Жаркое лето Хазара (сборник)

Следователь схватил дело и сразу же "поумнел": "Понял, начальник!" — и ушел с ним.

Сколько ни думал Хасар, не мог вспомнить среди своих знакомых ни одного человека, который мог бы вступиться за него и избавить от этих унизительных встреч со следователем. Возможно, в его окружении такого человека и вовсе не было.

Поскольку до сего дня Хасар был занят только своей работой, своей профессией, никогда не интересовался прокуратурой, пока та сама не заинтересовалась им. Всего лишь раз в семье зашел разговор об этом. Когда Арслан оканчивал среднюю школу и собирался поступать в вуз и получить специальность, его дед Айназар ага посоветовал внуку: "Сынок, ты никуда не ходи, иди учиться на юридический факультет, вооружившись законом, ты будешь защищен, и всегда будешь знать, что тебе делать и куда идти.

Станешь судьей или прокурором". Но Арслан, мечтавший стать туркменским Гагариным, деда не послушался. "Я хочу и буду летчиком!" Хасар тогда думал, что дед печется о безопасности внука, потому что знает, как рискованна профессия военного летчика, сколько опасностей она таит, поэтому и хочет, чтобы внук выбрал какую-то иную — мирную профессию.

И вот теперь он вспомнил тот разговор и подумал, как прав был его тесть. Испытал запоздалое раскаяние в том, что не поддержал тогда старика, не уговорил сына пойти по другому пути. А ведь сейчас он мог иметь собственного судью или прокурора, который защитил бы его от клеветы и избавил от позора, который ему приходиться переживать теперь.

Как-то раз Дунья в разговоре упомянула: "Отец нашего юриста — ответственный работник Генеральной прокуратуры, ради сына он оберегает фирму от нападок органов". Но разве станет Хасар обращаться к ней за помощью, не захочет он прятаться за юбкой жены, а тем более теперь, когда их отношения дали трещину и в них появился заметный холодок. Нет, не станет он унижать себя обращением к Дунье!

Бесконечные вызовы в прокуратуру, следствие и допросы все больше угнетали Хасара и стали тяжелым бременем для его израненной души, дременем, которое давило на его плечи. Жизнь потеряла равновесие и стала похожа на утлую лодчонку, мчащуюся по морским волнам в неизвестность.

Но как бы там ни было, Хасар не хотел верить, что все хорошее, что было в его жизни, уходит от него навсегда. В это трудное для него время он изо всех сил старался держаться на плаву, устоять перед свалившимся на него несчастьем, напоминая себе, что он — полковник Мамметханов, человек во всех смыслах достойный. Каждый раз после таких мыслей ему казалось, что в следующий вызов к молодому следователю он сумеет на каждый его вопрос дать достойный ответ и выглядеть человеком, взявшим себя в руки.

Похоже, переменившаяся эпоха переменила и свое отношение к Хасару: не желая того, Дунья уже не грела его душу, как прежде, она становилась все холоднее, как гаснущий очаг, в который не подбрасывают дров и не поддерживают в нем огонь. Поведение начальника госпиталя, недовольного тем, что ему не удалось с ходу обезвредить противника, также угнетало Хасара, лишало его покоя и вынуждало думать, что не только новая страна, но и новая работа приняли его без особой охоты, да еще этот случай с узелком, переросший в клевету о взятке, стал для него ударом в спину. Хасару стало казаться, что грязь, которая прежде обходила его стороной, липнет к нему со всех сторон, он невольно вспоминал слова одного снятого с поста начальника, говорившего: "Теперь камни, пущенные в других, почему-то со всех сторон летят в меня". Мысли о неожиданном повороте его судьбы не оставляли его ни днем, ни ночью.

Хасар пришел в прокуратуру раньше назначенного времени, чтобы поскорее покончить с сегодняшним допросом и спокойно заняться текущими делами. Однако следователь, то и дело куда-то выходивший из своего кабинета и видевший его, не спешил приглашать его на разговор. И даже человек, пришедший гораздо позже, побывал в кабинете следователя раньше Хасара. Хасар понял, что следователь специально ведет себя так, чтобы разозлить подозреваемого и вынудить его признаться в деянии, которого не совершал, что это их обычная и часто применяемая тактика. Тогда он смирился со своей участью и стал терпеливо ждать вызова. А сам тем временем размышлял над сложившейся ситуацией и, хотя и не знал, чем все это может закончиться, догадывался: следователь, скорее всего, действует заодно с начальником госпиталя. Хасар вспомнил, как тот посадил парня из 6-го отделения, обвинив его в приеме 100-рублевой взятки, что сейчас тоже замышляется нечто похожее, и если своевременно не принять надлежащих мер, эти никого не пощадят.

Чтобы как-то избежать худшего, он даже думал о том, чтобы уйти с работы, уволиться из госпиталя. В конце концов, свет не сошелся клином на этом госпитале, а с другой стороны, в наше время найти работу не так-то просто, тем более в его возрасте, ведь он уже считается врачом уходящей эпохи. Неужели и ему придется сидеть без работы, как академику Корпаеву, и кормиться частным извозом? Но он тут же отгонял от себя эти мысли и начинал думать о том, что это не выход из создавшейся ситуации, что такие, как он, опытные врачи нужны молодому государству, нужны и в качестве примера для молодой поросли, и для того, чтобы делиться с молодыми накопленным опытом, что в госпитале и сегодня основной воз везут такие же, как он, опытные врачи, которые были разлучены со страной, но никогда не разрывали отношений со своей профессией.

Но потом его снова посещали сомнения, и он и эту мысль начинал считать не совсем правильной.

В последнее время Хасар часто с благодарностью вспоминал капитана Чарли, своего бывшего ученика, а ныне владельца частной клиники в России, клиники, соперничающей с государственными лечебными заведениями, человека, прославившегося в народе и во всех отношениях уважаемого. Каждый раз во время общения с ним тот неизменно приглашал Хасара к себе: "Приезжайте, товарищ полковник, здесь есть для вас место, приезжайте и занимайте его!" — и предлагал хорошо оплачиваемую работу.

Хасар познакомился с Чарли в годы службы в Германии, когда был там начальником госпиталя, во время одного из военных учений. В то время Чарли, имея специальность хирурга, работал рядовым военврачом в одной из воинских частей. Хасар тогда обратился к нужным людям, добился его перевода в свою часть и взял на работу в госпиталь хирургом, вырастил и выпестовал его. Многие годы они вместе делали операции и тесно сотрудничали друг с другом.

Хасар знал, что там он встретит со стороны Чарли понимание, что тот будет ценить его, и все равно ему почему-то не захотелось уезжать из своей родной страны.

Хватит, почти тридцать лет находился за пределами Родины, и служил, и жил достойно. Но вот позвала Родина, и мы вернулись, чтобы служить ей. И служим ведь… Ему вдруг вспомнились высказывания двух поэтов о Родине, которые очень перекликались с его нынешней ситуацией.

"Пусть хоть бьет, хоть ругает, все равно свой народ ближе", "Если Родина обидела тебя, можно и от нее отречься". Похоже, последнее высказывание принадлежит русскому поэту, но ведь и туркмены в старину говорили: "От отрекшегося отрекись!"

Хасар понял, что вспомнил о приглашении своего друга только после того, как начальник госпитали стал плести вокруг него интриги, а следователь начал давить на него и выбивать из него признание, и снова воспротивился себе.

"Эй, Хасар, на кого ты обижаешься? Разве эти люди представляют твою Родину? — подумал он, а потом сам же высмеял свою предыдущую мысль. — Как тебе в голову могла придти мысль соотносить этого негодяя — начальника госпиталя с Родиной?"

Продержав Хасара у дверей своего кабинета больше часа, следователь еще сходил в соседний кабинет, после чего велел стоявшему у дверей солдату позвать Хасара. С недоверием глядя то на лежащие перед ним бумаги, то в лицо Хасара, произнес: