Сделай ставку - и беги, Москва бьет с носка

- Получай! - произнесла охапка, и в ту же секунду на завизжавшую Таечку обрушился водопад, заливший ее водой и цветами.

- Ванюшка, чертеняка, дай немедленно поцелую, - Таечка, выскочив из цветов, требовательно приподняла ручки и, подпрыгнув, повисла на брате. Он подхватил ее, подбросил осторожно, как подбрасывают большого плюшевого мишку, поднес к лицу, чмокнул в носик.

- В губы, в губы! - требовательно потянулась Таечка. Но Иван с изменившимся лицом вернул сестру на пол. Вслед за его взглядом Таечка скосилась на зеркало и - запунцовела: сквозь вымокшую ночную рубашку просвечивало голенькое тело формирующейся женщины.

- Подумаешь! Мог бы и не заметить, - бессмысленно приложив руки к груди, Таечка просеменила к своей комнате, на пороге обернулась. - Хоть и хам, а все равно поздравляю!

Она поспешно юркнула за дверь, тем более, что в коридор уже выходил сам Петр Иванович, с шеей, укутанной шерстяным шарфом.

При виде дядьки племянник вытянулся, взбросил руку к несуществующему козырьку. - Знаю, знаю! - дядя Петя с отеческой улыбкой полководца, обрывающего рапорт отличившегося в бою, замахал руками. - Проходи! Целовать не буду, чтоб не заразить. И даже о черных шарах знаю. Один сам попросил кинуть. Для перцу! А вообще молодец - неплохая работа.

С удовлетворением уловил разочарование Ивана.

- Очень неплохая. Отец бы гордился, - уточнил дядька.

- Надеюсь, самочувствие позволит рюмашку-другую? - Иван, зайдя вслед за дядькой в гостиную, выудил прихваченную бутылку "Камю".

- Да самочувствие как раз на поправку, - дядя Петя сорвал шарф, с видимым наслаждением обтер раскрасневшуюся шею. - Завтра выхожу на работу. А на защиту не приехал специально, чтобы не раздражать. Времечко после смерти Брежнева больно стремное. Все друг за другом приглядывают. Конечно, не прежняя Андроповщина. Но все равно с твоей стороны умно, что от банкета отказался. А вот в ВАКе проконтролирую, чтоб без сбоя. Больно мне второй шар не понравился. И чей бы это шар? Не догадываешься? - Да пошло оно, голову забивать! - Ваня разухабисто разлил коньяк по рюмкам, приподнял свою и залпом опрокинул. - Собака лает, наш, Листопадовский, караван идет. Нет времени на каждую козявку оглядываться.

Прищуренный дяди Петин глаз стреножил разогнавшегося Ивана.

- Эва, как лих. Ну-ну, - Петр Иванович прищурился. - Тогда, вижу, пора перейти к делу. Знаю, что в Плехановку пригласили. Что полагаешь?

- Думаю согласиться, - вообще-то Иван не думал согласиться. В том смысле, что даже не раздумывал, - в двадцать пять лет попасть на престижнейшую столичную кафедру, - ответ виделся очевидным. И все-таки фразу эту "думаю согласиться" он произнес неспешно, - ведь почему-то дядька об этом спросил. - А ты что, не советуешь?

- Не то, чтобы не советую, - не позволю, - Петр Иванович отхлебнул коньяку, поморщился удовлетворенно, неспешно, будто не замечая раздражения племянника, потянулся за ломтиком заветренного лимончика и, обнюхав, опустил в запрокинутую глотку. Иван ждал. Петр Иванович, морщась от кислоты и удовольствия, жевал, хрумкая и причмокивая. Он тоже ждал и краем слезящегося глаза наблюдал за закаменевшим племянником.

- Научился терпеть, - отметил наконец Петр Иванович, будто тест принял. - А вот ответь-ка мне, племяш, что для тебя главнее: постижение истины или фимиам в случае успеха? От чего больше кайф испытываешь? Только откровенно.

- Так от всего!

- Во-о! - дядя Петя прихлопнул себя по коленям, будто только что получил доказательство собственной гипотезы. - Именно! Весь ты здесь. Андрей, отец твой, без вопросов бы, - "не мешай исследовать"; я, за что бы ни брался, всегда конечный результат просчитывал. А потом уж и брался, если сальдо выходило положительное. А тебе всё сразу подавай!

- И что с того? - Иван нахмурился.

- Да то, что не вписываешься. Вот скажи, зачем хочешь в Плешку?

- Понятно зачем. Москва! Опять же на виду. Еще годик-другой и - на доктора выйду. Сам говорил.

- А вот не ври! Говорил, что через пару лет можешь до докторской довести, а чтоб доктором стать, - это, извините, кукиш!.. Что глядишь? Не понял?

- Ты хочешь сказать?..

- Именно! Да в Москве на доцента на десять лет вперед очередь расписана. А уж двадцатипятилетних докторов - такого не было и, поверь мне, не будет. Не теоретическая физика! Можно, само собой, если ты истый жрец науки, корпеть лет десять, набирать вес в статьях, на конференциях. В тридцать пять квартирка где-нибудь в Чертаново обломится, если, конечно, к тому времени обженишься. Под сорок, глядишь, и - "остепенишься", а лет в сорок пять - молодым профессором станешь. Желаешь так?

- Еще чего! - твердо отреагировал Иван: понятия "сорок пять" и "молодой" в нем решительно не совмещались. Как сладкая водка.

- А чего желаешь?

- Сказал же, всего!

- Тогда возвращайся в Перцов.

-К-куда? - Иван поперхнулся.

- В Перцовский сельхозвуз. Назад к Демченко. Для начала на должность и.о. доцента. Наберешь вистов. А через два-три года и защиту организуем. Я им под это докторский Совет пробью. Станешь первым перцовским доктором. Своих-то претендентов не густо - не Москва. А кто объявится, отошьем влегкую.

- Первый доктор на деревне? - съязвил Листопад. Он чувствовал себя глубоко обиженным. Будущее в двадцать пять исчисляется в сутках. Отдаленное - в месяцах. Все, что лежит за пределами двенадцати месяцев, представляется смутным и недостижимым, как галактика. И вот теперь никто другой, как дядька - ближайший человек, беззастенчиво рушит его, Ивана, блестящую будущность, зачем-то вновь отсылая в глухую провинцию. Иван силился понять, что руководит дядькой, не мог и - оттого мучился. Петр Иванович, пряча улыбку, всматривался в поджатые губы племянника, - читать мысли юного честолюбца было просто и весело. - Пойми, Ваня, в Москву не вползают. Ее удивить надо. Удивишь - тогда и завладеешь. А доктор из провинции, которому и тридцати нет, никому ничего не должный и никому не перешедший дорогу, - это сильный ход! Такого, как джокера из колоды, при случае на престижную кафедру кинуть можно. И никто не рыпнется. А, пожалуй, и с этим не стоит торопиться, - прикинул он, чем еще больше напугал Ивана. - Завкафедрой тоже не уровень. До пенсии застрять можно. Если все пойдет как задумано, после защиты докторской подготовлю под тебя институтик где-нибудь на Кубани. А уж оттуда - лет еще через пяток - тебе и в Москве цена другая будет!

- Куда уж выше. Рази что прямо в Политбюро, - огрызнулся Иван.

- А кстати! - спохватился Петр Иванович. - Всё это может срастись, только если вистов по партийной линии поднаберешь. Для начала - через комсомол!

- А вот от этого уволь, дядя Петь! "Кивал" да холуев на партсобраниях без меня в достатке. Решили в науку, так давай не блукать. Так, что ли? - неуверенно переспросил Иван: уж больно изменился в лице выдержанный обычно дядька.

- М-да, бывают в жизни огорченья, - Петр Иванович показал пальцем на опустевшую свою рюмочку и, едва Иван наполнил ее, залпом махнул. - Всякого от тебя, племяш, ожидал, но - чтоб откровенной глупости... Гляди, никогда больше ничего подобного не сболтни. - Да я только тебе!

- Ни мне, ни в мыслях. И - не перебивай! Я что, с тобой играю в "веришь-не веришь"? Я тебе правила жизни надиктовываю. В соответствии с твоими же, между прочим, аппетитами. Петр Иванович поднялся и принялся прохаживаться за спиной Ивана, так что тому поневоле приходилось бесконечно поворачиваться, отчего стул все более мучительно скрипел.

- Ишь ловок дифференцировать: разделил и отделил, - справедливо опасаясь за мебель, Петр Иванович вернулся на место. - Науки он чистой возжелал! А вот, скажем, ты диссертацию защитил. Хороша диссертация? Хороша! А уж подал ты ее на Совете, говорят, на загляденье. Аж на аплодисменты! Всех уел! А теперь представь на минуту, что выступил ты на бис, вышел из-за кафедры, а, глядь, - на тебе поверх брюк трусы! - довольный удавшейся образностью Петр Иванович хлопнул себя по худощавым ляжкам.