Спаси меня

— Да ты-то тут при чем? Дура самовлюбленная, только о себе и думаешь. Мне Майлза жалко.

Она в ярости оборачивается.

— Ты Майлза в это не впутывай!

— Да уж точно, здесь он не при делах.

— Вот именно.

Я закуриваю, и в комнате повисает враждебная тишина. Приятно все-таки нежно поворковать на ложе любви. Просто прелесть.

Прошу Бет изобразить что-нибудь из ее реплики в рекламе «Аманьюна», но она отвечает, что у нее вообще никаких реплик нет.

— Я ничего не должна говорить, — объясняет наша молодая актриса. — Я просто должна быть в кадре, и все. Мне платят за тело. — Протягивает руку и щелкает меня по носу — больно, надо сказать. — Как и тебе, мой дорогой.

Магнитола затягивает тоскливую песню: «И я скучаю по тебе, как пустыня о дожде…» До меня не сразу доходит, что моя спутница плачет. Беру ее за руку, и мы молча сидим, сцепившись пальцами. А потом я спрашиваю:

— Что случилось?

Она не торопится с ответом, а чуть позже говорит уклончиво — так, что я все равно ничего не понимаю:

— Знаешь, иногда мне кажется — я получила по заслугам.

— Какая ты глупышка, — ласково ругаю ее я.

На минутку выглядывает солнце — мы как раз проезжаем Бодмин-Мур. Облака разошлись, яркий свет залил дорогу, и посреди пустоши вдруг засеребрилась асфальтовая река. Миновали Дозмари-Пул, открытую гранитную жилу, потом разработки фарфоровой глины и дымоход, одиноко торчащий из давно оставленной оловянной шахты. Все так необычно — Бет глядит как завороженная. Она никогда прежде не была в Корнуолле; Мальдивы, Куба, Вьетнам — да. Но не Корнуолл.

— Слушай, я будто на Луну попала, — говорит она.

Все хорошо, и такое чувство, будто само солнце за нас радуется — так ярко светит. Знаю-знаю, это не больше чем сентиментальное заблуждение, но, как и все сентиментальные заблуждения, оно очень доброе.

Наконец останавливаемся.

— Где заночуем? — спрашивает Бет.

— Не дрейфь, есть наметки, — откровенно лгу я, поскольку никаких планов у меня вообще нет. Однако и здесь помогает случай: иду я, неторопливо направляясь в сторону главной улицы, разузнать, нет ли мест в здешней гостинице, как вдруг на витрине газетного киоска вижу объявление:

«Сдается рыбацкий домик с видом на море. Имеется все необходимое, две спальни».

Со всех ног припускаю к машине, отчаянно стараясь удержать в памяти номер из объявления, хватаю сотовый телефон и набиваю заветные цифры.

Все как по маслу. Мне тут же отвечает мягкий женский голос с корнуолльским выговором. Хозяйку зовут Маргарет, домик свободен, и на следующие три недели пока желающих нет. Хотите погостить? Прекрасно. Восемьдесят фунтов в неделю. Нет, что вы, разумеется, центральное отопление, но если хотите погреться, в гостиной есть камин и электрообогреватель в спальне. Да не волнуйтесь, у нас маленькие комнаты — не замерзнете. Бывает, только натопишь — и хоть двери открывай, так жарко. Хозяйка дает нам подробнейшие инструкции, как ее найти, и мы договариваемся встретиться через час.

Убираю телефон в карман, захожу с пассажирской стороны и открываю дверь.

— Готово. Едем.

— Куда?

— По магазинам.

В аптеке Бет покупает кучу разных маскировочных кремов, лосьонов и примочек и, усевшись на заднем сиденье, накладывает их на лицо. Эффект поразительный. В невзрачного вида серенький универсам мы решили не заходить — кроме консервированных фрикаделек и бананов трехмесячной давности, там, пожалуй, и взглянуть не на что. Гораздо приятней пройтись по милым маленьким магазинчикам: в пекарне покупаем хлеб с хрустящей корочкой и булки; у мясника — курицу, говяжий фарш, бекон, сосиски, молоко и яйца; во фруктовой лавке — лук, морковь, брюссельскую капусту, мандарины, киви и яблоки. В винном берем виски и сухое красное кьянти (помните, раньше были такие пузатые бутылочки в плетеных корзинках). В гастрономе разжились рулетами, сыром и шоколадом, купили чая в пакетиках, оливок и мясных пирогов.

— Шесть пирогов? — вопрошает Бет.

Я прищуриваюсь.

— Элизабет Кессингтон, только не говорите мне, что относитесь к извечно голодающим моделям. Надеюсь, вы не собираетесь слопать вкуснейший пирожок с овечьим ливером и редькой, а через минуту пойти в дамскую комнату и, засунув два пальца в рот, изгнать ни в чем не повинное кушанье из желудка?

Хитрюга ловко обходит вопрос.

— Я не модель. Я — актриса, которой приходится подрабатывать на подиуме, чтобы оплачивать непомерно растущие счета.

— А-а, понятно.

— И, между прочим, здешние женщины не отличаются стройностью.

— Бред какой-то, — говорю я, осматриваясь. — Не вижу ни одной пухленькой.

— У тебя что-то со зрением. Да взять хотя бы толстуху, которая стояла перед нами в гастрономе. Она, наверное, в двери не пролезает.

— Глупости. Корнуолльцы славятся своей миниатюрностью. Я пока не приметил ни одного настоящего толстяка.

— Все еще впереди, — заверяет меня Бет.

С главной дороги мы сворачиваем на узкую улочку с высокими живыми изгородями и цветущим терном, которая петляет, постепенно сужаясь, спуск становится все круче и круче, и наконец мы выезжаем на открытое пространство к самому морю. У Бет даже дух захватило — такой открылся чудесный вид. Ослепительно чистое весеннее небо отражается в воде, и на волнах играют серебром солнечные блики. Под утесами и в тени легких облачков море кажется иссиня-черным и бездонным. У подножия уходящих под самые облака скал приютилась компактная деревушка: домики с крошечными оконцами, узкие пешеходные улочки. Дорога в одну полосу отделяет крайние дома от волнолома, за которым белеет неширокая полоска гальки, а у самой воды блестят мокрые от влаги и водорослей черные булыжники. В воздухе стоит плотный морской дух — хоть на хлеб намазывай. В маленькой бухточке построен искусственный волнолом — крепкая длинная стена, уходящая в море на пятьдесят ярдов. Под стеной приютилась горстка рыбачьих лодок и шаланд. Широкая, как дом, стена завалена цепями, канатами, пластмассовыми ящиками и вершами для омаров.

Проезжаем деревню насквозь и оставляем машину на небольшой автомобильной стоянке у волнолома, возвращаемся пешком и находим «Хижину капитана» и ее владелицу. Маргарет непомерно толста. Бет выразительно смотрит на меня, но я прячу взгляд.

Сказать по правде, наша хозяйка воистину гигантских размеров — настоящий Гаргантюа. Она толста настолько, что не может подняться по лестнице. Впрочем, виной тому не только ее комплекция. Лестница на верхний этаж спиралью поднимается из гостиной — крохотной комнатушки восемь на десять футов, выходящей сразу на улицу. Здесь умещаются камин и изможденный диван. В задней части дома крошечная кухня, а наверху — спальня под покатой крышей, покоробленные оконные рамы и роскошный вид на гавань. За дверью туалет, душ и встроенная в низкий стенной шкафчик раковина.

Я пошел вниз, а Бет осталась у окна любоваться морем.

В ответ на мой вопрос, принимаются ли чеки, Маргарет кивает.

— Превосходно, — говорю я.

Она протягивает мне ключ и снова делает какой-то знак.

— Сюда захаживает привидение. Правда, нечасто. И бояться его не надо — это маленький ребенок. Сидит на ступеньках и поет.

С этими словами домовладелица тяжеловесно удаляется.

Я возвращаюсь к машине и выгружаю вещи, потом бегу еще раз. А после, уже распаковываясь на кухне, громко кричу Бет, чтобы не волновалась, поскольку я справлюсь сам. Ответа не слышно. А когда я поднимаюсь к ней с чашкой чая, вижу: моя дорогая спутница давным-давно спит прямо в одежде на заправленной кровати. Я склоняюсь к щеке Бет, целую, а она, что-то пробормотав, переворачивается на другой бок. Чай оставляю на тумбочке у кровати.

Управившись с вещами, накладываю дров в камин и развожу огонь. Когда первые языки пламени принимаются за трапезу, выхожу с черного хода во двор, где стоит аккуратная поленница, набираю охапку сухих дровишек и вываливаю их у очага — пригодится. Наливаю в бокал неразбавленного виски и, развалившись на диване, представляю, как здорово быть древним человеком, заниматься охотой и собирательством и как сейчас я близок к своему доисторическому предку, который, устроив свою пещеру, пригласил в нее женщину и теперь, покончив с делами, греется у живого огня. Я лежу и зачарованно смотрю на пляшущее в каменном зеве пламя, мне грезятся горящие мосты, объятые пожаром замки и яркие рыжие тигры.