Филька(СИ)

До встречи, сестрёнка. Прошу, береги себя.

Твой Филя.

25.VIII.1941 г."

31. Спасение раненых солдат

Валерий Петрович получал задания от партизанской бригады, а Филя распределял их среди товарищей. Ребята отправлялись на задание ночью: каждый прибывал по адресу, данному Валерием Петровичем, говорил пароль и получал свёрток с одеждой или обувью. Потом они стали выполнять другое поручение - уводить из госпиталя солдат по адресам, которые им давали. Такие хождения ночью по окраинам города сделали Филю настолько ловким и изворотливым, что он был уверен: немцы и полицаи не поймали бы его даже днём.

Яков Романович и Генка принимали сообщения Совинформбюро. В доме Валерия Петровича размещалась подпольная типография, в которой он печатал сводки. Кроме того, Филя, Генка, Петя и другие ребята переписывали эти сводки на тетрадные листы, и все участники отряда тайком распространяли их по городу - оставляли на рынке и в других общественных местах, клеили на заборы и столбы и т.д. Немцы всё ещё наступали по всему фронту, но благодаря героизму советских людей "блицкрига", то есть очень быстрого захвата советских территорий, у них не получилось - и некоторые новгородцы уже поняли, что через какое-то время Красная Армия перейдёт в наступление...

В начале сентября Филя с Генкой услышали по радио песню, которая сильно воодушевила их:

Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна, -

Идёт война народная,

Священная война!

- Знаешь, мне теперь и умереть не страшно, - сказал Генка. - Потому что знаю: всё, что мы начали, продолжат другие. Продолжат и доведут до победы.

- Ну-ка хватит о смерти думать, - осадил его Филька. - У нас ещё на этом свете дел полно.

Мария Фёдоровна испекла хлеб для раненых бойцов, его дали им с собой в дорогу. Вечером накануне побега военнопленных Филипп долго совещался с Валерием Петровичем и Яковом Романовичем. В госпитале было темно и тихо, слышались только их приглушённые голоса. Потом они по одному вышли на улицу и разошлись в разных направлениях.

Поздней ночью они, пробравшись к домам на окраине Новгорода, собрали раненых солдат и вывели их из города. Женя привела из госпиталя тех больных, которые могли идти. Все были переодеты в гражданскую одежду.

- Спасибо вам за всё, товарищи, - сказал один из бойцов. - Вы делаете большое дело.

Валерий Петрович разделил партизан на две группы, и каждая отправилась к условленному месту своим путём. Одну вёл он, другую - дядя Миша. Они с Филиппом и солдатами прошли через лес, миновали ручей и долго брели по бескрайним полям.

Когда едва начало светать, они добрались до деревушки. Возле неё встретили человека с ружьём - то был стоявший на страже Лёнька, тоже участник отряда.

- Вон та изба, - указал он на крайнюю избушку, и группа направилась к ней.

В избе был один старый дедушка. Дождавшись другую группу, он накормил партизан и солдат, все отдохнули, и старик повёл солдат дальше в лес. Один из бойцов нёс два письма, которые отдал ему Филька.

- Ты запомнил дорогу? - спросил дядя Миша у племянника. - Сюда ещё долго придётся ходить...

В город возвращались тоже с большой осторожностью: для свободного передвижения между населёнными пунктами нужна была справка, подписанная старостой или полицейским; за один пропуск бралась плата в размере трёх советских рублей, а денег на все вылазки у отряда не было.

***

Как-то Ганс спросил у Фили:

- Как думаешь, возьмут Москву немцы или нет?

- Не возьмут, - твёрдо сказал тот. - Они ещё дале... э...

"Чуть не проговорился, - подумал Филипп. - Он, наверное, так выпытывает, слушаю ли я сводки..."

- Не так уж и далеко, - ответил Ганс. - Хотя нас дезинформируют, что германские войска уже чуть ли не в Сибирь ушли, но я-то знаю, что это неправда. И мне кажется, что Москву не возьмут: русские умеют драться до последнего, уж столицу они отстоят.

Филя облегчённо вздохнул: значит, и вправду не взять врагам Москву, раз даже немец это признал.

- Ты опять играешь в войну, - сказал Ганс. - У тебя на лице всё написано, как бы ты ни выкручивался. И приёмник у вас наверняка есть в этом госпитале, и по ночам ты где-то пропадаешь - видимо, партизанскую войну ведёшь, как и твои сверстники. Только предупреждаю тебя - брось всё это, иначе окажешься на виселице.

Филипп удивлённо смотрел на него.

- Альтман распорядился, чтобы поставили заставы на выходах из города, - продолжал Ганс. Он подвёл Филю к окну. - Видишь ту дорогу? Она самая безопасная - там ещё не поставили часовых. Так что лучше не рискуй.

Поначалу Филя не поверил ему - решил, что Ганс хочет подставить его и выйти из воды сухим: я, мол, партизан не выдавал, они сами попались в ловушку. И поэтому не послушал его.

Но когда он снова отправился на задание, то понял, что Ганс хотел ему помочь. Пробираться к деревне стало куда опаснее: на выходах из города действительно дежурили полицаи (но на той дороге, про которую говорил Ганс, на самом деле долгое время не было часовых), были они и в деревне, и на каждой тропинке можно было наткнуться на засаду. И в каждый поход Филя шёл как в последний, понимая, что может уже не вернуться.

Однажды он пришёл в госпиталь с окровавленной рукой - возвращаясь из деревни, они с Генкой нарвались на засаду, убили двух полицаев, но Филю ранили, пуля прошла навылет. Женя промыла ему рану и забинтовала руку. Ему было не по себе от недавней стычки, было очень нехорошее ощущение, хотя он и понимал, что эти враги даже пострашнее самих оккупантов.

***

Один за другим наружу начали вылезать предатели, трусы, уклонившиеся от защиты Родины. При оккупантах была создана городская управа, и кто бы мог подумать, что один из работников музея Василий Пономарёв, с которым Филя столько общался, которого он раньше уважал, теперь переметнётся на сторону гитлеровцев и даже будет назначен бургомистром города... А Буслаев, который тоже не ушёл в своё время на фронт, теперь служил в немецкой полиции. И таких людей становилось всё больше и больше...

Полиция разместилась в Доме культуры, там же была и тюрьма. В тюрьме находились арестованные партийные деятели и советский актив, люди, отказавшиеся работать на немцев. На допросах полицаи избивали их. Полиция тесно сотрудничала с гестапо. Многих арестованных после их доставления в полицию уже больше никто не видел...

Некоторые разрушенные здания начали восстанавливать советские граждане, в том числе арестованные, пригнанные на место работ полицаями.

Историку Василию Пономарёву оккупанты дали поручение оценить оставшиеся экспонаты Новгородского музея. Он определял ценность вещи, а офицеры решали - что станет собственностью III Рейха, что достанется им самим, а что будет отдано полицейским и работникам городской управы. Экспонаты отправлялись в Германию в посылках с надписью "Сувенир из Новгорода". Многие ценности из музея в период оккупации пропали бесследно.

32. Другие дела

Валерий Петрович ничего не говорил жене и детям про свою подпольную деятельность, но все понимали, что к чему: к нему приходили и пожилые люди, и юноши, и девушки, среди них были Женя и Даша, которых его семья знала. Они отдавали Валерию Петровичу какие-то свёртки, а он говорил им, что делать дальше.

Однажды жена спросила, что за люди к нему приходят, но Валерий Петрович промолчал: не хотел вмешивать супругу в свои дела и рисковать ею и детьми. Она всё понимала и предупреждала его, чтобы был осторожен.

- Не бойся. Меня не выдадут, - ответил он однажды.

Лекарств в больнице не хватало, и взрослые и ребята из отряда доставали их у родственников и знакомых. Женя и Даша резали на бинты простыни и даже какие-то тряпки; Филя, Гена и другие ребята отдали им для этого дела свои старые рубашки и майки. Женя через свою тётю добывала для раненых солдат мужскую одежду и обувь.