Визит

— Здравствуйте!

— Здравствуй, — ответил он Мартину.

Мартин как вошел, так и стоял, не зная, с чего начать. Он смотрел на старого Кличко, и ему было интересно, как ловко двигались его руки. Левую, больную ногу старик вытянул, а работу поддерживал только правой ногой.

— Дяденька, — сказал Мартин, — я хочу вас попросить об одной вещи.

Кличко сощурился на него, но головы не повернул и упорно глядел на свою работу.

— О чем же ты, парень, хочешь попросить?

— Вы понимаете, мне очень нужен намордник.

— Намордник? Зачем же тебе намордник? Ведь у тебя нет собаки.

— Есть, дяденька, есть, — быстро ответил Мартин и тут же испуганно остановился, боясь, что выдал тайну. Но подумал, что теперь, когда он это сказал, теперь уж все равно.

— Вы понимаете, немцы хотели убить собаку, а я ее спрятал.

Кличко замолчал, точно размышляя о чем-то, а правая рука его не переставала работать. Мартин уже стал опасаться, не помешал ли он старику.

— Кожи теперь мало, — сказал Кличко, а сам встал и подошел к большому шкафу. — Но раз уж у тебя есть собака, возможно, найдется и намордник.

Мастер долго копался в шкафу. Он выкладывал на пол разные вещи, потом снова засовывал их в шкаф, потом снова выкладывал.

— А на что же тебе все-таки намордник? — пробормотал он себе под нос. — Разве твоя собака кусается?

— Нет! — чуть не закричал Мартин. — Я только не хочу, чтобы слышали, как она лает, а то еще отнимут.

Тут Кличко встал, закрыл шкаф и, прихрамывая, подошел к Мартину. Он протянул ему намордник.

— Ну, вот, возьми, — сказал он. — Намордник очень тесный. Собака не сможет широко раскрывать рот и лаять не будет.

— Спасибо, дяденька, — сказал Мартин, весь покраснев от радости. — Когда у нее будут щенята, я вам обязательно подарю одного.

Кругом стояла тишина. Мартин вошел в хлев. Как только Зора увидела его, она бросилась к нему навстречу и стала тереться об его ноги. Мартин нагнулся и натянул намордник. Он сидел, как влитой, Зора вздрогнула и стала тереться головой об стенку: она хотела освободиться от намордника.

— Привыкнет, — подумал Мартин. И когда вдосталь налюбовался на собаку, спокойно вышел из хлева.

НЕУДАЧНЫЙ ДЕНЬ

Уже с самого утра солнце, как ни старается, никак не может прорваться сквозь облака. Ни ветерок не подует, ни лист не шевельнется. Парно, душно, все как свинцом налилось. И Мартин болтается без дела, все ему лень, все ему грустно.

Он заглядывает в кухню. Мама кормит с ложечки двухлетнюю сестренку. Она подзывает Мартина.

— Ты что такой грустный? — спрашивает мама.

Он размышляет, говорить ли, потому что мама не очень-то понимает в собаках. Он ждет некоторое время, пока сестренка все доест, и только потом отваживается.

— Идем, я тебе что-то покажу, — говорит он маме и тащит ее за руку.

— Что-нибудь случилось? — сразу же пугается мама.

— Идем же, идем, — тянет он.

Они выходят. Мартин идет впереди, выводит маму во двор, потом ведет ее в хлев.

— Подожди немного, — говорит он и натягивает на голову Зоры намордник. Потом привязывает поводок к ошейнику, а другой конец к загородке.

— Теперь можешь войти, мама! — кричит он.

Как только мать входит, Зора начинает беспокоиться. Она съеживается, пытается ворчать и прячется под желоб. Точно боится. Из-под желоба слышно подвывание, потому что намордник мешает ей лаять. И когда мать приближается, собака дергает головой и хочет оскалиться.

— Она не знает тебя, — говорит Мартин, — и боится.

Однако мать наклоняется и хочет погладить собаку. Собака вздрагивает и отскакивает.

— Что с ней случилось? — спрашивает мама.

— Она снова заболела, — говорит Мартин. — Ей стало хуже, а позавчера мне казалось, что она совсем выздоровела… Она так хорошо ела…

Он грустно разводит руками, безнадежно смотрит на маму, и ему очень хочется плакать. Но он изо всех сил сдерживается.

— Подожди, — утешает Мартина мать, — может быть, она еще отли́жется…

Она ерошит Мартину волосы и уходит к девочке. Мартин остается один. Он подходит к Зоре, нагибается и начинает ее гладить. Зора шевелится.

— Ну, что с тобой случилось? Заболела ты? — спрашивает он.

А собака роняет голову и начинает хрипеть. Ей трудно дышать. Мартин больше не владеет собой. Две большие слезы катятся по его щекам. Он вытирает их рукой, потом снимает с Зоры поводок и намордник.

— А может быть, ты поесть хочешь? — говорит он с надеждой и бросается в кухню. Там он берет миску, наливает немного молока и крошит хлеб. Когда он возвращается, Зора лежит так же, как он ее оставил. Он предлагает ей еду. Собака нюхает, потом отворачивает голову и больше на еду не глядит.

Мартин не знает, что делать. Опечаленный еще больше, он возвращается в дом. Садится за стол, думает.

— Поела? — спрашивает мама.

Мартин отрицательно качает головой. Мама ставит перед ним полную тарелку супу, кладет ложку. Мартин берет ложку, но не может ничего есть.

— Не хочется, — говорит он, выходит и садится на ступени. Он боится идти в хлев, но все-таки заходит туда каждый час. Последний раз он заходит туда перед тем, как лечь спать. Он светит фонариком. Собака бессильно лежит на земле, глаза широко открыты, язык наружу. Она тяжело дышит, а до еды так и не дотрагивается.

Он ложится сам не свой, всю ночь ворочается и кричит. И не удивительно: ему снятся ужасные сны.

Утром он быстро одевается и сразу же бежит в хлев. Перед дверью он задерживается и прислушивается. Все тихо. Он боится открыть, но наконец отваживается. Толкает дверь и входит.

Он видит ее сразу же. И у него перехватывает дыхание. Она лежит неподвижно. Миска перевернута. Он приглядывается. Зора как будто спит. Глаза ее полуоткрыты. Но когда он дотрагивается до нее рукой, он каменеет: ее тело холодное, застывшее. Мартину становится холодно, и он не может даже плакать.

— Бедненькая!

И все же он не верит ни глазам, ни ощущениям, берет собаку за ухо, расправляет его и отпускает. Ухо падает. Мартин в страхе выпрямляется. И все смотрит и смотрит на собаку.

Она лежит, сжавшись в комок, как будто ей холодно.

Теперь Мартин окончательно понимает, что произошло.

Он хлюпает носом и трет глаза. Больше он не сдерживается, не замечает, как текут у него ручьем слезы. Когда он немного успокаивается, подкатывает к хлеву тележку. Без всякого труда кладет на нее собаку, она легкая: кожа да кости. Он кладет еще на тележку лопату и трогается с места.

Вот он уже между гумнами, потом поворачивает налево на дорогу, которая ведет под Кралову. Скоро ему становится жарко, но он тащит тележку дальше, туда, где старое футбольное поле. От заброшенных колодцев до самых кустов у кромки болота. Он останавливается. Земля тут мягкая. Высматривает красивое место, берет лопату и копает.

— Здесь я тебя и схороню! — говорит он вслух.

Копать легко, яма увеличивается. Через полчаса яма становится ему выше колен. Он копает в тени большой вербы, яма темная, неприятная. Однако Мартин берет Зору, несет ее к яме и укладывает.

Он некоторое время стоит, прощается. Потом наклоняется, рукой набирает землю и засыпает тело собаки. А затем берет лопату и закапывает яму.

Потом утаптывает землю и тащит тележку домой. Он старается как можно дольше не оглядываться, но потом останавливается и смотрит на могилу. Могилы не видно: она теряется в тени вербы, ветки ее закрывают.

Мартин чувствует, что ему чего-то не хватает. Он смотрит на пустую тележку, ему снова хочется плакать. Но он сдерживается и снова идет.

Когда он возвращается домой, он узнает: вернулся отец.

Это очень большая радость, но Мартин не выдерживает и тут же рассказывает отцу о своем горе.

ПО-НАСТОЯЩЕМУ ОГРОМНОЕ ИЮНЬСКОЕ СОЛНЦЕ

Наступали сумерки. Только что, когда Мартин был на вершине Краловой, он видел темно-красный огненный шар с неясными краями. А пока он спустился вниз, солнце закатилось за Низкие Татры и вся западная часть неба окрасилась розоватым светом. Он поглядел наверх. Облака на небосводе, только что почти не видимые на большой высоте, тоже стали красными. Капли огня вырывались из них и летели в разные стороны. Небо потемнело, но оно было еще темно-голубым и вместе с красноватыми, переходящими в лиловые облаками производило торжественное впечатление.