Бумажныйй театр

Но тогда мне на ум приходит, что эта медаль имеет третью сторону. Кроме времени со скукой в себе и, с другой стороны, радости и работы, на ребре этой монетки возникает, обвив ее как змея, представление о вечности. Нет ничего более ужасного, чем представить себе вечность. Представить (хотя это трудно) огромное, неизмеримое количество скуки, которую несет в себе вечность. Вечность, которая грызет свой собственный хвост. Должно быть, Будда учился тому, как избежать этой скуки в вечности…

Наблюдая за своим псом, я понял, что он не имеет никакого понятия о вечности. Равно как и она о нем. Я понял, что он для вечности представляет собой нечто совершенно неважное, ну примерно то же, что и пуговица на моей штанине, если она там есть. И тогда я понял, что и я для вечности тоже всего лишь пуговица на штанине, если она там есть.

Иштван Бач (ВЕНГРИЯ)

Этот рассказ опубликован без указания имени автора в венгерском журнале «Хид», который выходил в Нови Саде. Кого только не называли его автором, и Петера Эстерхази, и Данило Кигиа, и многих других. Наконец критики сошлись на том, что им, скорее всего, был некий Иштван Бач, который некоторое время работал приглашенным преподавателем венгерского языка в Венском университете. Он опубликовал под своим именем «Обзор латинских школ в мохачской вармеджи XVIII века». Бач издавал свои книги за границей («Форум» из Нови Сада) и в Будапеште, в издательстве «Картафилус». Он носил бороду, и она его хорошо прятала. Никто толком и не знает, как он на самом деле выглядел. Сохранившиеся снимки об этом ничего не говорят. Исходя из предположения, что сам рассказ важнее, чем его автор, мы поместили рассказ в этой антологии условно под именем Иштвана Бача.

ПЯТЬ ДОМОВ НА БАЛАТОНЕ

Эржика Баняи была единственным ребенком в семье. Ей было тридцать пять, и она работала в библиотеке «Сеченьи» в Будиме на выдаче старинных и редких книг. Отец и мать у нее умерли, и она жила одна в мансарде, которая смотрела окнами на кафе «У оленя» на берегу Дуная. В наследство родители оставили ей не только квартиру в мансарде, но и большой ключ. На ключе было написано «Доротея». Над этим ключом Эржика посмеивалась, а история его была такова.

В годы между двумя мировыми войнами ее бабка-тетка (то есть сестра бабушки) вышла замуж за богатого человека по имени Шандор Сабатка. Детей у них с Шандором не было, но было пять домов на озере Балатон. Так как бабка-тетка оказалась бездетной, а у настоящей бабушки Эржики было пятеро детей, четверо сыновей и одна дочь (впоследствии мать Эржики), то всем виллам на Балатоне дали имена этих детей. Они были написаны на фронтонах красивыми металлическими позолоченными буквами. У каждой виллы был большой ключ от входной двери, на котором стояло имя того дома, дверь которого он отпирал. Виллы сдавались приезжавшим на озеро отдыхающим и приносили хороший доход. Достаточный для того, чтобы бабка-тетка могла позволить себе иметь пять шуб (из горностая, выдры, сиамской крысы, песца и жеребенка). Накануне Второй мировой войны Шандора в живых уже не было, а его жена, бабка-тетка Эржики, увлекалась прогулками на его, а теперь ее собственных фиакрах. Всего у нее было три экипажа, каждое воскресенье она садилась в один из них и каталась вокруг озера. Ее кучер великолепно играл на скрипке, а кони сами знали дорогу, так что поводья висли у него на шее, а управлял он с помощью свиста, который время от времени прерывал звуки чардаша, издаваемые его инструментом. Окружающие комментировали:

— Вот и Сабатка, смотрите-ка, как ее кони чардаш отплясывают!

Почувствовав приближение смерти, бабка-тетка заперла все свои пять вилл, а большие ключи от их входных дверей подарила детям своей сестры. Это означало, что она подарила им виллы. Одна из них, называвшаяся «Доротея», отошла к матери Эржики, которую как раз и звали Доротеей. Но этот подарок не означал, что бабка-тетка подарила ей и свои шубы. Их она дарить не захотела.

Тем временем заполыхала война, а когда она кончилась, пришли русские, и Венгрия национализировала все виллы на Балатоне, в том числе и эти пять домов. Все они постепенно приходили в упадок, а одну, по имени «Хамваш», просто снесли и построили на ее месте небольшую мастерскую по производству расчесок или еще чего-то столь же важного.

Таким образом, ключ, который Эржика получила от матери, не стоил ничего, а уж тем более ничего не стоила вилла. Эржика никогда не ездила на Балатон посмотреть на эту виллу. Или на виллы. Почему-то это казалось ей неуместным. Когда в XXI веке Венгрия вступила в Европейский союз, Эржика прочитала в газетах, что национализированное имущество будет возвращено бывшим владельцам. Тогда она отыскала все бумаги и ключ, который открывал входную дверь виллы на Балатоне. И тогда же позвонила одной своей родственнице, которая, как она помнила, была в таком же положении. Та родственница унаследовала одну из пяти балатонских вилл от своего отца.

— Я уже в нее переехала, — сказала та без долгих комментариев, и Эржика поняла, что это знак последовать ее примеру.

Она подала прошение о денационализации и поехала на Балатон, чтобы впервые в жизни увидеть виллу. Однако оказалось, что это легче сказать, чем сделать. Она знала улицу и была уверена, что легко найдет здание. Ее вилла называлась «Доротея», но, так как надписи на многих домах отвалились или были уничтожены временем и непогодой, она не могла угадать, где ее дом. Виллы «Доротея» нигде не было. Правда, во многих домах входные двери были наглухо заколочены досками. Наконец она сообразила, что, имея ключ, можно подобрать к нему замок. Но это оказалось еще труднее. Ей пришлось найти пансион, снять комнату, чтобы переночевать, и с утра, отдохнув, продолжить поиски.

Хмурым утром следующего дня она предприняла несколько попыток, но замки в основном были заменены или же двери когда-то взламывались, поэтому и ключ помочь ей не мог. Около полудня она подошла к вилле с красивой зеленой крышей из так называемой перченой черепицы и элегантными водосточными трубами, украшенными по углам здания вырезанными из металла драконами. Хотя буквы над входом были отодраны, ей сразу показалось, что ключ должен подойти к замку входной двери, но она ошиблась. Повернуть ключ в замке ей никак не удавалось, хотя он легко вошел в замочную скважину. Случайно она толкнула дверь, и та отворилась, поскольку не была заперта. Эржика подумала, что вилла не заселена или брошена.

Войдя в небольшую прихожую, она увидела на вешалке облезлую, рваную шубку из жеребенка. Похоже, она ей знакома по маминым рассказам. Неужели это одна из пяти шуб ее покойной бабки-тетки? Но еще больше она изумилась, увидев в большой гостиной в стиле Людовика XIV молодого человека с задранными на стол ногами. Перед ним стояла бутылка пива. Он галантно предложил ей сесть и сказал:

— Я знал, что ты рано или поздно появишься.

— Кто вы такой? — спросила она в ответ.

— Совладелец этого дома, — сказал он и показал на стол. Там лежал ключ точно такой формы, как и тот, что был у нее.

— Этот дом моя мать унаследовала от своей тетки, а я от матери. Каким образом вы можете иметь к нему отношение?

— Придется мне кое-что тебе объяснить, — заметил он и спустил ноги со стола.

Он был красив, с волосами, заплетенными в хлыст, и широко развернутыми плечами. Глаза у него были из тех, что видят через одежду. Через ее одежду.

— Господин Иштван Сабатка, мой дед, тоже хотел кому-нибудь оставить этот дом. Ведь он принадлежал и ему, не правда ли? В сущности, прежде всего ему, потому что он его купил на заработанные им деньги, как и четыре остальных. Так что я предлагаю сделку.

— Какую сделку? — спросила Эржика ошеломленно.

— Детали можно обдумать. У нас впереди вся ночь. Выбирай, что тебе больше нравится, спальня на втором этаже или канапе здесь?

Эржика вернулась к себе в пансион, ночью она долго не могла сомкнуть глаз. А утром, проснувшись, испугалась. Это же надо! Оставила чужака в своей вилле, а сама убежала, как будто это не ее собственность. Она быстро собрала вещи, расплатилась за комнату и поспешила на виллу «Доротея», твердо решив больше ее не покидать.