Пятая печать

Он снова умокнул перо и поскреб другим концом ручки в затылке:

— Значит, так!..

Взглянул на жену:

— А как Пиллер вел себя в прошлый раз?

— Как вел, как вел! Разве я тебе уже не говорила, как он себя вел? Только и твердил: это, дескать, подорожало, то подорожает, этого не достать… того не достать… денег, мол, не напасешься, очень все дорого стало! — Так рта и не закрывал все время, пока тут был, и сыпал намеками, мне уж казалось, не вытерплю и выгоню его пинком в зад!

— Вот этого, золотце, делать нельзя! И не только потому, что он инспектор по торговле, а значит, представитель власти, которого охраняет закон, но и потому, что тогда придет новый инспектор, и коллеге Беле придется все начинать сызнова. Недаром ведь написано — накормленный скот меньше жрет, чем тот, чей черед после придет! Так что нельзя ни с чем торопиться, моя розочка…

— Чтоб ему сквозь землю провалиться!

— Вот и опять мы не понимаем друг друга! Он вообще никуда не должен проваливаться, ведь для нас это все равно, как если бы господина Сабо разбомбило вместе с поездом. Дела идут прекрасно, дай ему бог здоровья — пусть живет, пока свет стоит и уж, конечно, пока живут на свете коллега Бела и его жена. Говоришь, этот мой святоша намеки делал? Стало быть, и он ничего сверх обычной сотенной не получит! Разрази его гром, запишем ему его сто пенгё — и пусть душа его в аду полыхает…

— Пусть он света не взвидит со своей сотней! — не унималась женщина.

— Что верно, то верно! Он ведь свою сотню как раз за то и получает, чтоб ничего не замечать, ради этого можно ему и назойливые намеки простить! Итак, сто пенгё господину Пиллеру. Большие деньги, конечно… а что делать? Выше головы не прыгнешь. Чего уж там, если он вскорости пожелает, чтобы мы ему ручки целовали, и очень будет настаивать, то коллега Бела с радостью и поцелует…

— Хоть бы поцелуями обошлось, ведь это денег не стоит!

Записывая в тетрадь сотню, он при этих словах взглянул на жену. Потом отложил перо и, соединив ладони, переплел пальцы.

— Звездочка моя дорогая! Похоже, что ты все еще не поняла своего старичка! Запомни наконец, что люди вроде нас с тобой тогда лишь и могут чего-то добиться, покуда живут, втянув голову в плечи, и выполняют все, что потребуют от них более крупные шишки! Таково правило! Подожми хвост и делай, что велят! Даже мысли не допускай, что тебе не хочется мириться с требованиями власть имущих, будь то мелких или крупных. Как тебе себя вести и устраивать свою маленькую жизнь, решают они, а для тебя, коли не совсем глуп, главное дело — быть постоянно начеку, вроде как олень в лесу — раскрыть глаза, насторожить уши и стараться уловить, какого поведения от тебя ждут. Понятно? Надо быть начеку, потому что они не привыкли прямо объяснять, как бы им хотелось, чтоб ты себя вел — это ты должен угадать сам! Надо, золотце мое, научиться мысли читать. Так или иначе тебе дадут понять, чего от тебя хотят, и все будет зависеть от того, вовремя и правильно ли ты это понял. В нашем мире это закон успеха! Поэтому придется при случае — если пожелает — у господина Пиллера и ручку облобызать, да и у всякого другого, кто протянет! Тогда про тебя скажут — вот, мол, подходящий для нас человек, никогда воды не замутит, пусть себе живет, от него никакого беспокойства не будет! А коллега Бела и рад, что он как раз тот человек, от которого никакого беспокойства, потому что нет для них ничего милее такого человека. Коллега Бела потому и глуп, что умен, и потому умен, что глуп! Тебе ясно? Еще бы не ясно, умница! Коллега Бела усвоил этот закон и никогда его не нарушит. Поэтому он может спокойно жить себе да поживать, не богато, конечно, но и не в бедности, не слишком хорошо, но и не так уж плохо, то есть в точности так, как коллеге Беле свыше дозволили жить! Я уж не говорю, что именно за это и ближние будут уважать коллегу Белу, потому как для людишек моего склада нет ничего отвратительней и неприятней человека, который пытается стать другим, чем они сами, не подлаживается и не ловчит, то есть не соблюдает главного правила и тем раздражает кучу мелких ловкачей; сами-то они нарушить правило не смеют, вот и злятся, глядя на человека иной породы, у которого хватает смелости не ловчить. Но суть не в этом! Коллега Бела, как я уже говорил, и умен, и глуп, как и остальные Белы-коллеги, и всегда будет по душе мелким и крупным шишкам. Ну что, ясно как в тумане? Ничего, ты только слушай своего Белушку, и тогда все будет в порядке, жратва будет, а значит, и никаких там… перебоев, которых ты не любишь, так ведь, поросеночек?

Женщина оттолкнула мужнину руку, потянувшуюся было к вырезу халата, и сказала:

— Свинства в этом мире хватает, это уж точно!

— Свинство, не свинство! — Трактирщик снова взялся за перо — Уж не собираешься ли ты что-нибудь изменить? Втяни-ка поглубже голову в плечи да лобызай ручки всем Пиллерам подряд, вот все и будет в порядке. Во сколько это тебе обойдется?

— В мои сто пенгё! — ответила женщина.

— Глупышка! — возразил он. — Гораздо дороже! Но тебе нечего беспокоиться… Гораздо дороже, и не только в смысле денег… но нечего тебе ломать над этим голову. Если бы только в сто пенгё!

Он махнул рукой и передвинул тетрадь.

— Пошли дальше. Следующим идет уж и впрямь отъявленный плут. Вот уж важная птица! Опять же поэтому и надо его обхаживать, как настоящую птичку. Чтоб ей пусто было!.. Ну, подойди-ка сюда, птичка в сапогах, покажи свою головку в фуражке…

— А этот во сколько пенгё? — спросила она.

— Чего уж тут, господи, — вскинул брови трактирщик. — Сам господин окружной комендант! Не какая-нибудь мелкая сошка…

— Небось из нилашистских негодяев.

— Ну ясное дело… Правда, и тот полицейский до него тоже был отъявленный жулик! Зато нынче сам окружной комендант! Мы все ближе и ближе к власти…

— А сколько ему нужно?

Ох, эти деньги, эти деньги… — покачал головой трактирщик. — Ничего-то тебя, кроме денег, не интересует.

— А чем еще и интересоваться, как не деньгами?.. Тому пятьдесят пенгё, этому двадцать, третьему сто, да что я — делаю их или ворую? А на что самой жить?

— Суть не в деньгах, старушка! — вздохнул трактирщик. — По мне, действительно все равно, то ли в денежных делах под их дудку плясать, то ли иным способом откупаться — ручки лобызать или помалкивать, держать язык за зубами, вместо того чтоб послать их к черту или прямо в лицо мерзавцами назвать! А деньги тут просто так, будто тайная вечеря, вроде символа, как нас в школе учили. Вроде примера — показать, что, собственно, за ними стоит, в чем суть. Вот и здесь о том же речь! Начальники свои порядки завели, и мы тут ничего поделать не можем! Каждый день должны им свои рожи предъявлять — вот, мол, и пасть закрыта, и хвост поджат! Ну, а если они то же самое в виде денег потребуют или прикажут, к примеру, каждое утро с полвосьмого до восьми на четвереньках стоять, так это уже без разницы…

— Совсем ты, видно, сдурел. — Женщина уставилась на него, вытаращив глаза. — Что это ты тут за проповеди читаешь? Думаешь, я хоть слово поняла?

— Цыц… цыц, — замахал на нее руками коллега Бела. — Спокойствие, сударыня! Ничего особенного. Нишкни! Вот и все дела!

Он прищелкнул языком:

— Коллега Бела еще вот что скажет: «Нате, чтоб вам сдохнуть, хвост я, так и быть, подожму! А вот что я в это время думаю, того вам не узнать! Каждому свое — и порядок!»

— Да ты рехнулся! Что ты такое плетешь? Лучше про то скажи, сколько этому мошеннику причитается?

— Про то и говорю, тетушка! Господину нилашисту — окружному коменданту, мы натанцуем на четвереньках пять литров палинки, чтоб было что хлестать с утра до вечера…

— Не бывать этому! — вскричала женщина. — Вот теперь я тебе скажу, сколько он с меня получит! Сколько тот сержант получал?

— Полицейский? Два литра! Только это, голубушка, нам уже ни к чему!.. Что значит какой-то полицейский? Вот окружной комендант — это да! Для него мы на четвереньках ползать будем… в прошлый раз он мне так и сказал: «У вас, братец, такая превосходная палинка, что от той, которую вы в прошлый раз присылали, уже ничего и не осталось». Каково, а?.. — Он склонился над тетрадкой: — Пять литров! По шесть пенгё за литр. Значит, тридцать пенгё. Пять литров вина обычного, по два пенгё — еще десять пенгё, тридцать да десять — сорок. Итого, стало быть, сорок пенгё…