Хроника одного скандала

Я пожала плечами:

— Каждому свое.

— В ее возрасте я была глупее и наивнее. И куда более ранима. Зато умела веселиться. Боже, как я радовалась жизни! Как мечтала стать взрослой! Помню, воображала себя в постели с будущими любовниками. У меня их была целая коллекция: ковбой, врач, арабский шейх… У шейха в гареме я непременно была «бунтаркой». Самой гордой из его жен… — Она рассмеялась. — Знаете, мне становится жалко Полли, когда я вспоминаю свои детские фантазии. Кого она-то ждет? Местного лидера борцов за права животных? — Шеба резко оборвала себя, словно устыдившись собственной горячности. — Одним словом, — через миг добавила она, — с молодежью нелегко. Кому, как не вам, это знать.

Я не стала возражать и посмотрела на полки:

— Расскажите, где вы этому научились? Что-нибудь заканчивали?

В ответной улыбке Шебы сквозила грусть.

— Не совсем. Поступила в Сент-Мартин, прослушала начальный курс. А потом познакомилась с Ричардом — он читал там лекции — и вышла за него замуж.

— Вот как! Должно быть, вы были совсем юной!

— Двадцать лет. И никакой беременности. Он сделал предложение, я и согласилась. Подумала — чем не занятие? — Она снова рассмеялась. — По правде говоря, я всегда была трусихой, самостоятельной жизни боялась. Так что для меня такое традиционное замужество — самый настоящий бунт.

— А как к нему отнеслись ваши родители?

— О-о, они были в ужасе. Особенно отец. Заявил, что воспитывал меня не для того, чтобы я превратилась в семейную клушу. Даже после свадьбы только и твердил, чтобы я нашла работу. Ради него я многое перепробовала. Закончила курсы машинисток и устроилась к одному из его друзей в фонд помощи бездомным, но меня скоро выгнали. Не справлялась. Поступила на учительские курсы. А потом забеременела. Учительское жалованье не покрыло бы расходов на няню, так что я осталась дома. Я обещала и себе, и другим, что выйду на работу, когда Полли исполнится пять лет, но сразу после ее дня рождения поняла, что жду второго ребенка. Ну а потом родился… Бен. Нам только в прошлом году удалось устроить его в хорошую школу. Тогда-то речь снова зашла о работе. — Шеба по-детски задрала подбородок: — Ну вот, теперь вы знаете, почему я в жизни ничего не добилась.

— Да как вы можете такое говорить, Шеба? У вас двое чудесных детей. Бен — замечательный мальчуган. Я не верю, что вы жалеете о потраченных на него силах. Воспитать двоих детей, один из которых нездоров, — это великое, великое достижение. Никакая карьера с ним не сравнится.

Шеба с досадой поморщилась:

— Да-да, конечно, я понимаю. Все это я понимаю. И поверьте, не стесняюсь гладить себя по головке за свой самоотверженный родительский труд. Но воспитание детей — не совсем то, о чем… Материнство просто не может принести такое удовлетворение, какое приносит успешная карьера. Что бы вы ни говорили, Барбара, моя жизнь скучна и незаметна. Это ужасно — не оставить после себя ничего достойного.

Я только собралась возразить, как Шеба меня перебила:

— Простите, Барбара, не хотелось бы вас обременять, но мне очень нужен совет. Можно кое о чем вас спросить? Поговорить больше не с кем… Понимаете, у меня возникла проблема. В школе.

Я кивнула, стараясь выглядеть достойной ее доверия.

— Я слушаю. Что случи…

— Дело в… — Шеба нервно пригладила волосы. — Дело в одном из учеников. Собственно, вы его знаете. Это один из тех ребят, с которыми вы помогли мне справиться в прошлой четверти.

— Который?

— Светловолосый. Стивен Конноли, помните?

— Ну как же.

Шеба изложила мне громоздкую версию своих отношений с Конноли. Сказала, что подружилась с мальчиком, что, интересуясь искусством, он часто заходил к ней в студию после уроков, показывал свои рисунки, а она учила его обжигу. Однако в последнее время заметила, что он к ней неравнодушен, и теперь теряется в догадках, как же быть. На мой вопрос, откуда она знает о влюбленности, Шеба после секундного замешательства все же призналась, что на прошлой неделе, когда она выходила из школы, Конноли поджидал ее на улице и попытался поцеловать.

При всех недомолвках рассказ занял немало времени. Шеба дотошно посвятила меня во множество деталей своей «дружбы» с Конноли. Слушая ее, я отметила, что она старается подобрать как можно более верные слова. Несколько раз она даже прерывалась, чтобы исправить себя или уточнить какой-нибудь нюанс о времени очередной встречи или приветствии, которым она встретила Конноли в тот или иной день. Создавалось впечатление, что она отчитывается перед полицией.

— Когда, вы говорите, он на вас напал? — спросила я, дождавшись конца рассказа.

— Не напал, нет…

— Неважно. Когда это произошло?

— М-м… В прошлый четверг.

— Вы виделись или говорили с ним после этого случая?

— Пару раз он заходил в студию, но я его прогоняла.

Я немного подумала.

— Если ситуация действительно такова, какой вы ее описали, Шеба, ваши дальнейшие действия очевидны. Мальчишка вас преследует. Его необходимо остановить. Вы обязаны немедленно сообщить директору и призвать ученика к порядку.

Шеба пришла в ужас.

— Нет! — выдохнула она. — Нет-нет, ни в коем слу…

— Но он ведь пытался вас поцеловать. Это очень серьезно.

— Нет, Барбара, нет, — повторила Шеба. — Видимо, я все неправильно рассказала. Конноли совершенно безобиден. Поймите, под поцелуем я имею в виду милый, романтический порыв. Никакой агрессии! Мне достаточно было сказать «нет», как он остановился. Мальчик влюблен. Ничего хорошего не выйдет, если его накажут.

Мы помолчали.

— Шеба, — наконец сказала я, — заранее прошу прощения, но вопрос напрашивается сам собой. Вы питаете какие-то чувства к этому ребенку?

Шеба вспыхнула.

— М-м… да. То есть… О чем вы? Не влюблена ли?.. Боже, нет! Разумеется, нет. Мне приятно с ним общаться, он очень милый. Я просто… хотела узнать, как мне себя вести, чтобы его не обидеть.

— Понятно. А теперь послушайте. То, что я сейчас скажу, вам не понравится. Вы новичок в нашем деле и к тому же полны достойных, но абсолютно нереальных представлений о роли учителя. А все очень просто: заводить дружбу с учениками — не ваша забота. Нарушая пункты договора между учеником и учителем, пытаясь быть с подопечными «своей в доску», вы лишь наносите им вред. Не стану утверждать, что в точности поняла проблемы этого парня, но одно ясно: он привязался к вам сильнее, чем допустимо. Настоятельно советую донести ситуацию до сведения руководства или по крайней мере дать понять ученику, что вы намерены это сделать. Вы обязаны, Шеба… обязанытвердо заявить этому Конноли, что любые контакты между вами исключены.

На протяжении моей речи Шеба кивала как заводная, а под конец заявила, с жаром и решимостью:

— Вы правы, Барбара. Совершенно правы. Я понимаю. Я так и сделаю. Как все это глупо с моей стороны — ужас. Но уж теперь я поблажки не дам, обещаю.

Она вынула из шкафа несколько старых газет и начала заворачивать чашу. Приняв этот жест за сигнал к окончанию беседы, я тоже поднялась со стула.

— Спасибо, — сказала Шеба, протягивая мне сверток. — Это просто здорово, что мы поговорили. Я ведь целую неделю только об этом и думала. Глупо, правда?

Покачав головой, я осмелилась по-дружески потрепать Шебу по плечу.

— Вовсе нет, вовсе нет. Неопытному учителю всегда трудно. Я рада, что вы со мной поделились.

У подножия лестницы я обернулась к Шебе:

— Не сочтите за любопытство, но вы еще кому-нибудь об этом рассказывали?

— Нет. Больше никому.

— Даже Сью?

— Нет. А что?

— Мне пришло в голову, что лучше ничего не говорить Сью. Человек она неплохой, но… — Я хмыкнула. — Немного простовата, верно?

— Пожалуй, — согласилась Шеба. — Я вообще больше никому не скажу.

Гораздо позже, когда Шеба наконец сообщила мне всю правду о романе с Конноли, когда я узнала все то, что она скрыла в то первое, странное, фальшивое признание, я страшно разозлилась. У меня в голове не укладывалось, к чему было Шебе делиться такой урезанной правдой. За каких-нибудь два дня до ужина со мной она кувыркалась с Конноли в городском парке. Быть может, этот якобы откровенный разговор со мной доставил ей извращенное удовольствие? Или же она обнародовала невинную версию своих отношений с учеником в качестве защиты от возможных обвинений в чем-то гораздо худшем?