ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ ПЛОХОЙ ПОГОДЫ (роман, повести и рассказы)

- Ах, это ты! – воскликнул он, обращаясь ко мне и приветливо кивая Цезарю Ивановичу в знак того, что тоже узнал его. – Страшно рад тебя видеть. Только ради бога извини, мы очень спешим. Ужасно некогда… ради бога… - Он был как-то взволнован, взвинчен, нервозен, отчего не мог усидеть на месте, постоянно привставал и откидывал фалды фрака. - Билеты тебе передали?

- Да, передали, спасибо. Непременно буду. – Я с усилием улыбнулся, стараясь побороть привычное чувство неловкости, возникавшее при встрече с братом, и неким образом донести до него, что мы оказались в затруднительном положении и неплохо бы нам как-то помочь.

- … Что? – спросил он вдруг, словно забыл о заданном мне вопросе и не расслышал моего ответа: все его мысли были куда-то устремлены – унесены, словно облака ветром, - хотя при этом братец явно соотносил их с попутчиком, сидевшим позади него, и старался в знак особой почтительности не упускать его из вида.

- … обещаю, что непременно… непременно буду на твоем представлении, - произнес я неестественно громким голосом - так, словно разговаривал с глухим.

- Не кричи. Я слышу, - безучастно сообщил мне братец.

Тогда я то же самое повторил тише:

- … буду на представлении.

- Ах, да! Приходи, приходи! Билеты у тебя есть? – Заметив, как вытянулось от недоумения у меня лицо, братец понял, что сплоховал, допустил оплошность, и тотчас поправился с принужденной, преувеличенно любезной улыбкой, словно засахаренной от стремления исправить невыгодное впечатление о себе: - Впрочем, да… конечно же… я же сам тебе их… извини, извини.

- Кажется, я догадываюсь, куда вы спешите, - сказал я, глядя на него слишком прямо и пристально, что ему явно не нравилось, хотя он этого не показывал и старался не отводить глаз.

- Догадываешься? - Братец усиленно закивал, словно моя догадливость была им заранее предусмотрена и учтена. – Мы, собственно, должны помочь одному человеку – там, у входа на кладбище. Одному человеку… да… помочь. Его преследуют или что-то вроде этого. Словом, мы как благородные люди считаем своим долгом вмешаться.

- Николаю Трофимовичу? – Я назвал имя, которое он предпочел не называть, уверенный, что оно мне ничего не скажет.

- Ему, ему, ему. – Братец засуетился, обрадованный тем, что мы с ним говорим на одном языке и об одном человеке. – Вашему шталмейстеру Николаю Трофимовичу Полицеймако. А вы его что, встретили?

- Да, встретили. Он вас ждет.

- Хм… интересно. Какое совпадение! А вы тут… случайно? Или совпадения случайными не бывают, а?

Братец всем своим видом показывал, что, раз уж перед ним стою я, он не имеет ничего против совпадений, как случайных так и не случайных.

- Мы были на кладбище. Прогуливались и размышляли о вечном. Не знаем, как теперь добраться до города. Часом не подвезете?

- А череп? – спросил братец, как спрашивают о том, о чем рассказчик кладбищенских историй вроде меня мог случайно запамятовать.

- Какой череп? – Я невольно заподозрил, что братец слегка не в себе.

- Ну, череп, череп! С черепом вы не беседовали? Как принц датский?

Вместо ответа я повторил свой вопрос, который братец явно не расслышал:

- До города не подвезете?

Повторил с терпеливым увещеванием во взгляде: неужели не расслышит и на этот раз?

- Нет, нет, я бы с радостью, но сейчас не могу. Никак не могу. – Братец соскочил с подножки фургона, взял меня под руку и заговорщицки отвел в сторону. – Видишь ли, со мной Гость… - Он посмотрел на меня, явно желая, чтобы я понял чуть больше того, что было обозначено этими словами, и при этом не задавал лишних вопросов.

Я все же не смог удержаться и спросил:

- Какой Гость? Откуда?

- Издалека. Очень важная персона, наделенная особыми полномочиями и все такое. Он так мне помог сегодня на репетиции – без него я вряд ли сумел бы придать очертаниям облаков нужное сходство. Кроме того, мои показы требуют некоторых комментариев для публики, и высокий Гость любезно согласился… К тому же он прекрасно разбирается в плохой погоде, знает о вашем обществе. И о тебе тоже знает. Я вас еще познакомлю, а сейчас… нам пора.

Братец, подобрав полы плаща, снова сел на место возницы и взялся за вожжи. Однако сидевший сзади незнакомец тронул его за плечо и сказал низким голосом:

- Позвольте мне немного побеседовать с вашим братом. Посекретничать с ним наедине, если, конечно, вы не возражаете. Вы меня этим очень обяжете.

После этого он вытянул перед собой руку, сжал в кулак и тотчас разжал пальцы, словно примеряя и получше натягивая перчатку, хотя никакой перчатки на руке не было.

Глава двадцать седьмая. Высокий гость возвращает мне карту, похищенную сестрой из библиотеки

Братец сделал жест, означавший, что не может не подчиниться, раз такова воля Гостя, и беспрекословное подчинение с его стороны – лишь один из способов выразить ему свою преданность и любовь: он столь же охотно прибегнул бы и к множеству других, если бы только для них нашелся надлежащий повод. При этом братец посмотрел на меня, явно желая, чтобы я достойным образом оценил оказанную мне Гостем честь – быть избранным в его собеседники. Я заверил ответным взглядом, что, конечно же, осознаю важность подобного избрания со стороны человека, внушающего столь глубокое уважение, и невольно чувствую себя отмеченным той наградой, которой вовсе не заслужил.

На этом обмен красноречивыми взглядами закончился. Братец хотел немедленно освободить для меня свое место, но Гость остановил его движением руки, давая понять, что от него потребуется несколько иная услуга – помочь мне забраться в  фургон, чтобы при этом я не испытывал неудобств, связанных с отсутствием лестницы и прочих приспособлений, облегчающих покорение таких высот, как его кузов. Братец тем же жестом заверил, что готов к любым услугам (а о такой пустячной и мелкой не приходится и говорить), и в доказательство отдернул полосатую навеску, заменяющую заднюю стенку фургона, показал мне, где подножка, и немного подсадил, бережно взяв за поясницу, отмеченную признаками некоего возрастного утолщения.

Внутри фургона было темно: тусклые оконца, вделанные в брезент, почти не пропускали свет красноватой луны. Я едва разглядел очертания ручного умывальника, прибитого в углу над раковиной (под ней стояло ведро для стекающей сквозь круглое отверстие воды), овального зеркала на выгнутых ножках, с выдвижными ящичками, где хранились пудра и грим,  и шахматного столика, придвинутого к низкому диванчику без спинки, напоминающему канапе.

Фигуры были расставлены так, словно игравшаяся недавно партия осталась незаконченной, хотя королю черных явно грозил мат.

Гость предложил мне сесть в такое же лаковое кресло с высокой спинкой, в каком сидел сам, но только напротив него и на некотором отдалении. Сам же откинулся на спинку так, что в темноте его узкое, немного вытянутое лицо с высоким лбом и орлиным носом лишь смутно угадывалось, зато руки, лежавшие на коленях, были отчетливо видны. В лучике лунного света, проникающего сквозь узкую щель, на безымянном пальце правой руки сверкал и переливался невиданной красоты перстень с драгоценным камнем и выгравированной латинской монограммой.

- Прошу, прошу… устраивайтесь поудобнее. Вино, коньяк, ликер? – Мне показалось, что он неким образом выделил последнее слово, во всяком случае сделал после него паузу и, не дождавшись нужного ему отклика, продолжил: - Здесь всего припасено… У артистов, знаете ли, принято, особенно после представления. Богема! Свободные нравы!

Я решил, что соглашусь немного выпить, только если Гость (здесь он вел себя скорее как хозяин) будет настаивать, обиженный моим отказом.

- Нет-нет, благодарю…

Но он мне больше ничего не предложил, а сразу заговорил совершенно о другом:

 – Насколько мне известно, вы секретарь общества.