально отверженных. – Подвалы заперты, валите в другое место, - и повернулся, чтобы снова раствориться в стекле.

- Стойте, - с досадой закричал Викентий Алексеевич и стукнул ладонью в решётку. – Поговорить надо!

Размытая фигура остановилась и полуобернулась.

- О чём? – и громко, понимающе хмыкнула: - Где взять, да? На что, так? Ищите другого третьего!

- Да нет! – решительно отверг разумное предположение неразумный директор. – Мы у вас здесь на стадионе, - зачастил он, растерявшись, привычный к грубости научных бонз, но никак не младшего технического персонала низшего научного учреждения, - в футбол играем, учимся.

Сторож нехотя вернулся.

- Ну и играйте, если делать больше нечего, - крупно намекнул на мелкие обстоятельства. – Мне-то что?

- Хотели предупредить, - промямлил окончательно спасовавший дважды директор, оказавшийся вне игры на чужом поле.

- И всё? – рявкнул цербер за спасительной решёткой.

- Нет, - сознался настырный бомж. – Вы, говорят, тоже в футбол играли?

Охранник осклабился, показав прокуренные редкие зубы как свой своему.

- Было дело, - подтвердил, - по молодости да по дурости вместо того, чтобы учиться да работать, гонял мячишко. Вам-то что? – В застопорившейся дружеской беседе наметился кое-какой просвет.

- Поделились бы с нами, начинающими, опытом, - искательно и криво улыбнулся просительный директор «Викеши». – Рассказали бы о самых интересных и поучительных случаях из своей богатой игровой практики, показали бы технические приёмы владения мячом, фирменные финты, вспомнили бы о победных тактических схемах игры, о разных расстановках игроков в соответствии с игровыми задачами, да мало ли что ещё может вспомнить классный футболист, - подсластил просьбу капитан начинающих, вызвав довольную ухмылку у отставного профессионала.

- Вспомнить-то есть что, - порадовал он, - да давно это было, память расшевелить надо бы чем-нибудь покрепче, - и забывчивый обладатель ценной информации пытливо вгляделся в потенциального продюсера. А тот мгновенно понял тонкий намёк на толстые обстоятельства.

- Так я принесу завтра.

Наставник молодых футболистов ещё шире расплылся в доброжелательной улыбке.

- Завтра и приходите, так и быть – проведу с вами мастер-класс, - тихо и ехидно заржал и окончательно растворился в сумраке вестибюля.

Когда возвращались не солоно хлебавши, Марья Ивановна, тактично сохранявшая молчаливый нейтралитет во время занимательной мужской беседы, не удержалась и выразила своё лестное мнение о мастере.

- Не нравится мне этот тип. Сразу видно: пьянчуга, грубиян и нахалюга с неразвитыми задатками интеллекта и низменными моральными устоями. Нужен ли нам такой наставник, да ещё с забытой-перезабытой практикой? Уверена, что если он и умел когда-то что-нибудь ногами, то теперь – только языком, да и то по пьяни.

Викентий Алексеевич и сам был не рад, что связался с тёмной лошадкой, но сознаваться не хотелось, и потому, наклонив голову и вздохнув в смущении, он попытался осторожно оправдаться:

- Мне он тоже не ахти как понравился, но… - улыбнувшись, искоса заглянул в строгое лицо члена делегации, - …на безрыбьи и рак – рыба.

- Ну и уволокёт он нас раком в своё тёмное прошлое, - не сдавалась Мамма-мия, оберегая от вредного влияния родную тепличную научную шарашку.

- Зачем ты сразу так? – поморщился, пытаясь урезонить верную помощницу, опростоволосившийся в подборе кадров директор. Он не признавал конфликтных ситуаций. – Прежде чем осуждать, да ещё с первого взгляда, - начал адвокат защитительную речь в пользу тёмного протеже, - надо его и ему подобных понять…

- …и простить? – вставил своё обидное неуступчивый обвинитель. – Весь ты в этом: понять – примириться – простить! Христос Алексеевич! – и ударила в поддых: - Ты и жену простил, хотя она тебя выставила на улицу голью и запретила всякие контакты с дочерью.

Изгнанник зарделся, вынужденный отбиваться на два фронта.

- Причём здесь жена? Она, безусловно, ни в чём не виновата. Это я охмурил-уговорил выйти за меня и не оправдал её далеко идущих надежд-ожиданий. Ты пойми, Маша: у мастеровистых спортсменов одинаково короткая и непредсказуемая судьба с предсказуемым печальным концом. Где им было набраться интеллекта, когда в спорт, забирающий все мысли до донышка, они уходят молодыми безмозглыми неоперившимися пацанами? С чего развиться моральным устоям и укрепиться им в прочный нравственный каркас? С кого скопировать заповедные правила поведения, если постоянно рядом такие же, как он, включая тренеров? Да и времени и желания на самосовершенствование после изнурительных тренировок и изматывающих соревнований нет – душа съёжилась до предела, зачерствела, отдав всю энергию на укрепление мускулов. Когда получить достойное и всестороннее образование? Постоянные переезды, тренировки, жизнь на базах в изоляции  позволяют в лучшем случае с превеликими трудами, с поблажками и привычными пересдачами зачётов и экзаменов закончить в десяток лет какое-нибудь заочное отделение физкультурного или гуманитарного факультета. Кому они нужны с такими дипломами и спортивной трудовой книжкой? По сути дела они – современные гладиаторы, отдающиеся целиком и полностью, душой и телом беспощадной и безжалостной толпе, ненасытной на зрелища, особенно с драматическим, а ещё лучше – с трагическим исходом. А потом – никому не нужны, будь они хоть с головы до ног увешаны медалями. Только умирают они, вернее – отмирают, в отличие от средневековых гладиаторов, мучительнее и медленнее, сжимаемые гароттой незнакомой обыденной жизни. Всё отдано спорту: силы, разум, душа, время. Вот и получаются тупоголовые и бронешкурые монстры с ограниченным трибунами кругозором и неограниченными самодовольством и самонадеянностью, законченные эгоисты с развитой безнаказанной вседозволенностью, боготворящие только одно – сильное тело. У каждого был свой Эверест, большой или маленький, на вершину которого взбираться было тяжко и долго, а задержаться на ней, оглядеться и упереться не дали подпирающие снизу. Добрался и, казалось, уже всё есть: слава, награды, известность, деньги, куча друзей и знакомых, казалось, что так оно и будет всегда, так почему бы и не дать себе маленькую поблажку на тренировках и в спортрежиме? С этого малого у каждого и начался стремительный спуск кувырком, расшвырявший всё, что было: и славу, и деньги, и друзей. У подножья оказался один-одинёшенек, да ещё и без средств существования, без жилья и достойной посильной работы. Как тут не запить, не забыться в ночных клубах с одноразовыми друзьями? И никто не остановил на краю, не дав скатиться на дно. Вот так-то, дорогая Марья Ивановна! А ты говоришь: не нравится! Он, может быть, сам себе не нравится, а куда деться? Только в сторожа, охранники, грузчики или в криминал.

Викентий Алексеевич даже устал от блестящего защитительного монолога, сымпровизированного и выпаленного одним духом, и был доволен собой: такими неоспоримыми доводами можно было убедить любую аудиторию, любой суд. Но – не Марью Ивановну.

- Ты хочешь сказать, - сухо спросила она, сердито сузив глаза, - что наши мальчики, завоевав спартакиадный приз, сопьются и скатятся на дно ночных вертепов?