Народный проспект (ЛП)

XII

Тебе пудрят мозги, что ты не должен бояться.

Тебе пудрят мозги, что это никакой не кризис.

Тебе пудрят мозги, что наша Европа уже вылезала и из худших ям.

Тебе пудрят мозги, что наша Европа выдержит.

Тебе пудрят мозги, что наша Европа будет существовать вечно, что ничего не распадется.

Тебе пудрят мозги, что все в порядке.

Тебе пудрят мозги, что у них все под контролем. Только им нужно оттуда выслать сегодня немного денег, а завтра отослать их назад. А послезавтра: оттуда сюда, а потом снова оттуда куда-то еще.

Тебе пудрят мозги, что все мы в Европе желаем добра, что все мы совместно на него работаем.

Тебе пудрят мозги, что и ты тоже обязан на это работать.

Это называют солидарностью.

Не "Только народ", но "Только Европа"!

Тебе пудрят мозги, что, что они знают, что делают.

Тебе пудрят мозги, что они ответственны.

Тебе пудрят мозги, что всегда найдется кто-то, кто за это заплатит.

Но я знаю – как оно на самом деле.

Я знаю, что происходит.

Я чувствую, как наша Европа дрожит.

Как все устало.

Как все тает, словно ледники.

Как все горит, словно Амазония.

Как у всех свербят руки.

Как уже готовятся новые битвы.

Кризисный сценарий – это ничто иное, как план сражения.

То есть: тренируйся.

Паши.

Только так выживешь.

Мир – это всего лишь перерыв между войнами.

Тренируйся.

Ты обязан тренироваться.

Обещай мне это.

Обещай мне, блин, это!

Не тридцать отжиманий, а только три раза по тридцать. Ты должен быть сильным.

Ты обязан в себя верить. Запряги свое тело в троичную серию, потому что все в мире хорошего – это тройки.

Третий бокал пива самый вкусный. Третья баба самая лучшая. Годы между тридцатью и сорока – наиболее ценные, потому что ты уже не молодой и дурной, но еще и не слишком старый, заумный и побитый, и скользкий, потому что бабы этого не ценят. Опять же, у тебя еще стоит, а бабы это ценят. И можешь наносить удары, а если даже один и пропустишь, то от него не усрешься.

Самое главное – концентрация. И убежденность.

Ты должен ментально стартовать с позиции победителя, как командир во время битвы. Решительность – это половина успеха.

Тебе не кажется, что те, которые нами правят, именно этого и не имеют? Этой вот решительности?

Вместо того, они запудривают тебе мозги какой-то своей чушью.

Но, кроме того, они ничего не выдумают.

Самое большее, то, что когда нет бабок, то печатают новые. Они делают точно то же, что и я. Тоже закрашивают старую, поцарапанную краску новой.

Тебе пудрят мозги, что ты обязан быть спокойным.

Тебе пудрят мозги, что ты обязан быть вежливым.

Тебе пудрят мозги, что ты обязан быть солидарным, терпеливым и демократичным.

Но я говорю: действие. Нам нужно действие.

Мне кажется, что политикам пригодился бы приличный урок по жизни.

Хорошо действовать неожиданно. Идти в первом ряду.

Спокуха.

И проблемы уже нет.

Но иногда можешь попробовать и по-другому. В смысле, выбрать другую тактику. Можешь выждать. Словно чехи во время Первой мировой. Мы тогда повели себя умно. Сражались за Австрию, а в легионах^[32] – против Австрии.

Ведь один должен был выиграть, и из чувства чистой радости и счастья, приложить кабаком^[33] под конец войны и победить его.

Спокуха.

Чех победил чеха.

Спокуха.

Не в первый и не в последний раз.

Чехи – люди умные.

Я не говорю, будто бы все они умники, а только умные.

И так по кругу. Мы разорваны наполовину. Мы – европейцы. Мы – антиевропейцы. Нас ужасно достали. Мы скалим ся. Мы – озлобленные патриоты. Мы – леваки. Мы не ходим в церковь. Но верим в святого Миколая. Всегда мы где-то лишь до половины.

Всегда мы обязаны выиграть или отступить. Мы охотники, которые охотятся исключительно из засады, и глядят, в какую же сторону пойдет мир. Потому что как-нибудь да всегда пойдет. И в этот момент нужно быстро очутиться на нужной стороне. Только это уже другая история.

А знаешь, как приложить кабаком?

Кабачок требует впечатлительности. Чистейшей воды людской впечатлительности.

Это проявление человеческой любви и поцелуй людской близости.

Как в последний раз здесь, перед школой, недалеко за "Северянкой".

У меня совершенно нет проблем с тем, если кто-то быстро ездит.

Но если кто-то быстро ездит там, где имеются знаки, тогда у меня с ним возникает проблема.

А если кто-то быстро ездит там, где вдобавок имеется переход для пешеходов, и где шастает детвора, тогда у меня с ним возникает проблема чуть побольше.

Я хочу, чтобы основы уважались. Ни более, ни менее.

А этот чувак ехал чертовски быстро в своем мега-танке, выглядящем словно накачанный супержук.

Я как раз был на переходе, все выглядело так, что еще миг – и он меня собьет. Он надеялся, что я подбегу, просто рассчитывал на это. Но я остановился. И глядел ему прямо в рожу.

В конце концов, он нажал на тормоз.

Хрупкая тишина.

Я вытащил его из машины, он не успел забаррикадироваться. Типичный Суперчех. Лысый, коренастый, толстый загривок, в белой пидорской облегающей футболке с коротким рукавом, но вместо мышц, скорее, сало. Марка "классик", номер 1111, на носу огромные солнцезащитные очки, на шее золотой крест. Рядом с ним имелась блондинка, замученная и задолбанная вечным похуданием, которая трясется при мысли, что очень скоро он отправит ее пинком в задницу и поменяет на блондиночку помоложе, а на заднем сидении – клюшки для гольфа.

И толстый загривок говорит: "Что, шарики за ролики заехали? Чего тебе надо?".

А я говорю: "Это я слепой или ты?".

А он снова: "Блин, да о чем это ты?".

В руке у него позолоченный телефон. Но ведь телефон – это не нож и не волына.

И толстый загривок говорит: "Пиздуй отсюда, дебил, а то увидишь. Нечего останавливать на перекрестке".

Но я совершенно спокоен и говорю: "Чего я увижу? А ты, не видишь, что здесь школа? Что знак: сорок в час? А ты сколько гнал?

Ну а он не спокоен, и говорит: "Сегодня же суббота, разве нет? Сегодня школа не работает".

А я говорю: "Тут еще и переход для пешеходов".

А он говорит: "Так я же притормозил".

А я: "Тут дело в принципе, разве не так? Я вижу знак, вижу переход, вижу школу, едуу медленно, все равно, понедельник сегодня, суббота или День Божьего Суда.

А он: "Какой еще День Божьего Суда? Что ты имеешь в виду?

А я говорю: "Что я имею в виду?".

А он на меня смотрит и ничего не понимает.

Тогда я ему и показываю, что я имею в виду.

Я его целую, легкий такой поцелуй.

Прикладываю кабаком. Ну это так, как вроде с ним разговариваешь, что вроде как все спокуха, выглядит все так, как будто ты желал ему сказать: что было, то было, мы же дружбаны, я тебя понимаю, ты меня понимаешь, мы оба чуточку прибацанные, разве нет?

Идешь к нему открыто, улыбаешься, кажется, что желаешь его обнять, и тут ты его резко бьешь лбом прямо в нос.

В его нос.

Где-то так бьет и панцерфауст. Ты даешь ему урок по жизни, а он валится вниз, как те два небоскреба в Нью-Йорке. А белая футболка уже и не белая, и солнцезащитных очков у него на носу уже нет, и он лишь держит в руке тот позолоченный телефон, но он по нему никуда уже не дозвонится, потому что ты выбиваешь его у него из руки и втаптываешь в асфальт.

А потом ты идешь себе и краем глаза видишь, как блондинка выбегает из машины и кричит: "Роман, Роман, Ромечек", но загривок одной рукой ее отгоняет, а второй держится за нос, в котором как раз произошел прорыв знаменитого Атлантического Вала^[34], ничто уже не удержит багрового наводнения. Роман только что проиграл свою войну.