Дай погадаю! или Балерина из замка Шарпентьер

У кладбища гулял теплый ветерок, припекало солнце и пахло мокрыми гиацинтами.

– Значит, на сегодня именно собачка Чекита наследница огромного состояния? Очень интересно. Скажите, а у кота есть имя? – я сделала попытку продолжить светскую беседу. – Иногда котов зовут просто – Кот.

– Не помню. Так мы идем? – Борщук вылез из машины, и я последовала за ним. – Впрочем, кота зовут Принц Фердинанд, и это никакой не секрет.

Борщук приостановил шаг и пожевал губами.

– Мне позарез нужно найти сестер Хвалынских, я должен обставить похороны Эмилии по высшему разряду – это моя святая обязанность. Думаю, кладбищенские работники не откажут нам в информации, если мы поспрашиваем их? Ведь других зацепок нет, как вы считаете? – обернулся ко мне душеприказчик.

– Конечно, не откажут, пойдемте, Витольд Иванович, – кивнула я, впрочем, ни в чем не уверенная.

– Я тоже так думаю. – Борщук подмигнул, и мы отправились к белому кирпичному дому неподалеку от церкви.

– Господи, как хорошо-то! – выдохнула я, когда через полчаса мы вышли из кладбищенской конторы и посмотрели на ксерокопию плана кладбища, который купили за смешные сто рублей.

Под вековыми деревьями чрезвычайно легко дышалось и даже хотелось поваляться на травке, если бы не кресты кругом.

– Идти далеко, – поморщилась я.

– Дойдем. – Борщук зевнул и мелко перекрестил рот, чем напомнил мне моего покойного дедушку. – Им сестру хоронить, наследство делить и Чекиту кормить с ложечки трюфелями, а они пропали, дуры старые, – проворчал он.

– И не говорите, – кивнула я, едва поспевая за резво шагающим душеприказчиком. – Что же случилось с ними, не знаете? Почему одна Эмилия осталась популярной? Неужели все дело в возрасте, но ведь Плисецкая танцевала и в семьдесят, да и сама Эмилия тоже...Так почему же не все три, а только одна осталась на сцене?

– Все дело в браке Эмилии с модельером Тавиани. – Борщук, беззвучно шевеля губами, читал иероглифы на одном из могильных памятников. – Сестрам же сначала перекрыли выезд за границу, и потом – век балерин недолог... Вообще-то я мало об этом знаю.

У могилы певца Талькова толпился нетрезвый народ.

– Шедевральная могила, – буркнул душеприказчик, глядя на памятник в форме нательного креста. – Ни к чему не придерешься.

Неожиданно от могилы Талькова к нам перебежала какая-то юркая, живая сущность, и лишь несколько секунд спустя я разглядела, что это длинный такс, судя по бросающимся в глаза первичным половым признакам. Нахально взглянув на нас, такс прошмыгнул за ближайший памятник в виде гроба, покрытый мхом, и задорно гавкнул оттуда на нас.

– Скажите, а Эвридика с Марианной когда-нибудь навещали сестру в Италии? – спросила я.

– Да, но Эмма нас так и не познакомила и даже не делала попытки почему-то... – Душеприказчик с видимым любопытством рассматривал кресты и надгробия. – Я по своей первой профессии зоолог, специализировался на мышах, – внезапно признался Борщук. – Так вот, мыши умеют сопереживать, они волнуются за соплеменника, если тот попал в мышеловку, но далеко не все, знаете ли... Что в нас заложено изначально – сильно отличается от мышиного. Есть люди слабые – они всегда зависят от обстоятельств. – Борщук, держась рукой за сердце, вдруг резко остановился. – Сначала они зависят от родителей, потом от супруга и, наконец... от собственных детей.

– И пусть их! – вставила я свои «пять копеек».

– Если родные добры к ним, то да, но, согласитесь, это бывает редко. – Тут Борщук закашлялся. – Могут спасти, а могут и подтолкнуть. Вспомните, к примеру, как родственники делят наследство... Кто смел, тот и съел!

Я, не имея подобного опыта, промолчала.

– Но Эмма всегда помнила о сестрах, она их любила. – Тут душеприказчик закашлялся и высморкался.

– Знаете, я всегда удивлялась, как люди скатываются вниз, – пробормотала я. – Ведь они знали другую, лучшую жизнь...

– Без сомнения, они ее знали, – кивнул Борщук. – Но, согласитесь, сила духа – это диагноз, она либо есть у человека, либо ее нет и в помине!

– Если б у них были хорошие мужья, они не стали бы собирать бутылки, после того как объездили весь мир, – предположила я. – А как живется в Италии?

– Ах, Италия... – душеприказчик хмыкнул. – В Риме, милочка, если вы вышли на улицу без шляпы, то вы не дама!

Так мы и шли, сбавив шаг, рассуждая и ворча. Пару раз спросили у идущих нам навстречу старух, где тут пятьдесят шестой участок, но ни одна старуха нам не сказала ничего вразумительного, поэтому приходилось сверяться с планом каждые сто метров.

Ни одному человеку никогда не понять другого – вот итог этого разговора.

Борщук лишь многозначительно улыбнулся, когда я его озвучила.

– Скажите, а после смерти Марианны и Эвридики замок уже точно отойдет государству? – уточнила я.

– Если у сестер Эмилии нет детей, то отойдет, без всяких сомнений, – кивнул Борщук.

– А у них нет детей?

Витольд Иванович пожал плечами.

– Вроде нет, насколько я знаю, – неуверенно произнес он. – Эмилия ничего не говорила о родных племянниках, она, я думаю, знала бы о них обязательно. Кстати, вы ведь... не дочь одной из сестер?

– Конечно, нет, – поспешно сказала я. – Похоже, мы заблудились.

Глаза душеприказчика благодарно мигнули.

– А вот мы сейчас спросим. – И Витольд Иванович обратился к богатырю с совковой лопатой на плече.

– Будьте любезны, – откашлявшись, начал Борщук, на что богатырь, даже не дослушав, черенком от лопаты указал, куда идти.

– Участок не нужен? – в свою очередь поинтересовался он. – Рядом с богатыми и знаменитыми...

– А почем? – немного оробев, спросила я.

– По деньгам, – могильщик вздохнул. – Могу устроить, а пятьдесят шестой направо, близко совсем, – повторил он, внимательно оглядывая нас.

А мы, воспользовавшись его советом, через минуту уткнулись в могилу с плачущим отроком на ней... Обойдя мраморного отрока, мы увидели большой черный валун со звездой Давида и фамилией на букву Х.

– Хейсон Фися, кажется, – прочел Борщук, добавив как бы между прочим: – Знавал я одного Фисю, правда, не Хейсона... а Рубинстайна.

Мы обошли и валун, читая полустертые фамилии на крестах, но захоронение Хвалынских нам так и не попалось на глаза.

Белая фигурка, сидящая у соседнего склепа, похожая на малютку-мальчика, прикрытого ради шутки простыней. Я потрогала его за плечо и отдернула руку. Это был камень...

– Может быть – там? А давайте обойдем с двух сторон, – услышала я голос душеприказчика позади себя.

То, что произошло потом, ввергло меня в самый натуралистичный кладбищенский страх, потому что внезапно я потеряла из виду Витольда Ивановича. Вот только что он стоял рядом со мной и вдруг пропал, лишь я зашла за черный небольшой склеп. К тому же с неба вдруг брызнул дождь, хотя всего лишь полминуты назад светило солнце. Я быстро, по памяти, возвратилась на дорожку, по которой мы шли вдвоем, но, кроме вислоухой черной собаки, отдаленно напоминающей Борщука, на ней никого не было! Мы некоторое время наблюдали друг за другом, первой устала я и отвернулась. На ближней могиле сидел кот, но я лишь через минуту поняла, что это всего лишь памятник коту, правда, в натуральную величину.

«Хвалынский Барсик – от Мусечки и сестер Хвалынских» – значилось на медной табличке, воткнутой у пушистого хвоста.

– На человеческом кладбище похоронен кот, ничего себе, а? – Я поискала глазами душеприказчика Борщука, однако тот словно сквозь землю провалился, а кричать и звать среди могил, как в дремучем лесу, было немыслимо.

У меня от страха зашевелились волосы. Дождь припустил сильней, и, взглянув на могилу кота еще разок, я решила где-нибудь схорониться. Но ближний склеп со стальной дверью и фигуркой танцующей женщины на ступеньках, словно бы она танцует на них, вызвал во мне желание бежать с кладбища, а не прятаться. За спиной раздался хриплый кашель, и я подскочила от страха прямо на могиле кота. Однако это был Витольд Иванович. Выглядывая из-за дерева, он прошамкал ворчливо: