Когда я был настоящим

— Вот именно. После обеда вы занимаетесь с молодыми учениками. Со школьниками. Материал довольно простой. По вечерам сочиняете. Будет и еще кое-что, но это самое основное.

— Согласен, — он по-прежнему не смотрел мне в лицо. — Авадс получить божно?

— Что вы сказали? — переспросил я. Последнюю фразу он пробормотал в воротник.

Он на мгновение поднял глаза. Вид у него был прямо-таки жалкий. Потом его взгляд снова уткнулся в пол, и он произнес, лишь немного четче:

— Аванс получить можно? За первые две недели.

Секунду подумав, я ответил:

— Да, можно. Наз этим займется. Ах да — только вам придется отрастить волосы по бокам. Это вас устраивает?

Его глаза стали медленно перемещаться из одного угла в другой, без особого энтузиазма пытаясь поймать в поле зрения волосы с обеих сторон от бледного лица. Затею эту они довольно быстро оставили; он посмотрел на пол и снова печально кивнул. Ровно то, что нужно. Он подписал контракт, Наз дал ему денег, и он ушел.

Дизайнеры по интерьерам — с ними тоже была беда. Мы провели собеседование с несколькими. Я объяснял им, что именно мне нужно, вплоть до мельчайших подробностей — они же принимали это за намек самим взяться за создание декора!

— То, что вы предлагаете — стиль приглушенный, ретро, — сказал мне один из них. — И это очень интересно. Тут куча возможностей. Я думаю, нам следует повсюду пустить обои из искусственного волокна — у Шанталь де Витт замечательный выбор, — а по коридорам — линолеумное покрытие. Вот как мне это видится.

— Мне плевать, что вам видится, — ответил я ему. — Мне не нужно, чтобы вы создавали стиль. Мне нужно, чтобы вы в точности воспроизвели стиль, продиктованный мной.

Этот вылетел из комнаты, негодующе задыхаясь. Двое других в принципе согласились воспроизвести нужный мне стиль, но заартачились, когда дело дошло до незаполненных участков. Как я уже упоминал, в своих диаграммах я оставлял целые участки незаполненными — участки пола или коридора, не выкристаллизовавшиеся у меня в памяти. С тех пор некоторые из них ко мне возвратились, а другие, подобно лицу консьержки, нет, и я решил, что эти части на самом деле должны остаться незаполненными — дверные проемы нужно заклеить бумагой или зацементировать, куски стены оставить голыми, и так далее. Нейтральная зона. Нашему архитектору это очень понравилось, но дизайнеры сочли это полным безобразием. Один из них согласился взяться за работу, и мы его наняли; но когда дело дошло до непосредственного воплощения проекта в жизнь, он не выдержал.

— Плевать я хотел на ваши деньги, — кричал он. — Да если про это узнают, моей карьере конец. Это кошмар какой-то!

Пришлось нам его уволить. Он подал на нас в суд. В дело вмешался Марк Добенэ. Не знаю, чем все это кончилось. Возможно, дело и по сей день не закрыто — кто знает.

Вобщем, под конец мы взяли художника по декорациям. Идея — блестящая — принадлежала Назу. Фрэнк, так его звали. Он занимался декорациями к фильмам, так что концепцию частичного декора понял. В декорациях к фильмам бывает куча нейтральных зон — в конце концов, нужно сделать похожим на настоящий только тот кусок, который попадает в кадр; все прочее остается некрашеным, лишенным деталей, пустым. Фрэнк привел с собой реквизиторшу по имени Энни. В дальнейшем она оказалась незаменимой.

Однажды во время подготовительного периода в дом пришел Мэттью Янгер. Я велел ему продать акций на четыре миллиона, когда только купил здание. Всего оно обошлось в четыре с лишним: три с половиной — сама цена, плюс юридические затраты, налоги и все такое, плюс взятки по две штуки каждая, которые мы дали кое-кому из долгосрочных жильцов, чтобы заставить их отказаться от своих прав и выехать без задержки. Отказались только двое; не прошло и недели, как оба передумали. Как их уговорили, я не интересовался.

Поразительно, однако, то, что к тому времени, когда Мэттью Янгер посетил меня на объекте, спустя несколько недель, стоимость моего портфеля опять выросла почти до того уровня, на котором находилась до продажи акций.

— Прямо как йогурт, — сказал я, — или хвост ящерицы — если отчекрыжить, опять отрастает.

— Спекулятивные сделки! — улыбнулся он во весь рот.

Его голос гудел, поднимаясь вверх по лестнице, отскакивая, словно наэлектризованный, от стоящих по отдельности чугунных перил, которые по частям отрывали от лестницы. В каталоге они выглядели как надо, но стоило нам их установить, все изменилось, и теперь их решено было оторвать и заменить.

— Технологический и телекоммуникационный секторы сейчас как раз переживают бум, — продолжал он. — Взлетают со скоростью прямо-таки космической. Это замечательно, но вы поймите — вы же открыты, вы подвержены риску в громадной степени.

— Открыт, — повторил я. — Мне нравится, когда я открыт.

Я вывернул обе руки ладонями наружу и приподнял — почти незаметно, но все же достаточно, чтобы в правом боку началось приглушенное покалывание.

— Я вам подготовил график, — с этими словами Мэттью Янгер вынул из своего досье большой лист бумаги, — на котором показан средний рост этих агрегированных секторов за восемь лет. Если посмотреть…

Повернутыми наружу ладонями я почувствовал покалывание другого рода — не то, что шло изнутри, а внешнее. Казалось, будто на них падает множество частичек. Я поднял глаза — с лестницы над нами летели гранитные крошки.

— Пойдемте на улицу, — сказал я.

Я вывел Мэттью Янгера во двор. В тот день там устанавливали качели. В моем первоначальном видении двора качелей не было — но они выросли там позже, по мере того, как я продолжал об этом думать: бетонный пятачок с качелями и деревянное возвышение в нескольких футах справа от него. Рабочие уже залили участок цементом и теперь, пока он не застыл, вкапывали туда основание качелей. Мэттью Янгер поднял свою схему к небу.

— Смотрите. В этот первый четырехлетний период, который охватывает график… вот тут, видите? они поднимались довольно резко. Но вот здесь, в следующие два года, они снова упали — причем столь же резко. Нырнули еще ниже, чем стояли тут, в начале. Отсюда они снова начали подниматься, а с тех пор, как мы их купили, рвутся ввысь со скоростью просто феноменальной. Но если им снова вздумается рухнуть…

— А на это есть какая-нибудь причина? — спросил я.

— Нет. По всем признакам они должны подняться еще выше. Но на сто процентов предсказать, куда пойдет рынок, никогда нельзя.

— Разве это не ваша работа?

— Ну да, конечно. В немалой степени. Но здесь существует некая доля случайности — непредсказуемая компонента, которой нравится порой идти против ожиданий, путать все карты.

— Осколок, — произнес я.

— Как, простите?

— Продолжайте.

— Ага. Ну что ж. Значит так: осторожность — а это в первую очередь диверсификация — позволяет эту компоненту в большой степени нейтрализовать. Что и возвращает нас к вопросу риска. Так вот, если…

— Ш-ш-ш! — перебил я его, подняв руку.

Я смотрел на неровную линию, проходящую по его графику, на ее выступы и извилины. Перейдя в своей лекции от цифр к случайности и тому подобным вещам, он не заметил, как левая сторона графика загнулась книзу, и теперь линия, обозначавшая стоимость, шла вертикально, как трещина у меня в ванной. Я пробежал по ней глазами вверх и вниз, двигаясь по ее краям, следуя ее направлениям.

Увидев, что я на нее смотрю, Мэттью Янгер расправил ее.

— Нет! — воскликнул я.

— Простите, что вы?

— Было лучше, когда вы… Можно мне этот график?

— Конечно! — прогудел он в ответ. — Да, посмотрите как следует сами в свободное время. Я вам тут оставлю кое-какие инвестиционные профили, я их подготовил для вас на случай, если захотите диверсифи…

Его гудение утонуло в звуке сверления, донесшемся из открытого окна на третьем этаже. Мэттью Янгер протянул мне график, за ним — кипу бумаг, и я проводил его к выходу.

— Вы не могли бы посмотреть в словаре слово «speculation»? — попросил я Наза, когда мы в тот день ехали к стекольщику.