Беспокойные дали

Капитан первого ранга Бутырин Ростислав Матвеевич, холеный мужчина сорока семи лет, доктор военных наук, прибыл из подмосковного закрытого НИИ, где длительное время возглавлял научный сектор. Какими ветрами околостоличного доктора наук занесло на южную оконечность Апшерона, никто толком не знал. Злые языки поговаривали, что где-то, в чём-то он «дал маху» и поэтому подведомственный ему сектор при первом удобном случае прикрыли. А так как человек он был не без связей, то друзья помогли ему скомпенсировать потерю научного кресла в престижном НИИ креслом адмиральским, пусть и в каспийской Тмутаракани. Поколебавшись, Ростислав Матвеевич разумно решил: «Адмиральские погоны на земле не валяются, а из всякой ссылки при соответствующей настойчивости рано или поздно можно вернуться в края цивилизованные».

Немного осмотревшись, собрал он офицеров и поведал:

— Познакомился я с состоянием дел в училище и ужаснулся! — выждал паузу пристально вглядываясь в зал и продолжил:

— Педагогов и воспитателей с учеными степенями и званиями у нас кот наплакал!

Военный люд заерзал и тихо загудел.

— Отныне, — торжественно, словно на присяге произнес будущий адмирал, — беру этот вопрос под свой личный контроль! Начальник отдела кадров!

— Есть! — вскочил и вытянулся в струнку сухопарый капитан 2 ранга Морошкин.

— Завтра к утреннему совещанию представить мне перечень должностей, которые должны замещаться офицерами с учеными степенями и званиями. Садитесь! — махнул рукой, словно отрубил.

— Заместитель по учебной и научной работе!

— Есть! — простуженным фальцетом отозвался тщедушный капраз Еловой.

— Не надо водку из морозилки пить, — коряво пошутил Бутырин.

Еловой с перепугу закашлялся.

— Значит так, — не дожидаясь пока тот придет в себя, приказал Бутырин,— списки всех адъюнктов и соискателей — мне на стол. Я сам буду им гайки закручивать! А вас, Алексей Петрович, — повернулся он к одиноко сидящему за столом президиума начальнику политического отдела, — попрошу провести соответствующую работу среди аппарата политотдела, начальников факультетов и их замов. Они воспитатели, вот пусть и пишут диссертации на воспитательно-патриотические темы.

Начпо учтиво закивал и многозначительно улыбнулся.

— И ещё, объявляю, что отныне начфаки это Дэ-Ка— Ны! Как в порядочных вузах. И спрос с них за науку будет жесткий. Понятно?

…Лето жарило на всю катушку. В стеклянной рубке дежурного, словно в аквариуме без воды, жадно заглатывали остатки неизрасходованного кислорода дежурный по факультету капитан 2 ранга Кирилл Огурцов, человек желчный, убойно-острый на язык, и его помощник пятикурсник Хо Ли Куань, юркий парнишка всегда приветливый, улыбающийся и учтивый. Огурцов укрылся в комнате отдыха, рассупонился и сторожко задремал.

Над столом вспыхнула и истерично замигала красная лампочка.

— Начфак вызывает! — крикнул Куань

— Хоть бы в воскресенье оставил свою писанину. Торчит на факультете, как бельмо в глазу, — чертыхнулся Огурцов.

Дверь кабинета начфака была распахнута. Потолочный вентилятор лениво крутил обвислые лопасти, нехотя перемешивая очень горячий верховой воздух с почти горячим низовым. За столом в майке, с накинутым на шею мокрым полотенцем, обливаясь потом, сидел недавно назначенный начальник факультета Нурсултан Тагатович Ахтырбаев — тучный капитан 1 ранга с круглым, в мелкую рябинку, добродушным лицом. Под столом стоял большой эмалированный таз с водой. В него Нурсултан Тагатович пристроил свои босые волосатые ноги.

Как и все казахи, он был по-детски доверчив и болезненно восприимчив к подначкам. Указания свыше исполнял, не рассуждая, трагически серьёзно. Тезис начальника училища — все в науку он расценил как боевой приказ и неделю досаждал начальнику кафедры марксизма-ленинизма и своему заму по политической части, требуя актуальной темы для разработки диссертации. Получив, наконец, желаемое, с решимостью камикадзе ринулся на штурм научного Эвереста, твердо для себя определив, что чем больше он перепишет цитат из книг, тем солиднее будет диссертация. Надо отдать должное напористости соискателя — трудился он до исступления, почти не выходя из кабинета, прихватывая субботы и воскресенья, чем и вызвал ропот своих замов. Фанатичное рвение шефа их здорово раздражало. Оно требовало больших дополнительных затрат душевной энергии для имитации собственной бурной научной деятельности. А, поскольку всякие дополнительные энергозатраты быстро истощают психику, то обстановка на факультете стала нервной и взрывоопасной, словно перед близкой баталией. Замы, психуя на упёртость начальника, переругались друг с другом, «сливая» накопившиеся опасные заряды скрытого электричества на дежурную службу. Дежурить по факультету стало сущим адом. Без солидного запаса юмора нервы к концу суток превращались в клубок проводников под высоким напряжением. Только Нурсултан Ахтырбаев, как индийский йог во всем этом вселенском бедламе был спокоен и отрешен, продолжая крапать свой бесценный научный опус.

— Вот что, — увидев вошедшего дежурного, произнес начфак, — возьми список литературы, пойди в библиотеку и подбери мне книги. Да смотри, ничего не пропусти!

— Тяжело, наверное,— сочувственно осведомился Огурцов.

— Не то слово! — искренне отозвался Ахтырбаев, обрадованный тем, что хоть кто-то в этом аду ему сочувствует, — Каторга! А что делать? Ты же слышал, что на совещании потребовал начальник училища?

От волнения он пошевелил пальцами ног. Вода в тазу приятно забулькала.

— Тебе, что!— вздохнул Нурсултан Тагатович, — ты молодой. Всё у тебя впереди. А вот мне вот-вот пятьдесят, — ему явно хотелось выговориться, — и на хрена мне вся эта канитель? Но послужить ещё годков пять хочется. Вот и пишу.

–А что за тема? — кивнул Огурцов на россыпи исписанных корявым почерком листов.

— «Героизм комсомола Закавказья в боях на Малой Земле» — торжественно зачитал начфак.

— О-о! Тут важно охулки на руку не класть! — многозначительно протянул Огурцов, исподволь наблюдая за реакцией Ахтырбаева

— Что? Что? — не понял шеф.

— Это в том смысле, — ответствовал Огурцов, — что надо торопиться пока ветер дует в паруса!

Подождав пока начфак придет в исходное миролюбивое состояние, дежурный с многозначительной интонацией в голосе продолжил:

— Рассказывают, в хрущевские времена один мужик представил к защите диссертацию: «Некоторые проблемы районирования засухоустойчивых сортов кукурузы на приусадебных участках Мурманского Заполярья». Четыре года угрохал. А тут бац, и Никиту Сергеевича сняли!

–И что? — насторожился Нурсултан Тагатович.

Огурцов сделал вид, что не расслышал. Рассеянно взял со стола исписанный листок, углубился в чтение, как-то неопределенно покачивая головой.

— Ну и что же с мужиком-то, — настойчиво переспросил Ахтырбаев.

— С мужиком-то? — Не отрываясь от чтения бумаги, протянул Огурцов, — нормально с мужиком — помер!

— Это ты брось,— замахал на него начфак. — Какие-то дурацкие у тебя Огурцов, шуточки. Иди, лучше принеси книги, да службу правь, как положено, а то всё торчишь в комнате отдыха у вьетнамцев за телевизором.

После «судьбоносного» совещания все разговоры среди офицеров кафедры крутились не как раньше — вокруг женщин, автомобилей и приусадебных участков, а исключительно вокруг публикаций, апробаций и диссертаций. Кирилл Огурцов же к свалившейся научной напасти отнесся прагматично. В отличие от остальных, он начал не с темы и развернутого плана-проспекта диссертации, а с изучения «Положения о присуждении ученых степеней и званий» и справочника «Научного работника», из коих извлек массу полезной для себя информации. Так, например, он установил, что соискателю для работы над диссертацией положено еженедельно иметь один методический день. То есть читай — лишний выходной. Его нельзя загружать служебными обязанностями по субботам и воскресеньям. Это совсем здорово. Для апробации научных разработок соискатель имеет право на не менее чем две оплачиваемые командировки в год. Значит, если «подвизаться» в академии, то можно, кроме отпуска «на шару» минимум два раза смотаться в Ленинград. И ещё много чего в этих умных документах оказалось «положено» будущему ученому. Правда, все предоставлялось лишь «при успешном выполнении плана написания диссертации и положительном заключении кафедры о проделанной работе». Однако сие для Огурцова было несущественно, и потому он не стал утомлять свое внимание на этих деталях.