Время рожать. Россия, начало XXI века. Лучшие молодые писатели

Еще при Петре, говорят, сам князь Меньшиков зарулил в этот лес и оставил там полсвиты. За что потом был здорово избит Петром Первым. Далее, все, наверное, помнят из учебников истории сакраментальную фразу, произнесенную одним из лидеров Пугачевского восстания Салаватом Юлаевым: «Емельян! Я привел тебе пять тысяч башкир!» Такая была фраза. Ну так вот, на самом деле башкир было не пять, а десять тысяч. Просто половина отряда двинула через Алпатовку… И так далее, и до настоящих времен. Уже в гражданскую, помнят старожилы, как красный партизанский отряд, отбиваясь от белочехов, укрылся в этом же лесу… Так и не вышел. Правда, уже после отечественной появились оттуда какие-то два старика в буденовках и потрепанных телогрейках. Появились, покурили, постояли на окраине, и опять в лес… Хотя, черт его знает! Может, эти вовсе не из того пропавшего отряда, а просто: два старика в буденовках и потрепанных телогрейках…

В самой же Алпатовке не было семьи в полном составе, то есть такой, в которой кто-нибудь когда-нибудь да не пропал. Семьи у алпатовских были большие — по десять, по пятнадцать человек и более, но лет за несколько пятерых-шестерых, как правило, в семье уже недоставало. И относились к этому алпатовские довольно спокойно. Лес как бы регулировал численность населения. То же самое происходило с коровами, курами, гусями и всякой живностью. Да, было воровство. Было. Но, с одной стороны, оно вроде как и было, а с другой — вроде как бы его и не было… Просто не принято было у алпатовских замечать воровство…

Если один мужик тащил у другого гуся, то другой, даже если эту кражу и видел, — молчок. И шел в гости на гуся. Не принято было в Алпатовке кого бы то ни было обвинять. Приходил потерпевший к своровавшему вместе с ним гуся есть.

— Эх! — говорил. — А у меня гусь пропал сегодня.

— Да что ты?! — удивлялся налетчик, уминая мякоть с гусиной ножки. — В лес, должно быть, ушел?

— Видать, в лес.

— Да-а…

Они ели гуся вместе и оба знали, что это за гусь и откуда… Но строить какие-либо версии, помимо лесных считалось у алпатовских просто дурным тоном.

— А вот у Федорова коза давеча в лес ушла. Так и с концами.

— Не нашли? — спрашивал хозяин гуся.

— Какое там! Лес…

— Да-а…

Так и говорили, хотя козу Федорова крали позавчера вместе. И потерпевший Федоров прекрасно об этом знал, ибо следил за кражей через щель своего сортира. А вечером, как ни в чем не бывало, завернул к ним отужинать на козу, жалуясь на чертов лес…

Что касается пропажи людей, то, действительно, лес в какой-то степени был тому причиной. Ну вот, нет-нет да жену кто-нибудь прибьет или сынишку баламутного придавит… Снесет в лес, да и дело с концом. Бежит к участковому.

Участковый в Алпатовке был что надо. И грамотный, и добросовестный. Аккуратно записывал все показания. Потом шел к лесу. Долго стоял. Что-то измерял рулеткой. Потом заполнял протоколы. Заводил папку. А папку в сейф.

— Ну! Где моя жена, где? — спрашивал убивец через год или два.

— Найдем, найдем! — бодро отвечал участковый и продолжал заполнять бумаги и закладывать папки в сейф.

Что касается самого участкового, то он был падок до лошадей. Чуть ли не половина алпатовских лошадей топталась в его загоне. Но гордился участковый орловским каурым скакуном. Полгода назад такой же скакун был у кузнеца Семакина. Но пропал…

— Ускакал в лес безвозвратно! — жаловался кузнец участковому. — Ушел строптивый, развевая гривой в свете сияющих звезд! (Хотя видел отчетливо из-за амбара, как все это происходило на самом деле. Да и не ночью исчезал жеребец, а ранним утром. И никаких звезд не было накануне из-за облачности.)

— Беречь такого скакуна надо было, Михалыч. Холить! — журил участковый Семакина, вел за собой в конюшню к орловскому каурому скакуну и показывал, как это делается: гладил холку и давал пшеницу с руки.

Однажды у самого участкового случилась незадача. Пропал сейф с папками и документами. Накануне приезда из города какой-то прокурорской комиссии.

— Оно, конечно, не смертельно, — успокаивал участковый себя и вызванных по такому делу односельчан. — Но ведь не мог же металлический сейф самостоятельно убежать в лес!

— А черт его знает, начальник, — несмело рассуждали алпатовские мужики. — С одной стороны, сейф металлический, неподвижный, а с другой — всякое может быть…

— Вон, у меня старуха два года в постели парализованная провалялась, а нынешней весной ее как и след простыл!

— Помню я это дело, помню, — чесал затылок участковый. — Три дня расследовал. Поглотил ее чертов лес! Поглотил!

— Во-во, поглотил! — радовались подходящему слову алпатовские мужики. — Так может, и сейф твой… лес того… поглотил, а?

— Может быть, может быть, — ходил участковый из угла в угол. — Однако поверит ли в это городская комиссия? Как бы нам всем беды не было от той комиссии…

— Эка, чего испугался, комиссию! Да она сюда и не доедет… А доедет, так не выедет! Лес темный, густой. Сам знаешь.

— Поверит — не поверит! Не бери в голову, начальник! У нас эскадроны пропадали, обозы. А тут комиссия… Смешно даже!

Когда мужики ушли, участковый уселся за стол строчить письмо в областной центр насчет нецелесообразности приезда комиссии, периодически заглядывая в окно, с улыбкой наблюдая, как соседский малец обтрясал его яблоню.

Прокурорская комиссия все же доехала. И добралась нормально, если не считать потерей чемодан с консервами, который утонул в болоте во время одной из переправ. Проголодавшиеся члены комиссии по приезде сразу же бросились в алпатовский сельский магазинчик, чем очень удивили одинокого скучающего продавца. Еще больше удивился продавец червонцу, который протянул председатель комиссии, попросив при этом каких-нибудь продуктов «на все». Продавец ничего не ответил, забрал червонец, ушел и больше не появился до самого закрытия магазинчика. Впрочем, какое уж там закрытие? Дверь все равно не подходила по калибру к дверному проему, а замка не было вообще.

Прокуроры, решив больше не медлить, стыдливо сорвали несколько слив с попавшихся деревьев… Хозяин слив все это прекрасно видел. И, обогнав шествующих огородами, встретил и попросил угостить сливкой. Поинтересовался, куда идут, присоединился и пошел с ними, рассказывая прячущему глаза прокурору, что сам выращивает вот такие же сливы, но завелась какая-то «лесная тварь», которая по ночам выходит из леса и обдирает его урожаи…

— Хлеб-соль дорогим гостям! Хлеб-соль. — Участковый встретил гостей на кауром скакуне и в парадной форме. Со второго раза подъехал и, по-молодецки спрыгнув, представился.

— Прошу всех за мной. По центральной улице.

Прокуроры повиновались и двинулись по центральной улице, любуясь парадным мундиром участкового, удивляясь такому количеству наград.

— У нас такая традиция, — продолжал участковый, — любых гостей, что в Алпатовку приезжают, сначала по центральной улице ведут.

— Почему так? — удивился главный из прокуроров.

— Открытость. Свойственная алпатовцам открытость. Во избежание кривотолков и недоверия. Пусть все знают, кто приехал, сколько приехало, ну и так далее. Зато потом, если не дай бог что случится, каждый мальчишка, считай, — готовый помощник. А? Каково?!

Прокуроры заулыбались и закивали.

— А без секретов и народ приветливее, — участковый погладил холку каурого, — и нарушений поменьше. Правильно, Семакин? — крикнул грустному бородатому мужику, что стоял за калиткой и наблюдал за каурым и за шествием. — Иначе нельзя. Нет. Тут в глуши люди, как в походе, проверяются. Затаился, замкнулся в себе — пропал.

— И много пропадает? — шутливо поинтересовался кто-то из делегации.

— Много, — участковый потянул поводья, останавливая коня. — Много. Я, кажется, отписал про лес. Читали перед тем, как выехать? Вот… Хотя, знаете… Это с нашей точки зрения пропал. С обывательской точки зрения. А на самом деле бог его знает. Может, наоборот, нашел себя человек. Сидит сейчас где-нибудь в лесу, в ложбинке… Орешки щелкает да горя не знает. Живет себе, одинешенек, в удовольствие. Может, судьбу выбрал такую.