Жажда жить

— Договорились.

— Поцелуй меня еще раз.

— Как скажешь.

Они присоединились к Конни и Фрицу, которые устроились в просторном кресле в эркере и передавали друг другу сигарету при слегка открытом окне. Бетти сидела у Сэма на коленях. Ну а у Грейс со Скоттом вид был самый невинный.

Глава 3

Как уже говорилось, Сидни и Грейс познакомились за два с половиной года до свадьбы. За долгую совместную жизнь им не раз выпадал случай заявить, что перед этим они фактически не встречались.

— Я не выносила Сидни, — говорила Грейс.

— Да неужели, дорогая? Не выносила? Но ведь ты даже не знала о моем существовании.

— Да нет, о твоем существовании я знала, — гнула Грейс свою линию. — Но мне казалось, что ты считаешь меня маленьким ребенком, и я делала вид, будто не знаю о твоем существовании.

— Как же, как же, во всем, что касается наигрыша, она у нас настоящая прима, — парировал Сидни. — Ой, извини, дорогая. Если Грейси не любит какого-то слова, то это «прима».

— Не знаю почему, но действительно не люблю.

— Но признай, что я давно почти его не употребляю.

Такого рода обмен репликами, впервые состоявшийся через шесть месяцев после женитьбы, повторялся затем на протяжении всей их совместной жизни по меньшей мере раз в год — включая недовольные, а равно покаянные слова в связи с «примой».

В истории Грейс и Сидни была не одна, а две стандартные сюжетные линии, обрывающиеся у алтаря. После первого знакомства они почти не виделись друг с другом — это часть одного из стандартных сюжетов; они вообще почти не встречались — часть другого. И как во всех сюжетах, связанных с алтарем, не исключая и таких, где оба главных действующих лица растут бок о бок с самого младенчества, дело не обходится без перста судьбы, особенно когда на нее ссылаются прямо, как неизменно ссылались Грейс и Сидни, когда наступила их очередь поведать, как они оказались рядом.

Сидни и Грейс сходились на том, что это был день, когда Сидни и Брок Колдуэлл столкнулись в Лоренсвилле. Глубже во времени супруги не забирались. Сидни находился в Лоренсвилле уже два года, поэтому ему не стоило труда сразу признать в Броке новичка. Привычку третировать младших он так и не усвоил и всегда относился к ним лучше, чем старшие относились к нему. Но в данном случае, увидев, что этот новичок несет только один чемодан, в то время как он, старшеклассник, волочит два, Сидни решил использовать, так сказать, droit de seigneur^[4].

— Эй, ты, в соломенной шляпе, топай сюда, поможешь.

— Пошел к черту, — огрызнулся Брок.

— Что-о? Да кто ты такой, щенок? Как тебя зовут и кто тебе позволил разговаривать в таком тоне?

— Зовут меня, хоть это и не твое дело, Брок Колдуэлл, Форт-Пенн, Пенсильвания, а щенок — это ты, а не я. Стыкнемся?

Они бросились друг на друга, и хотя фактически бой, победителем в котором явно вышел Сидни, продолжался меньше десяти минут, еще два года, проведенные в Лоренсвилле, Брок всячески избегал встреч с противником. Сидни, чемпион школы в одиночном разряде по теннису, капитан бейсбольной команды, староста класса, присоединился к общему мнению учеников, решивших, что Колдуэлл — малый никудышный. Окончив школу в Лоренсвилле, Сидни поступил в Йель, а Брок — в Принстон, и вновь они встретились только на Рождество 1900 года.

Летом того года, когда университетский курс остался позади, у Сидни было много разговоров с отцом. Последний звучал так:

— Ну что, папа, я все обдумал.

— Ты имеешь в виду планы на будущее?

— Да, сэр.

— Ну и?..

— Прежде всего позволь сказать, что я сделал то, что ты мне велел в прошлый раз. То есть постарался, чтобы все было справедливо по отношению к тебе, к маме и к самому себе.

— Внимательно слушаю тебя. Смотрю, ты приготовил предвыборную речь, или как там сказать. Продолжай, я весь внимание.

Оба рассмеялись.

— Без ложной скромности на первое место я ставлю справедливость по отношению к самому себе. Потому что, как ты сказал, или по крайней мере имел в виду, можно ли быть справедливым по отношению к маме и тебе, не будучи честно справедливым по отношению к себе?

— Положим, сказал я, мой мальчик, не совсем так. Я никогда не употреблял выражения «честная справедливость». Справедливость и так предполагает честность. Но продолжай.

— Ты прав. Как всегда. Но понимаешь ли… э-э… не люблю я бизнес, не заточен я под него. И поэтому мое честное, хорошо взвешенное мнение заключается в том, что честно, то есть справедливо, работать в бизнесе я не могу. Я следовал твоему совету. Оглядывался, присматривался, думал, чем бы хотел заняться, в Нью-Хейвене для этого было немало возможностей. Конечно, в этой стране церковная кафедра, закон, политика, армия — все это не считается профессией для джентльмена. Кому, в самом деле, придет в голову делать армейскую карьеру, если только человек не рожден для нее?

— А ты не рожден.

— Вот именно, — подтвердил Сидни. — Нет, чем больше я осматривался, тем больше убеждался в одном: конторская работа не для меня. Кабинет бизнесмена, адвоката, врача, в общем, любая работа, которая держит взаперти… Подожди, папа, дай, пожалуйста, договорить. Я знаю, о чем ты думаешь, во всяком случае, догадываюсь. А чем плохо быть инженером? — вот что ты, наверное, хочешь сказать. Что ж, не спорю, есть такие ребята, и я их знаю, для которых инженерное дело, строительство плотин, взрывные работы, прокладывание каналов — самое то. Но видишь ли, человек я азартный, но авантюры меня не увлекают. В свое время найду себе девушку по душе, устроюсь, заведу семью, дом и так далее, и так далее. Вот как ты. И — обрати внимание, что я выделяю этот союз, — и я решил, что неплохо бы купить ферму.

Пожилой господин изучающе посмотрел на длинный столбик сигарного пепла.

— Что ж, пожалуй, нечто подобное я и предполагал. Ничего удивительного в общем-то. Ты ведь не так далеко ушел от земли. Отец твоей матери был фермером, и весьма успешным, надо сказать, а по нашей линии, о Господи, да до сих пор глина от башмаков не отлипла. Вот такие дела. Теперь-то деревенская жизнь ассоциируется с текстилем, если только я верно употребляю это слово. Ассоциируется. Точно, так и надо сказать. Хорошо, и что же дальше?

— А дальше я собираюсь присмотреть ферму, прозондирую ситуацию. Есть ребята, которые при возможности наведут меня на хорошую ферму. Это мои йельские знакомые.

— Ясно. Не сомневаюсь, ты понимаешь, что хорошая ферма — это, как правило, семейное дело, потому она и хорошая, и не часто встретишь хорошего фермера, готового расстаться со своей фермой, разве что нужда заставляет. У твоего деда, мистера Хармона, не было сыновей, потому он и продал ферму.

— Так я и думал.

— И я надеюсь, что мой сын, пусть даже ему и не по душе мир бизнеса… я уверен, что мой сын… э-э… как бы это сказать… словом, ты, наверное, слышал предостережение: caveat emptor^[5].

— Слышал. Но послушай, папа, это, наверное, тебя успокоит. Я не собираюсь покупать какое-то большое, основательное хозяйство — мешок с золотом. Знаю, ты человек щедрый, но я-то подумываю скорее о ферме не слишком процветающей и потому не слишком дорогой, но достаточно перспективной, так чтобы я сам мог поставить ее на ноги.

— Что ж, добро. Считай, что ты получил мое благословение. Я в тебя верю.

— Спасибо, папа.

— Не торопись, сколько понадобится времени, столько пусть и пройдет, а когда найдешь что-нибудь подходящее, поговорим еще раз. И мой тебе совет — как я понимаю, земля на холмистой местности дешевле, чем на равнинной, но не надо быть фермером, чтобы понять: и у людей, и у домашнего скота и без того хватает забот, чтобы ко всему прочему постоянно карабкаться наверх и спускаться вниз. К тому же холмистая местность — это, надо полагать, местность каменистая, а из камня как извлечешь выгоду?

— А ты, папа, никогда не хотел стать фермером?

— Хо-хо, — хмыкнул тот. — Фермером?.. Да, сын мой. Всю жизнь только о том и мечтал.