Шепот стрекоз (сборник) (СИ)

– Я не ходил к Большому Корыту! Он врёт! – решительно заявил Крякун и с силой ударил Белуна крылом по голове.

Белун тут же накинулся на обидчика. И завязалась драка.

– Дети! Не ссорьтесь! – запричитала Мамаша-Кряква. – Остановитесь! Как вам не стыдно! Нас и так осталось наперечёт. Мы должны беречь друг друга…

Видя, что уговоры не помогают, Папаша-Кряк схватил драчунов за шеи, потряс ими в воздухе и усадил по местам.

– Так будет лучше, – крякнул он сердито.

Когда утки угомонились, Папаша-Кряк приблизился к Бабушке-Крякушке и поклонился ей.

– Простите, дорогая матушка, что мы прервали ваш рассказ. Продолжайте, пожалуйста!

Бабушка-Крякушка тяжело вздохнула и продолжила своё повествование.

– Белун отчасти прав… Действительно, от намокания нас спасает жир, которым смазаны наши перья… Но выходить сухими из воды нам помогает не только это…

Бабушка-Крякушка прикрыла слезящиеся глаза, будто припоминая что-то, и заговорила медленно, нараспев, смешно растягивая слова…

– То, что я расскажу сейчас, было так давно, что, кажется, и не было на самом деле. А вот что прабабка моей прабабушки слыхала от своей прабабки…

Утиная легенда

Когда наша земля была покрыта дремучими лесами, когда она источала светлые ключи и поила родниковой влагой быстрые реки, жило Великое Утиное Племя.

В те времена утки были большими и сильными птицами. Больше нынешних лебедей и сильнее нынешних орлов. Они никого не боялись и гнездились на открытых пространствах по берегам рек и озёр. Летом кормились рыбой и ягодой. Осенью – плодами диких яблонь и груш и делали запасы на зиму. Толстый слой подкожного жира и густое оперение предохраняли их от перегрева и замерзания. Наши предки с лёгкостью переносили и сильную жару, и жесточайший мороз. И поэтому не искали лучшей доли в чужом краю, а круглый год обретались в родных местах, изредка совершая воздушные путешествия в обширнейших пределах своей земли.

Великое Утиное Племя всегда ценило покой и мир в своём стане и имело свои непреложные законы, преступать которые считалось большим грехом перед богом Ута, покровителем Племени. Одним из таких законов был порядок избрания Вожака. Им становился самый сильный и самый мудрый…

Каждый год для выявления сильнейшего устраивались турниры. Обычно для этого подбирали площадку на берегу реки, покрытую низкорослой травой и окружённую колючими кустами шиповника. Турниры проходили среди лета, когда цвёл шиповник.

Посреди площадки втыкали длинный шест. За верхушку шеста цепляли кольцо, сделанное из прутика ивы, к которому заранее был прикреплён деревянный медальон с изображением бога Ута – утиный Талисман.

Желающим померяться силами надо было подняться высоко в небо и так спланировать на шест, чтобы одним движением крыла смахнуть кольцо с медальоном и поймать его на лету, ловко продев сквозь него свою голову. Талисман, оказавшийся на шее победителя, утверждал его в звании Вожака Племени. Но это делалось в последнюю очередь. Сначала состязания проходили на земле и на воде…

По преданию самая светлая пора в жизни Великого Утиного Племени была во времена Белого Вожака.

– Белого, как я? – не выдержал Белун.

– Выскочка! – прошипел Крякун и хотел пырнуть Белуна крылом, но, увидев на себе строгий взгляд Папаши-Кряка, тут же съёжился и спрятался за свою сестру, толстушку Крякунью.

– Да, – отозвалась Бабушка-Крякушка, – он был весь белый, как и ты, Белун. А это среди диких уток большая редкость.

Как и в начале рассказа, Бабушка-Крякушка на некоторое время прикрыла слезящиеся глаза, глубоко вздохнула и продолжила.

– Правда, прежде, чем стать Вожаком Племени, Белый селезень испытал немало огорчений в своей жизни. Его злоключения начались с самого рождения. Не успел он вылупиться, как увидел недовольство родителей. Мамаша и пяти минут не уделила сыну. Нехотя ущипнула его за шею и отвернулась навсегда. А Папаша изрёк «Экий выродок!» и бросил сына на произвол судьбы. Многочисленные братья и сёстры тоже не жаловали своего необычного родственника. Придирались к нему по малейшему поводу, а то и вовсе без повода. Смеялись над каждым его шагом, над каждым его поступком. На него смотрели, как на птицу второго сорта, недостойную находиться в рядах Великого Утиного Племени. Они не могли простить ему его ослепительной белизны.

– И поделом! – распустил перья Крякун.

– Белый, значит, урод! Не как все! – подхватила Крякунья.

Бабушка-Крякушка в растерянности замолчала.

– Простите, дорогая матушка, что мы опять нарушили ваше повествование, – с печалью произнёс Папаша-Кряк.

Утки затихли в ожидании головомойки. Папаша-Кряк не любил, когда дети грубили старшим. Особенно, когда чья-либо грубость оскорбляла его дорогую матушку.

– Крякун, – крякнул он тихо, – если я ещё раз услышу от тебя хоть один непочтительный звук, ты останешься… без обеда. Это касается и тебя, Крякунья. А на обед у нас сегодня салат из улиток с голубыми водорослями и свежепойманные караси!

Это сообщение подействовало на уток возбуждающе. Они радостно закрякали и захлопали крыльями.

– А сейчас разойдёмся ненадолго, – заключил Папаша-Кряк. – Бабушка устала. Ей надо отдохнуть.

Все разбежались, а старая утка, устроившись поудобней на песчаной отмели, сунула голову под крыло и задремала.

2

Пока Бабушка-Крякушка отдыхает, вернёмся на два месяца назад и вспомним при каких обстоятельствах появился на свет утиный последыш, прозванный Белуном.

В тот день, к вечеру, Мамаша-Кряква испытала самую настоящую тревогу. Давно бы ей пора заняться домашними делами да нельзя от гнезда отлучиться. Надо высиживать последнее яйцо. Утята, которые вылупились на утренней заре, уже плавают, ныряют, а этот и не думает разбивать скорлупу.

– О чём он вообще думает! – добродушно восклицала Мамаша-Кряква, то и дело поглядывая на яйцо.

Вот уже вернулся с промысла Папаша-Кряк. Его добыча – дюжина золотистых карасей – так и распирала авоську. Караси трепыхались, сверкая чешуёй, и просились в утиные желудки.

Пришла с вечерней прогулки Бабушка-Крякушка. Она собирала на прибрежном лужке лекарственные травы.

Прибежали проголодавшиеся утята и устроили такой галдёж, что Папаша-Кряк вынужден был повелительно хлопнуть крыльями и призвать малышей к порядку.

– Ужинайте без меня, – устало оповестила Мамаша-Кряква и, втянув голову в себя, закрыла глаза и стала прислушиваться к жизни внутри яйца.

– Ни в коем случае! – возразил Папаша-Кряк. – Мы обязательно дождёмся! Ведь когда-то он должен вылупиться! Дети, погуляйте пока, я вас позову.

Утята с визгом разбежались в разные стороны. А Папаша-Кряк бросил авоську с карасями в камыши и присел к Бабушке-Крякушке, чтобы помочь ей разобрать собранные травы.

Время шло, а утёнок всё не вылуплялся.

Вот и последний луч солнца скользнул по верхушкам камышей. Стало темнеть. Бабушка-Крякушка заснула за работой. Папаша-Кряк развалился на камышовой подстилке и тоже сладко посапывал. И голодные утята разлеглись вокруг в беспорядке.

И только Мамаша-Кряква напряжённо вслушивалась и ждала, когда же это капризное яйцо зашевелится под ней. Вдруг она резко вытянула шею, распахнула глаза, приподняла крылья и отскочила в сторону. Она так долго ждала этого момента, что не смогла сдержать нахлынувших чувств и крякнула по всё горло: – Наконец-то!

Все разом пробудились ото сна и тесным кольцом обступили лопнувшее яйцо.

– Не подходите слишком близко! – урезонивала любопытствующих родственников Мамаша-Кряква. – Он совсем крохотный и может испугаться!

Однако то, что сидело в яйце, не торопилось выходить наружу. Сначала все увидели розовый клювик. Затем из образовавшейся в скорлупе щёлки поднялась мокрая головка с тёмными бусинками глаз. Через мгновение скорлупа развалилась на две половинки и из гнезда выступил…