Когда я был настоящим

— Вон того, кажется, стоит прослушать на роль мотоциклиста-любителя, — пробормотал я, обращаясь к Назу.

— Того, что в куртке? — пробормотал он в ответ.

— Нет, но раз уж на то пошло, этого, кажется, тоже стоит прослушать. И вон ту женщину потрепанную — думаю, возможный вариант консьержки.

— А остальные? — по-прежнему бормоча, спросил Наз.

— Нам и массовка понадобится — все эти безымянные, невнятные соседи. Вот те двое, темнокожие парни, кого-то мне смутно напоминают.

— Которые?

— Те двое.

С этими словами я показал на них рукой — и тут же до них до всех начало доходить, что к чему. Холл накрыло тяжелое молчание; взглянув на нас, все принялись отворачиваться и делать вид, будто снова беседуют, на деле же они по-прежнему окидывали нас взглядами. Один парень подошел прямо к нам, протянул руку и сказал:

— А, здрасьте! Меня зовут Джеймс. Я с нетерпением жду этого проекта. Видите ли, мне нужны деньги на обучение в КАДИ, куда мне удалось поступить. Так вот, я подготовил…

— Что такое КАДИ? — спросил я.

— Королевская Академия Драматического Искусства. Я сходил на прослушивание, и тамошний преподаватель написал в местную администрацию, сообщил им, что у меня талант — так и сказал, я не выдумываю!

В этом месте Джеймс сопроводил свое ораторство взмахом руки, которую в картинной манере поднес к подбородку. Видно было, что жест этот он отрепетировал, точно так же, как геи — посетители клубов, за которыми я наблюдал несколько недель назад, отрепетировали свои.

— Но грант они мне все равно не дают, — продолжал он. — Поэтому я рад приветствовать этот проект. Я считаю, он поможет мне развиться. Многому научиться. Зовут меня Джеймс.

Он по-прежнему стоял с протянутой рукой. Я повернулся к Назу.

— Нельзя ли от половины этих людей избавиться? — спросил я его. — И записать на прослушивание тех, на кого я указал, а также всех, кто, по вашему мнению, может подойти? А я пойду выпью кофе.

Я отправился в то самое место, где сидел, когда наблюдал за посетителями клубов, телевизионщиками, туристами и бездомными, — эта стилизованная под Сиэттл кофейня, точно такая же, как в Хитроу, была как раз за углом от театра, — и попросил капучино.

— При-вет! — сказала девушка; опять девушка, но на этот раз другая. — Одинарный кап — на подходе! Есть у вас…

— О да! — с этими словами я вытащил нужное. — Еще бы! И дело потихоньку движется.

— Как вы сказали?

— Восемь чашек проштамповано. Смотрите.

Она посмотрела.

— Да, правда, — в голосе ее прозвучало уважение. Протянув мне кофе, она проштамповала девятую чашку. — Еще одна, и получите напиток на выбор бесплатно.

— Плюс новую карточку!

— Конечно. И новую карточку дадим.

Я отнес свой капучино к тому же месту у окна, что и в прошлый раз, и уселся там, глядя на пересечение Фрит-стрит и Олд-Комптон-стрит. Там сидел бездомный, но не мой. У этого нового собаки не было — зато были друзья, совершавшие на его место налеты со своей базы, выше по улице, совсем как друзья моего бездомного; но и эти, кажется, были другие люди. Правда, спальник, в который завернулся новый парень, выглядел абсолютно так же, как спальник моего. И его свитер тоже.

А я и забыл про это дело с бонус-карточкой. Теперь, когда мне напомнили, я пришел в настоящее возбуждение по этому поводу. Ведь я так близок! Залпом проглотив капучино, я прошел обратно к прилавку с карточкой.

— Еще капучино, — сказал я девушке.

— При-вет! — ответила она. — Одинарный кап — на подходе! Есть у вас…

— Разумеется! Я же только что отошел!

— А, да! Извините. Я прямо как зомби. Давайте я…

Она проштамповала десятую чашку на моей карточке и сказала:

— Ну вот — теперь можете выбрать бесплатный напиток.

— Классно. Возьму еще капучино.

— В смысле, вдобавок к вашему капу.

— Я понимаю. Все равно возьму еще один.

Она пожала плечами, повернулась и приготовила мне новую чашку. Вытащила новую карточку, проштамповала на ней первую чашку и протянула ее мне вместе с двумя порциями кофе.

— Назад к началу, — сказал я. — Через нулевую отметку.

— Как вы сказали?

— Новая карточка — это хорошо.

— Да, — она словно пребывала в какой-то депрессии.

Я отнес две новые порции кофе обратно к своему месту у окна. Поставив их бок о бок, я прихлебывал из обеих чашек попеременно — как поступала со своими стаканами в «Догстаре» Кэтрин, — переключаясь с одной (до точки отсчета) на другую (после). Хороший день, подумалось мне. Допив кофе, я пошел обратно в театр-студию «Сохо».

Первым, кого мы с Назом смотрели, был второй из кандидатов, отобранных мною в качестве возможного мотоциклиста-любителя. С виду он был примерно то, что надо: лет двадцать-двадцать пять, шатен, довольно хорош собой. Он подготовил для нас отрывок — из какой-то современной пьесы Сэмюэла Бекетта.

— Это можно не слушать, — сказал я. — Мы просто хотим немного побеседовать, рассказать вам, что понадобится делать.

— Ладно. Мне сюда сесть или постоять, или…?

— Как угодно, — ответил я. — Нам требуется вот что: вы должны будете стать мотоциклистом-любителем. Вам придется быть готовым к вызовам в любое время — работа с проживанием; будете занимать квартиру на втором этаже многоквартирного дома. Надо будет много времени проводить во дворе дома, возиться с мотоциклом.

— Как это — возиться? — переспросил он меня.

— Чинить его.

— А когда починю, что делать?

— Снова разбирать. Потом опять чинить.

Какое-то время он молчал, обдумывая мои слова.

— Значит, вам совсем не надо, чтобы я играл? — спросил он в конце концов.

— Нет, — объяснил я ему. — Надо не играть — просто делать. Исполнять. Реконструировать.

В результате роль ему не досталась. Она досталась кандидату на место мотоциклиста-любителя, шедшему через одного, не из тех, кто сидел в холле. Актерского опыта у него было меньше, чем у двоих других — почти совсем не было. Его движения и речь выглядели менее фальшивыми, менее вторичными. Вдобавок у него был свой мотоцикл, и он в них немного разбирался. К концу первого дня я отобрал его, плюс мужа неинтересной четы, плюс пару-тройку невнятных, безымянных соседей. На этом, однако, все и кончилось — больше мне никто не подошел. Когда мы снова уселись в машину, я сказал Назу:

— По-моему, театральная среда — не то место, где надо искать реконструкторов.

— Вы думаете?

Мы обсуждали это по дороге в Олдгейт — там у нас была назначена встреча с оптовым торговцем редких и вышедших из употребления осветительных приборов. К тому времени, как мы туда добрались, я полностью убедился: не то.

— Но где же тогда? — размышлял я вслух, когда мы поехали из Олдгейта в Брикстон.

— Центры досуга? — высказал предположение Наз, запихивая в кармашек сиденья квитанции только что сделанного нами заказа. — Бассейны? Доски объявлений в супермаркетах?

— Да, — согласился я. — Это, наверное, места подходящие.

Мы отменили прослушивание, назначенное на следующий день, и Наз велел распространить объявления по новым точкам. Тут нам с выбором повезло куда больше. Старуха, ставшая хозяйкой печенки, увидела объявление на вечере бриджа, жена неинтересной пары — на занятиях по йоге. Пианиста мы подцепили в музыкальном журнале — он писал диссертацию по музыковедению. На роль он подходил идеально: тихий, мрачный, даже макушка лысая. Когда я объяснял ему, как делать ошибки, он печально кивал.

— Сперва вы ошибаетесь, — сказал я ему, — потом снова проигрываете пассаж, который у вас не получился, а подходя к тому месту, где напутали, совсем замедляетесь. Играете его снова и снова; потом, когда разобрались, как это делается без путаницы, играете еще несколько раз, возвращаясь к нормальной скорости. А потом продолжаете — по крайней мере до тех пор, пока не дойдете до следующей ошибки. Доступно?

— Я должен намеренно ошибаться? — спросил он, глядя в пол. Голос у него был отсутствующий и монотонный, совершенно лишенный интонации.