Сундук с серебром

— Малыш? У тебя? — спросил он Мицку.

— У меня, — проговорила она с таинственным видом. Ей уже давно хотелось все ему рассказать, но она не знала, с чего начать. — Еще до светляков… — прибавила она, но так и не договорила до конца то, что собиралась сказать.

Якец смутился. Правильно ли он ее понял? Но ведь иначе это и нельзя понять! Впервые в нем пробудилось отцовское чувство. В эту минуту жена стала ему еще дороже. Он подошел к ней и хотел ее обнять.

— Не трогай меня! — сказала она.

Якец испугался, он подумал, что в чем-то провинился, и отошел в сторону, не спуская с нее глаз, а она улыбалась ему и вся светилась от счастья.

— Не трогай меня, — повторила она, — а то еще кто увидит! Что тогда скажут! А ты еще об этом не думал? О малыше?

— Нет, — ответил Якец, но тут же поправился: — Нет, как же! Думал, конечно.

— А знаешь, ведь нам зыбка понадобится!

Разумеется, он знал. У Якеца пропала всякая охота заниматься огородом, он доделал изгородь и вошел в дом. Принес доски, приготовил пилу, долото, рубанок и другие инструменты. Работал до поздней ночи.

Через два-три дня зыбка была готова. Якец выкрасил ее желтой краской, нарисовал синие и зеленые звездочки, алые сердечки и пунцовые гвоздики в синих цветочных горшках.

Закончив работу, Якец поставил зыбку на окно сохнуть. Очень довольный, он стоял и любовался делом своих рук. В это время мимо проходил Иванчек. Надо же было случиться, что он оказался тут именно в эту минуту? Поравнявшись с домом, он не смог одолеть искушения и заглянул в окно.

При виде зыбки он надвинул на глаза шляпу и ускорил шаг, торопясь уйти от яркой детской кроватки, будто нарочно выставленной, чтоб его подразнить.

Якец смеялся.

Когда родился ребенок, Якец совсем ошалел от счастья. Сначала, увидев страдания жены, он так испугался за нее, что почти возненавидел ребенка. Но когда жена разрешилась от бремени и запеленатого младенца положили рядом с ней, он не знал, что делать от радости. Как полоумный ходил он по дому, хватаясь за любую домашнюю работу и стараясь переделать все, что можно. И ночью и днем он думал только о жене и ребенке.

Мицка посмеивалась:

— Иди ложись спать.

— Как бы чего не случилось.

Он улегся было наверху в каморке, но не мог уснуть. Услышав голос жены и плач ребенка, он вскочил и примчался в боковушку.

— Что случилось?

Но все было в порядке. Просто-напросто ребенок проснулся. Якец зажег свет и положил малыша на печь. Завернутый в пеленки, он таращил глазки на огонь и на отца. Он больше не плакал, только смотрел, смотрел.

— Мицка! — Якец окликнул жену.

— Что такое? — донесся слабый голос из боковушки.

— Тинче меня уже знает. Правда, знает.

— Смотрит?

— Смотрит, — ответил Якец, — и молчит. Этот дом будет твоим, — говорил он ребенку. — Тебе не придется мучиться и строить. Я вот еще несколько лет поработаю, чтобы все было в полном порядке.

— А если он не последний? — спросила жена.

— Кто? Тинче?

Об этом Якец не подумал. Некоторое время он молчал, глядя младенцу в глаза, в которых играли отблески света.

— Если еще будет ребенок, ему придется выучиться какому-нибудь ремеслу. Да по-настоящему, не так, как я, — я ведь до всего доходил своим умом. Чтоб у него круглый год работа была, — снова говорил он ребенку. — Ну, что ты на это скажешь? Ведь правда?

— С кем ты разговариваешь? — спросила его жена.

— С Тинче. Он морщится, будто хочет засмеяться, да не умеет еще.

— Смотри, чтобы он не развернулся.

— Нет, он хорошо завернут, — ответил Якец. — Одеяло ему еще надо, зыбка у него уже есть. А вырастет, понадобится кровать, а может, он захочет спать на сеновале. К тому времени мы заведем козу, и он станет ее пасти. А еще немного подрастет, купим корову, и он будет задавать ей корм. Ты, сынок, скажи своему отцу: «До сих пор тебе, Яка, было легко, ты жил вдвоем с женой, заботился только о себе да о ней, это было нетрудно! Но теперь у тебя сын, — так и скажи ему, — теперь у тебя стало одной заботой больше, смотри и работай больше, если уж появилась такая забота… Смотри, работай как следует! Смотри у меня!..»

Так он бормотал, бормотал и не заметил, как задремал. Очнулся, когда его окликнула жена. Тинче все еще молчал, он выспался и теперь с удивлением разглядывал горящую лампу.

Вскоре после рождения ребенка для Якеца наступили горькие дни. Первое время как-то удавалось сводить концы с концами, — то один, то другой протягивал руку помощи, а несколько гульденов у них у самих было отложено на черный день. Крестные отец и мать принесли сдобных пирогов, прислал пироги и брат Тоне, пришла тетка из своей дальней деревни с корзиной всяких припасов. Мать Мицки не могла допустить, чтобы дочь ее сразу же после родов сидела на одном ячменном хлебе, и приносила ей пшеничного, того самого, который Мицка в далекие времена своего детства, когда она еще пасла козу, не смела и попробовать.

Казалось, в их доме теперь всегда будет белый хлеб, и Якец, открывая в широкой улыбке белые крепкие зубы, радовался, видя, что на лице жены снова появился румянец и вся она сияла от счастья.

— По-барски живем, — сказал он, приканчивая под натиском жены белую горбушку и не думая, что в жизни их может что-то измениться.

Но однажды белого хлеба не стало. Мицка видела, как муж поднялся наверх, открыл в каморке свой разрисованный сундук и снова его закрыл. Потом медленно сошел в сени, достал из кармана кошелек, заглянул в него, вывернул — нет, ни одна монета не завалилась, в кошельке было пусто.

Якец призадумался. Он долго ходил взад и вперед по горнице, жена провожала его взглядом. Потом вышел из дому и отправился в трактир.

— Чего тебе? — спросила его трактирщица, сложив руки на толстом животе и часто моргая.

— Хлеба на десять крейцеров, — сказал Якец и с тяжким вздохом добавил: — Только вот денег у меня сейчас нет. Заплачу на той неделе.

— Ты еще и за молоко не заплатил, Яка, — проговорила трактирщица тихо, но твердо.

С тех пор как Якец женился, его все звали Якой.

Слова трактирщицы задели его самолюбие. Еще никогда в жизни ему так грубо не напоминали о долге. Это было как гром среди ясного неба. Удар попал прямо в сердце.

Якец уже видел, как он возвращается домой с пустыми руками, видел вопрошающие глаза жены. Почему трактирщица так беспокоится о десяти крейцерах? Ведь другие должны ей гульдены! Только потому, что он больше не приходит по воскресеньям пить вино? Или в самом деле потому, что он не заплатил за молоко? Но ведь деньги на дороге не валяются!

Трактирщица догадалась, о чем он думает, и поняла, что обидела его.

— А как малыш? — спросила она приветливее, желая смягчить обиду. — Здоров?

У Якеца сразу отлегло от сердца. Появилась надежда, что ему все-таки дадут хлеба.

— Спасибо. Здоровенький. Уже смеяться научился.

— О! — воскликнула женщина и вышла из комнаты.

Немного погодя она принесла полбуханки белого хлеба и положила на стол перед Якецем.

— На, возьми. Это просто так. Гостинец Мицке. Отнеси ей.

Яка поблагодарил. Он понимал, что означает такая щедрость. Мол, больше в долг не проси, раз все равно не можешь платить. Вот тебе, Христа ради, кусок хлеба — и дело с концом!

— Скажи Мицке, чтобы берегла себя, — добавила трактирщица. — Не застудилась бы. И пусть не слишком на работе надрывается.

— Да я все по дому сам делаю, — сказал Якец и заверил трактирщицу, что Мицке ничего не грозит.

Трактирщица смотрела на него не отрываясь — Якец был сама доброта и простодушие. Она знала, что ради жены он готов на все. У него отросла борода, на лбу прорезались морщины, из-за бессонных ночей под глазами были синие круги.

— Ты не сможешь вечно заниматься хозяйством, — сказала она. — Придется зарабатывать на жизнь. Ведь семья будет расти.

Якец не нашелся, что ответить. Слова трактирщицы могли показаться вполне благожелательными, если бы в голосе ее не было недоброго призвука, а в глазах не поблескивало злорадство.