Целитель

Зарин самодовольно улыбнулся.

– Я и только я не дам тебе сдохнуть с голоду. Хотя сколько раз уже в жизни страдал за свою доброту. Зато половина журналистов в Казахстане меня до сих пор «батей» называют. Так вот, поработаешь пока на хозяйственных делах. Может быть, чуть позже откроем газету, не знаю. Платить буду триста в день, извини, больше не могу. На хлеб и сигареты хватит.

Он недолго помолчал и добавил:

– Найдёшь пару человек на таких же условиях, с хозяйством много заморочек, надо быстрей разобраться. Будешь у них бригадиром.

_________________________

Поверьте, автор, пишущий о себе, никогда не выложит всей правды. Его «неважно» надо понимать так, что от этого «неважно» до настоящего большого «плохо», которое и приключилось, – небольшая дистанция.

Все мы действуем в угоду жанру, чтобы излишне не травмировать читателя. Ибо, правда порой настолько нелицеприятна и жестока, что лучше всю её не обнажать, хотя бы из соображений человеколюбия.

Все мы пишем, надеясь, что когда-нибудь прочитают, оценят и признают. Напрасные надежды! Никто не заметит, не оценит, не признает.

Памятников нам тоже не поставят. Наоборот, мы будем гонимы и презираемы, нас будут бить и унижать.

И умрем мы одиноко, где-нибудь под забором.

4

Потянулись дни, недели, месяцы – скучно и однообразно, как цифры на электронном табло. Свою благополучную прошлую работу я старался не вспоминать. Ещё бы: уютный кабинет, оборудованный всем необходимым; чистая рубашка, галстук; сотрудники, готовые в любую минуту, по твоей прихоти, идти куда угодно… Всего этого, конечно, не было в грязной каморке подвала типографии. Рабочую, цеховую часть Владимир Иванович продал, и её надо было освободить. С Ринатом и Андреем, которые пришли сюда работать вслед за мной, мы очищали цеха, сортировали железо, разбирали шрифты для переплавки, снимали косяки и двери, собирали всякое другое дерево. Всё сносили в крайнюю комнату, для вывоза в коттедж Зарина.

Самого «батю», казалось, мало что интересовало. Он часто выпивал, любил вспоминать своё славное журналистское прошлое. Иногда вызывал меня в кабинет, наливал водки и спрашивал:

– Помнишь, в Воргороде была дорога, засратая такая, вся в ямах? По ней даже машины не могли проехать.

Конечно, я помнил.

– Навести там порядок помогла одна моя малюсенькая заметочка в нашей газете.

Подобных примеров у него было множество и каждый он приводил с удовольствием. И совершенно не врал, потому что одно время был самым авторитетным журналистом города.

Захмелев, становился строже и вдруг вопрошал:

– Чего это ты здесь сидишь?

– Ты сам вызвал.

– Быстро работать! Пацанов твоих я не знаю, украдут чего-нибудь и пропьют, а тебя рядом нет. Бегом!

На Зарина я был не в претензиях. Он на девять лет старше. К тому же, из тех немногих, кто помогал мне всегда.

_________________________

Наш рабочий день начинался с опохмелки. Магазин был в этом же здании, на первом этаже. Нам, «заринским», давали в долг. Брали бутылки, закуску, сигареты, а вечером «с получки» отдавали. От трёхсот тенге оставалось немного.

Взбучек и нагоняев за выпивку мы получали редко, и это нам нравилось. Поэтому пили, не стесняясь.

– Иваныч – хороший мужик, – говорил Ринат.– Сам с утра накатит, зайдёт, наорёт, а потом ещё и двести кинет на стол…

Часто мы работали на коттедже. Целыми днями клали кирпич, выстраивая перегородку, носили уголь, сортировали «привоз» из старой типографии. Нас хорошо кормили, поили, давали денег на проезд и за работу. Иногда Зарин отсыпал нам картошки для дома. Все были довольны.

В типографии, порой к вечеру мы так набирались, что не в силах были дойти домой – ночевали тут же, в подвале. Ринату – «по барабану», Андрею вроде бы тоже, но утверждать не берусь. Говорил он редко, о себе вообще ничего не рассказывал. Но мне почему-то казалось, что ведает он и может гораздо больше, чем обычный человек.

Не пройдет двух недель и я его узнаю гораздо лучше, но…поздно будет.

Короче говоря, ребятам было всё равно, где ночевать. А у меня начались настоящие семейные проблемы. И я под их гнетом постепенно опускался, переставал бриться, ходил в «рабочей» одежде. Моя компания находилась теперь здесь, «у Иваныча».

Жизнь круто изменилась всего за несколько месяцев.

В короткие минуты возвращения в здравый рассудок, я был готов сам себя прикончить, вспоминая прежнюю работу, благополучие, теперь казавшееся зыбким сном. Вспоминал жену, дочь, которая училась в областном центре и постоянно нуждалась в деньгах; вспоминал сына. Наверное, все они теперь меня презирали. И поделом.

«Тем лучше, – думалось отстранённо.– Сдохну, жалеть долго никто не будет, быстро выкинут из памяти, как ненужную вещь. Не хочу, чтобы мои дети так же мучились и переживали, как я после похорон отца».

Домой приходил, когда жена была на работе.

С любовью оглядывал книжные полки, на которых стояла вся мудрость мира; заходил в комнаты и в диком отчаянье осознавал: я здесь больше не нужен.

И уходил обратно.

Все кончено.

5

Однажды в нашем логове появилась женщина.

Она вошла, когда мы разливали очередную порцию водки.

Вонь, естественно, стояла жуткая, несмотря на открытую форточку; повсюду валялись пустые бутылки, промасленное тряпьё и грязная бумага.

Ринат уже лежал на диване, блаженно посапывая. Мы с Андреем играли в карты.

Впоследствии, анализируя всё, вспоминал, что Андрей никогда не «отключался» раньше меня, повсюду ходил следом. И даже, если выглядел пьяным, то отнюдь не пьяно – внимательно – зыркал по сторонам, словно охраняя.

Она едва переступила порог, а на меня пахнуло прежней жизнью, в которой была Йен.

Нет-нет, прочь!

Белые брюки, красный свитер, волосы цвета соломы, она казалась доброй пришелицей из того, теперь далекого от меня, мира.

– Здравствуйте!

Андрей посмотрел на неё, как на врага, даже глаза изменили цвет.

– Вы, женщина, не туда попали, – сказал он. – Контора находится выше, так что вам туда. У нас таких не бывает.

Она лучезарно улыбнулась и певуче ответила:

– Нет, именно сюда. Мне нужен ваш визави.

– Какой еще «визави»? Это наш бригадир, а не визави какой-нибудь! Так что, идите отсюда.

– Андрюша, перестань, – охладил я его. – Надо разобраться, потому что ошибочка выходит.

Неуклюже поднялся с места.

– Вам точно не сюда, а я – никому не нужен.

– Выйдем на улицу? – попросила она, точно зная, кто ей нужен. – Мне с вами необходимо поговорить.

– Хорошо, выйдем и быстрей с этим покончим.

– Не ходите, – холодно сказал Андрей. – Ни к чему это.

– Я сам разберусь.

Мы поднялись по ступенькам и вышли во двор.

Господи, как хорошо, как свежо! У скамейки – два клена. Мягкий ветерок нежно перебирает их лапоподобные листья. Тихое солнышко.

– Присядем?

– Говорите побыстрей, – попросил я, – а то у меня там водка выдыхается.

– Будете пить дальше?

– Обязательно. Мне больше ничего не остается. К тому же, вас это не касается. Лучше скажите, кто вы и что вам надо?

– Меня зовут Татьяна Эдуардовна. Я – экстрасенс, из столицы.

– Очень приятно. Дальше что?

– Я – экстрасенс, – повторила она настойчиво.

– Поздравляю.

– Вам ничего это слово не напоминает?

– Шарлатанов много среди вашего брата, – ответил я.– Сейчас – это расхожее слово. В этом городе, пожалуй, более употребляемыми и обесцененными являются слова «журналист» и «поэт».

– Перестаньте! – сказала она неожиданно твердо. – Перестаньте дурачиться. Лига Магов, Общество Целителей, великий Макенкули, ваша…

Во мне всё мгновенно всколыхнулось.

– Не смейте продолжать! – крикнул я хрипло. – Вы её ногтя не стоите. Экстрасенс… Я не знаю, что это такое. Зато я точно знаю, что такое целитель!

Видя её смирение, смягчился.

– Милая женщина, я этой жизнью достаточно покорежен, но каждое ваше слово – это гвоздь в мою бедную голову.