Здравствуй, грусть

лом, и, судя по всему, отношения у них самые короткие.

Отец, бедняжка, попытался обратить все в шутку.

- Ай-ай-ай, что я слышу? Что же они делали?

- Я его целовала,-с жаром крикнула я.-А Анна поду-мала...

- Я ничего не подумала,-отрезала она.-Но полагаю, что

ей лучше некоторое время не видеться с ним и заняться своей

философией.

- Бедное мое дитя,-сказал отец,-Надеюсь, этот Сирил хоть славный мальчик?

- Сесиль тоже славная девочка,-сказала Анна.-Вот по-чему я была бы очень огорчена, если бы с ней случилась беда. А поскольку она здесь предоставлена самой себе, постоянно проводит время с этим мальчиком и оба они бездельничают, беды, по-моему, не избежать. А вы в этом сомневаетесь?

При словах: "А вы в этом сомневаетесь?" - я подняла глаза. Отец в полном смущении потупился.

- Вы, безусловно, правы,- сказал он. - Конечно, в общем-то тебе надо немного позаниматься, Сесиль. Ты ведь не хочешь провалиться по философии?

- Мне все равно,- буркнула я.

Он посмотрел на меня и тут же отвел глаза. Я была сражена. Я понимала, что беззаботность-единственное чувство, которое было содержанием нашей жизни,- не располагала аргументами для самозащиты.

- Ну вот что,- сказала Анна, поймав под столом мою руку. - Вы откажетесь от роли лесной дикарки ради роли хорошей уче-ницы, но всего на один месяц, ведь это не страшно, верно?

Она и он смотрели на меня с улыбкой, в этих условиях спорить было бесполезно. Я осторожно отняла руку.

- Нет,-сказала я,-очень даже страшно.

Я сказала это так тихо, что они не расслышали, а может быть,

не захотели расслышать. На другое утро я сидела над фразой Бергсона - я потратила несколько минут, чтобы ее понять: "Сколь различны ни казались бы на первый взгляд факты и их причины и хотя по правилам поведения нельзя заключить о сути вещей, мы неизменно черпаем стимул для любви к человечеству только из неразрывной связи с исходным принципом человеческого рода". Я повторяла эту фразу сначала тихо, чтобы не растравлять себя, потом в полный голос. Я внимательно вглядывалась в нее, обхва-тив голову руками. Наконец я ее поняла, но чувствовала себя такой же холодной и бездарной, как когда прочла ее в первый раз. Продолжать я не могла: я вчитывалась в следующие строчки с прежним усердием и готовностью, как вдруг какой-то вихрь всколыхнулся во мне и швырнул меня на кровать. Я подумала о Сириле, который ждал меня в золотистой бухточке, о тихом по-качивании лодки, о вкусе наших поцелуев и-об Анне. Подумала о ней так, что села на кровати с сильно бьющимся сердцем, твердя себе, что это глупо и чудовищно, что я просто ленивая, избало-ванная девчонка и не вправе позволить себе так думать. Но про-тив воли мне лезли в голову мысли - мысли о том, что она зло-вредна и опасна и необходимо убрать ее с нашего пути. Я вспом-нила о только что кончившемся завтраке, за которым я не разжи-мала губ. Уязвленная, осунувшаяся от обиды, чувствуя, что прези-раю себя, что мои переживания смешны... Да, именно в этом