Летят перелетные птицы

Кузнецов Сергей

Летят перелетные птицы

Сергей Кузнецов

Летят перелетные птицы...

Пьеса в одном действии.

Сысерть, июнь 1997 г.

Действующие лица:

НАТАХА - женщина 38 лет

ЕГОРКА - мужчина 36 лет, ее муж

МУСЬКА - женщина 35 лет

КОПЧЕНЫЙ - мужчина 31 года

ПРОВОДНИЦА

МИЛИЦИОНЕР

Поздний летний вечер. А, может, уже и ночь. Вроде бы сегодня, говорили, самый длинный в году день. Железнодорожный вокзал небольшого города с нелепым названием Курья Нога. Его серое здание тонет в сумерках. Веет прохладой. Редкие в это время пассажиры сбиваются в кучки в ожидании поезда и застывают, словно экспонаты музея мадам Тюссо. Голос диспетчера гулом разносится по окрестностям: "На третьем пути сцепка! Внимание! Сцепка на третьем пути! Вы что там, уснули?" "Уснули, уснули",- вторит ему эхо...

И на самом деле, все уже спит, и провинциальный городок, и люди, его населяющие. Кажется, утром они проснутся, но не совсем, а лишь наполовину, и, сонные, будут вполсилы делать какие-то свои нелепые делишки: сидеть с удочками на берегу реки, высаживать в теплицах помидоры, окучивать на огородах картошку. И жизнь будет как будто бы идти, а на самом деле стоять...

Так же будут рождаться дети, взрослеть и обзаводиться уже своими семьями, рожать своих собственных детей, растить их, незаметно стареть и умирать... Нехитрый уклад их жизни будет точно таким же и через десять лет, и через двадцать, и через сто... Так же будут ходить они по грязным дорогам и проклинать правителей. Так же будут от скуки пить водку и ругать свою беспросветную жизнь. Самой нужной книгой у них по-прежнему будут "Советы садоводу и огороднику", а самой актуальной телепередачей - "Сельский час". Конечно, дети в этом городке не будут махать руками при виде проходящего поезда, нет, они будут лишь иногда с затаенной тоской смотреть ему вслед... Да и то, крайне редко, потому что детство здесь коротко, а иллюзии мимолетны...

Да и не город это вовсе, чего это я... Так его назвали только составители географических карт, положившись на данные переписи населения. А на самом деле, это так, железнодорожный узел, пересечение двух дорог, одна из которых ведет в Москву, а другая - в Петербург. И этим самым узлом железных дорог намертво скручены судьбы этих простых людей, жизнь которых заключается в противостоянии ее трудностям. И этот культ железки, царящий в этом местечке, вполне объясним: работа здесь есть только для тех, кому повезло устроиться на станцию.

Ну а сейчас городок спит. Лишь бабы в оранжевых куртках в полумраке послушно идут на третий путь сцеплять вагоны... Они кротки и покорны, как агнцы, принесенные в жертву суровому богу. Их пропитые и прокуренные мужья уже давно обглоданы червями, и они-то, как никто другой, знают, что очередь теперь за ними...

"На первый путь прибывает поезд номер четыреста тридцать один..." "Один-один",- разносит эхо зычный голос неугомонного диспетчера. "...Следующий по маршруту Староухватинск Москва..." "Москва! Москва!"- победно подхватывает эхо. "Номера вагонов по ходу движения поезда",- не унимается голос. "Поезда... Поезда..." - вторит эхо. Но голос закатывается снова, еще громче прежнего: "Внимание! Повторяю!.."

Кажется, он должен разбудить даже мертвого, но город спит. Голосом Фроськи Ферапонтовой, семнадцатый год работающей на станции, здесь убаюкивают младенцев, с самого детства приучая их к гордости за принадлежность к технократической цивилизации и заранее готовя к работе на железной дороге. Этот сейчас единственно живой голос - такая же примета города, как паровоз, загнанный на невысокий бетонный постамент, и, вопреки исторической правде, выкрашенный красной краской...

Но постойте, постойте, кажется, что-то происходит... Театр, да и только! Зажглись фонари и тусклым светом осветили место возле вокзала. Люди на платформе ожили, зашевелились, стали поднимать с земли и переносить свои вещи, а наиболее активные из них - бабы среднего возраста с круглыми обветренными лицами и с тележками в руках, - мелкими перебежками двинулись на другую сторону платформы.

И вот уже словно из другого мира, всколыхнув застоявшийся воздух, со свистом и скрежетом вырвалось агрессивное гусеницеподобное чудовище с двумя желтыми глазками на тупой морде. Это из темного леса выехал состав с полуторами десятками вагонов. Железная гусеница зашипела, проползла длинный тормозной путь и нехотя остановилась.

И началось представление! Бабы с тележками, не дожидаясь, пока поезд остановится совсем, побежали за своими вагонами, цепляясь за поручни у дверей. "Ну, подождите! Подождите! Успеете все! Никто не останется!" - привычно осклабилась стальными зубами матерая проводница, открывая дверцу и опуская подножку.

Пассажиры, выждав обязательную процедуру проверки билетов, торопливо поднялись в тамбур и начали рыскать по вагону в поисках свободных мест. "Егорка! Муська! Сюда! Здесь купе свободный!" - раздался чей-то сдавленный крик. И тут же мужчина и женщина бросились к возопившей. "Че, правда, что ли? Свободное?" - изумилась женщина. "Ну почти... На одном там, на верхнем..." И баба сделала неопределенный жест правой рукой.

Они воинственно вошли в купе и сели. Так же когда-то завоевывали новые территории доблестные туземцы. Мужчина подсел к кричавшей, а женщина, названная кошачьим именем, села напротив.

НАТАХА. Может, свет включить?

МУСЬКА. Так ведь спит, наверно?

НАТАХА. Ну а как мы в темноте будем, а? Нужно ведь чай попить... ( Включает свет.) Давайте это все хозяйство, трехомудию эту, сложим вниз, а то сверху может упасть, и по башке...

МУСЬКА. Тележки-то... Ну... ( Встает и поднимает спинку, складывает туда пустые клетчатые, называемые в народе спекулянтскими, сумки, и тележку.)

НАТАХА. ( Тоже встает и, сталкиваясь задницей с задницей МУСЬКИ, проделывает те же манипуляции. ЕГОРКА ей помогает.) Я свою, блин, тачанкой называю, а этот ( показывает на ЕГОРКУ ) "мерседесом"... ( Тот кивает.) Держи, ну! Чего киваешь?

МУСЬКА. Я тут где-то месяц назад когда ехала, видела, "мерседес" этот прямо на проводника упал...

НАТАХА. Да ты че? Ну и что было?

МУСЬКА. Ногу ему сломало...

НАТАХА. Это когда? Где?

МУСЬКА. В сорок первом, кажется...

НАТАХА. Да ты че голову мне морочишь? В сорок первом тебя еще не было на свете!

МУСЬКА. Да я про поезд говорю, ты че?..

НАТАХА. Ах, про поезд, а я подумала, во загибает, а! В сорок первом!

МУСЬКА. Это месяц назад где-то, когда ты, помнишь, не смогла, и я одна ездила...

НАТАХА. А у меня тогда эти, ну как его, куртки зависли...

МУСЬКА. Че за куртки? У тебя разве были?

НАТАХА. Да не куртки, эти, ветровки, китайские, попробовать решила, взяла, думала, пойдут...

МУСЬКА. Да нет, щас такие не берут... Нужны эти, как его, итальянские, ну то есть китайские, но с итальянскими этикетками, "Дерьмунди", кажется...

НАТАХА. Ну я такие и взяла!

МУСЬКА. "Дерьмунди"? И не пошли?

НАТАХА. Ну как, с грехом пополам... Штук триста осталось...

МУСЬКА. Ну ты дала маху... ( Садится на свое место и вытягивает ноги.) Но ничего, "Дерьмунди" - фирма известная... Еще "Лажаччи" неплохая...

НАТАХА. И че с проводником?

МУСЬКА. Ногу, я говорю, ему сломало...

НАТАХА. Нет, а потом-то что?

МУСЬКА. Высадили его на первой же остановке, в Нижнем, кажется, там врачи с носилками уже ждали, сообщили им, видимо, по своей связи пейджинговой там или сексотовой, а проводника этого на обратном пути, сказали, заберут...

НАТАХА. ( Ставит на стол двухлитровую бутылку лимонада, две кружки и батон хлеба. ) А пассажиру чего?

МУСЬКА. Да это носилки-то не пассажира были, а его... Проводника этого... Они ведь сами больше нашего везут...

НАТАХА. Ой, не говори... А на нас катят... ( Садится. ЕГОРКА - тоже.)

МУСЬКА. Там это купе, проводников которое, было забито под самый потолок... Как у китайцев точно... Оттуда и тележка вылетела... Ой, кажется, трогаемся...