Пятая печать

— Вот уж негодяй! — вздохнула женщина.

— Конечно, негодяй, — согласился трактирщик и, высунув кончик языка, записал в тетрадь сорок пенгё. Перед прочими цифрами значилось имя железнодорожника, то есть ревизора, а перед суммой в сорок пенгё он изобразил нилашистский крест. — Вот так! Авось умрет геройской смертью!

Женщина тяжело вздохнула:

— Когда придут русские, его повесят вместе с его палинкой!

Муж склонил голову набок:

— А ну как русские не придут? И не повесят его вместе с моей палинкой? А наши начальнички и дальше останутся властвовать? Да еще почище чем теперь? И выиграют войну! Тогда как, золотце? Кто тогда будет тем паинькой, который знал урок прямо как по книге? Глупая жена коллеги Белы или коллега Бела, любезно предлагавший им выпить? Что скажешь, голубушка?

Женщина замолчала. Помолчав, ответила:

— Ну, чего смотришь? Запиши этому дьяволу!..

— Вот видишь! Так-то лучше… Вот и доказано, что мы покладистые, добропорядочные лопухи, какими и надлежит быть идеальным гражданам!

Он перелистал последние листы тетради. Стряхнул пепел со своей сигареты и сказал:

— А теперь мы сделаем все, чтобы у жены коллеги Белы совсем ум за разум зашел… И чтоб ни гугу, тетушка, молчок!

Нахмурив лоб, он строго посмотрел на жену:

— Ни звука! Одно слово — и я лишу тебя причитающейся на сегодня платы, и тогда уж и впрямь как бы тебе не свихнуться…

Он улыбнулся и погладил руку жены:

— Да разве я могу обездолить мою маленькую злючку…

— Ты и впрямь совсем спятил! — поглядев на него, ответила жена. — Что ты мелешь?

— А то, мой ангел, что мы заводим новую графу, а тебе по этому поводу и ротик открыть не дадим! Понятно?

— Какую еще графу?

— Весьма разумную!

Женщина посмотрела на него с удивлением:

— Что это такое?

Муж поучающе поднял палец:

— Таким маленьким человечкам, как Коллега Бела и его пышнозадая женушка, по дорогам жизни нужно двигаться точно так же, как если бы они отправлялись по делам в Центр или на Большое Кольцо. То и дело требуется вертеть туда-сюда головой, вправо — влево, вперед назад. И осторожно и внимательно смотреть по сторонам, Ступил раз — взгляни направо, ступил два — взгляни налево! Еще шаг — опять направо, снова шаг — и снова налево! Смотри в оба! — призывают плакаты по краям самых обычных мостовых. А какие плакаты расклеены на дорогах жизни? Какими еще плакатами и табличками надо бы их увешать? По мнению коллеги Белы, вот какими: ПРЕЖДЕ, ЧЕМ ШАГНУТЬ, ОГЛЯНИСЬ! БЕРЕГИСЬ НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ! Хе-хе… Ведь для тех, кто ездит в автомобилях, все очень просто. Умчались, и дело с концом! А для пешехода, мое золотко? Для человека, дрыгающего собственной парой ножек? Он или оглядывается по сторонам, или нет, и если нет — его уже везут в больницу. Коллега Бела закрывает глаза и видит перед собой огромные путевые знаки. Знаков столько, что вроде уж слишком. Знак здесь, знак там, ближе, дальше, повсюду. «Внимание!», «Раскрой гляделки!» — указывают они. Желтые, красные, синие, черные таблички выстроились рядами перед коллегой Белой. Успевай только головой вертеть! Да оно и правильно: А коли не вертишь? Тогда тебя сшибут проносящиеся на четырех колесах Томотакакатики! Как это — сшибут?! Да вот так — сшибут, и все!

Женщина глупо смотрела на мужа широко раскрытыми глазами. Коллега Бела взял ее за руку и продолжал:

— И вот теперь, когда коллега Бела снова закрывает глаза, он видит перед собой плакат. Новый знак среди целого моря других. Это лампа из тех, что висят в начале узеньких улочек, она то и дело щелкает и зажигается. На плакате написано — будь осторожен и осмотрителен, а потому он срочно передает по крайней мере пятьдесят пенгё госпоже Сабо, которая живет в следующем доме, то есть в семнадцатом «Б»… «Трик-трак» — щелкает лампа, «пик— пик» — вспыхивает свет! С завтрашнего же дня начни давать ей мелочь, не жалей пятидесяти пенгё каждый месяц около двадцать пятого числа! Ясно? И цыц, голубушка, больше ни слова, а не то я разозлюсь, брошу капитанскую рубку и уж не знаю, что тогда станется с кораблем!

Женщина залилась краской:

— Ей-богу, ты спятил! Что ты хочешь сказать? К чему тут этот Тититак с каким-то томотаки, да еще этот Сабо?

Он снова поднял кверху палец:

— Госпожа Сабо, мой ангел! Одна госпожа Сабо! У коллеги Белы такое чувство, что от господина Сабо ему уже больше никогда ничего не понадобится! Ему кажется, будто господина Сабо уже сшиб автомобиль Тикитаки. Плохо, видать, вертел головой и не обращал внимания на знаки!

— Да ты нездоров! — воскликнула она, на этот раз уже побледнев. — Честное слово, нездоров или перепил…

— Не думаю! — спокойно возразил он. — Но госпоже Сабо мы запишем-таки пятьдесят пенгё…

— Черта лысого! — вскричала она. — Черта лысого, дружок! Какая еще госпожа Сабо? Она что — ревизор, полицейский, железнодорожник, а может, окружной комендант?

— Будущий окружной комендант, моя букашечка! — о нажимом произнес кабатчик. — Конечно… это не наверняка. Даже, если подумать, весьма маловероятно… И все-таки в достаточной мере вероятно, чтоб коллега Бела не забыл об этих пятидесяти пенгё, которые он сейчас же и запишет…

— Окружной комендант! О! — вскричала женщина. — Жена человека, про которого все говорят, что он безбожник и коммунист. Да кто же она такая — эта госпожа Сабо?

— Вдова! — ответил муж. — Законная вдова. Понимаешь?

Она ошеломленно воззрилась на мужа:

— Как это вдова?..

— Несчастная вдова…

— Кто тебе сказал?

— Забрали ее мужа! Совершенно законно и вежливо забрали сегодня вечером между девятью и десятью…

— Откуда ты это взял?

— Ниоткуда! Видел живодеров, как они удавкой размахивали..

— Неправда… — тихо сказала жена.

— Сегодня у меня в лавке были! Два палача. Палинку пили и спрашивали, где Сабо живут, вернее, не совсем так… но так или иначе — это факт. Забрали, голубушка! Забрали как миленького! Это так же верно, как то, что я сажу здесь рядом с тобой…

— Правду говоришь?

— Честное слово!

Женщина, остолбенев, смотрела на мужа:

— О негодяи! Сволочи, подлецы, последние негодяи! Бог их покарает, так покарает — света не взвидят! Забрать отца троих детей только за то, что в бога не верит да порой глупости болтает! Подлые негодяи! И ведь сколько раз я ему говорила: смотрите, Карчика, будьте поосторожнее, придержите язык, не то поплатитесь! Не в таком мире живем, чтоб все попросту говорить… Вот тебе и пожалуйста! Господи, покарай их, окаянных!

Она умолкла. Потом сухо спросила:

— А что это за пятьдесят пенгё?

— Те самые пятьдесят пенгё, которые мы отнесем госпоже Сабо завтра, и так будет каждый месяц. До некоторых пор.

— Черта лысого! Черта лысого, помяни мое слово… Конечно, время от времени я буду посылать им того-сего, что в доме найдется… Это уж как водится! Что этой бедняжке с тремя детьми делать? Только дурой я быть не хочу!

— Ты умницей будешь, а не дурой! Станешь посылать им то-сё — маслица, муки, супчику, еды какой-нибудь, что сумеешь. Право слово, можно от стыда сгореть, если этого не делать! Но это ты уж сама сообразишь, без меня. А моя забота — пятьдесят пенгё! Буду относить им каждым месяц, двадцать пятого числа!

Заметив, что жена собирается возразить, он положил на стол тяжелую ладонь.

— Ни слова больше! А то такое скажу!..

Он смял сигарету и, зло посматривая на жену, сказал:

— Сабо увели сегодня два нилашиста! О чем знала или по крайней мере догадывалась вся улица, до их ушей, похоже, тоже дошло. Они ведь тоже не такие глупые. Посмотрела бы ты на одного из этих двоих: у меня просто мурашки по спине! Забрали… А это значит, что назад они больше не вернется! Я про него еще кое-что знаю, но это никого не касается. Если придут русские, с женой Сабо все будет в порядке. В полном порядке… А я, за одно то, что помогал семье коммуниста, снова смогу давать кому надо по пятьдесят или сто пенгё и танцевать перед важными персонами — одним словом, получу право до конце моих дней открывать и закрывать свою лавочку! Ясно?