Идеальная жизнь

Уже после двенадцати он направился в круглосуточный магазин, чтобы взять в прокате кассету. Он не искал чего-то определенного. Владелец магазина, кореец, ответил, что первых двух фильмов, которые он попросил, нет в наличии, а потом протянул потертую красную коробку.

— Вот, возьмите это, — предложил он. — Вам понравится.

«Отчаянный». Уилл не смог сдержать смех. Фильм начала восьмидесятых, в нем играл Алекс Риверс.

— Черт! — выругался он, доставая пять баксов из кармана. — Беру.

Риверс был тогда еще молодым, как он вычислил по дате на коробке, и, вероятно, не слишком опытным актером, а после вчерашнего Уиллу хотелось над ним посмеяться.

Он купил целый пакет настоящего попкорна и отправился домой. Устроился на новом диване, включил пультом фильм и промотал предупреждающие надписи и анонсы. Когда Алекс Риверс впервые появился на экране и испустил крик, как воин сиу, Уилл хмыкнул и швырнул целую горсть попкорна в телевизор.

Он не помнил, о чем фильм, но помнил все разногласия, которые его окружали. Поступило много писем из племен, мнения разделились: были как жалобы на неточности, так и похвалы за изображение семейной жизни коренных американцев и участие в съемках актеров-индейцев. Уилл досмотрел уже до того момента, когда актриса, игравшая сестру Алекса Риверса, выходит замуж за крепкого индейца из племени мандан. Актриса была невысокая блондинка, и ее лицо очень напоминало ему лицо девушки его подростковых грез, когда он метался под одеялом в доме деда.

— Да пошло все! — воскликнул он и резко нажал красную кнопку на пульте, испытав огромное облегчение, когда увидел, как изображение Алекса Риверса извивается и темнеет. Он извлек кассету из видеомагнитофона и сел, рассыпав попкорн на диванные подушки. — Ни черта они не знают! — пробормотал он. — Снимают эти дрянные фильмы, понятия ни о чем не имея.

Уилл выключил телевизор и смотрел в него, пока перед глазами не прекратил танцевать «снег» на экране. Потом взглянул на лежащую на полу коробку из-под кассеты и подошел к двум ящикам, которые сдвинул в сторону, чтобы смогли пройти грузчики. Открыл верхний и порылся в газетах, которыми Касси попыталась переложить артефакты, которые он так небрежно бросал туда.

Достал лекарственный узелок, принадлежавший когда-то прапрадеду, которому, как и его деду, снился лось, из шкуры которого и был сшит мешочек. Уилл провел пальцем по бахроме, по мешочку. Те, кому снился лось, были чрезвычайно уважаемыми людьми у сиу. Люди обращались к ним, когда искали свою любовь.

Уилл знал одного парня-полицейского из резервации, который женился на белой, переехал в Пайн-Ридж и стал тренером детской сборной малой лиги, где занимался его сын. Как и все полицейские, он носил значок, но не расставался и с лекарственным узелком. В 1993 году — хотите верьте, хотите нет! — он ежедневно носил этот узелок, привязывая его к кобуре. Уверял, что он приносит ему удачу. Однажды его дочь попросила узелок, чтобы показать в школе, и именно в этот день какой-то наркоман ранил его в руку.

В резервации многие, даже его сверстники, до сих пор носят узелки. И никто не обращает на это внимания. Уилл вынужден был признать, что бывают вещи и поудивительнее.

Он прошел в кухню, нашел молоток и крючок. Минуту он сидел с лекарственным узелком, потирая его о щеку и чувствуя нежную замшу истории. Это был не его узелок, поэтому ни добра, ни худа он ему принести не мог.

Уилл попытался припомнить, где его в тот день повесила Касси. Зажав мешочек в зубах, он встал на диван и прижал ладони к гладкой белой стене, надеясь почувствовать тепло, которое оставили ее талантливые руки.

Как и все в местном клубе Уэствуда, в конце «Истории моей жизни» Касси рыдала. Было совершенно ясно, почему Алекс был номинирован на «Оскара» за лучшую режиссуру, хотя номинация «Лучший актер» вызвала горячие споры: почему признание получил Алекс, а не Джек Грин, маститый актер, сыгравший его отца? Джека номинировали на «Лучшего актера второго плана», но все могло случиться иначе. Букмекеры Лос-Анджелеса предвещали, что Алекс — фаворит в своих двух категориях, а Джек в своей — может ждать премию до бесконечности, и картина получит «Оскара» за «Лучший фильм».

Многие старики после фильма покинули кинозал — они изначально пришли посмотреть фильм, о котором было столько разговоров. Но Касси из кинотеатра невозможно было вытянуть. Она осознавала, что пришла на фестиваль, в основном чтобы посмотреть «Антония и Клеопатру» — эпическую драму, в которой Алекс снялся сразу после их свадьбы.

На экране под печальный звук ситара появились титры. Касси распустила волосы, собранные в хвост, и они волной упали на спинку кресла. Она закрыла глаза как раз в тот момент, когда Алекс произнес первую реплику, и заставила себя вспомнить.

Тогда она впервые поняла, что Алекс не тот человек, за которого она выходила замуж. Он вернулся из конторы Герба Сильвера, сжимая в руках сценарий. Она работала в своей лаборатории, устроенной прямо в доме, изучая маршрут предстоящей поездки в Танзанию, когда Алекс ввалился туда и уселся перед ней.

— Вот роль, — сказал он, — для которой я создан.

Позже Касси задумалась о его словах. Было бы логичнее сказать: «Вот роль, написанная специально для меня», а не наоборот. Но в ту минуту, когда Алекс впервые познакомился со сценарием, его, как и Антония, охватила мания величия.

Он легко запоминал роль, слова слетали с его губ с первого прочтения. Касси было известно, что Алекс обладает фотографической памятью, но она ни разу не видела, чтобы он открывал сценарий.

— Я Антоний, — просто пояснил он, и у нее не было основания ему не верить.

Он не значился в списке претендентов на эту роль. Его кандидатуру даже не рассматривали, пока он не попросил Герба предложить его на роль Антония. Касси знала, что он очень нервничал. В то утро, когда были назначены пробы у ассистента режиссера, отвечающего за подбор актеров, она попросила повариху уйти и сама приготовила Алексу омлет. Добавила в него перец, ветчину, лук, сыр чеддер и «Колби» с паприкой.

— Твой любимый, — улыбнулась она, ставя перед ним тарелку. — На удачу.

В другой день он поднял бы глаза, обхватил ее за талию и усадил себе на колени, чтобы поцеловать. Или предложил бы разделить с ним завтрак и покормил ее из своей тарелки. Но в то утро его глаза потемнели, как будто он проглотил что-то ужасное, а теперь это «что-то» сжигает его изнутри. Он смахнул тарелку со стола, даже не взглянув, как она разбилась о бледный с мраморными прожилками пол.

— Принеси виноград, — прошептал он с акцентом. — Сливы и засахаренные фрукты. Амброзию. — Алекс отвернулся от застывшей Касси и поверх стола вперил взгляд во что-то, чего она не видела. — Неси угощение богу! — велел он.

Касси убежала от стола. Из спальни она позвонила в университет и сказалась больной, искренне веря, что ее вот-вот вырвет. Она слышала, как за Алексом заехал Джон. Когда за ними захлопнулась дверь, она свернулась клубочком на постели и попыталась сделаться такой маленькой, какой только возможно.

Алекс вернулся домой уже после ужина. Касси не выходила из спальни, сидела у окна и наблюдала, как горизонт заглатывает солнце. Она, непреклонная, продолжала сидеть спиной к двери, ожидая извинений, когда муж вошел в комнату.

Он молчал. Опустился у нее за спиной на колени, провел пальцами по щеке, шее, нежно погладил. Потом прошелся губами по дорожке, уже намеченной руками, а когда приподнял подбородок Касси и поцеловал, она не устояла.

Он любил ее неистово, как никогда раньше. Он был груб с ней — она даже начала кричать, а потом так нежен, что ей пришлось прижать его ладони к своему телу, моля о продолжении. Это был не акт страсти, а акт обладания, и каждый раз, когда Касси пыталась отодвинуться от возбужденного Алекса, он все крепче и крепче прижимал ее к себе. Он сдерживался, пока не почувствовал, что она заключила его в объятия, а потом толкнул на кровать и прошептал на ушко: