Гравитация (СИ)

Волны медленно оббегают мои ноги, заворачиваясь барашками и исчезая в новой линии прилива. Где - то далеко впереди небо опрокинуто в воду, и граница разделения словно исчезает в туманной дымке. Если долго стоять в воде, в какой - то момент можно ощутить, как становишься частью неё. Мерное покачивание будет отдаваться ритмом сердца, а тихий шорох проникнет в каждый угол разума, вытеснив суетливые мысли. Над волнами летает одинокая чайка, и её перья поблескивают на солнце, отливая почти металлическим блеском. Она парит на широко расправленных крыльях, медленно и отстраненно рассекая пространство над гладью воды. Кажется, что птица просто наслаждается тем, как её несет поток воздуха, но это ложное впечатление. Она ждет. Ждет спокойно того момента, когда упадет камнем вниз, настигая свою добычу, беспечно плывущую в мнимой безопасности водной толщи.

И я тоже жду. Выиграет тот, кто будет спокойно ждать своего часа, неважно — принесет ли тот последний вздох или долгожданную свободу.

Они заходят ко мне еще пару раз, но теперь их поведение более агрессивно. Они испытывают раздражение из - за того, что вынуждены торчать в этой дыре, а их работодатель явно пребывает в нетерпении. Возможно, что в третий раз я уже не смогу отделаться игрой в полукоматозное состояние, и это заставляет меня все сильней пытаться справиться с неподатливой лентой на руках.

Я слышу, как они обсуждают — кто пойдет в этот раз. Один говорит другому, что можно попробовать применить что - нибудь пожестче, но другой сомневается. Ему и так не нравится то, что я того гляди помру, дескать труп на их совести, а тот, кто платит за работу, может и свалить все на них. Первый смеется над его нерешительностью и предлагает ему посидеть за стенкой, если это так сильно его волнует. Он может сделать все сам.

Раздается звук, который говорит о том, что кто - то поднялся с места, и сейчас направится сюда. Ко мне. Сколько бы я не уговаривала себя, сколько бы не заставляла забыть о скрученном в спазмах желудке и непрерывно ноющей голове, теперь это всё зря. Хоть я и не могу лишний раз дернуться, мысленно я мечусь, как загнанный в угол зверек, понимающий, что его часы отсчитывают последние секунды.

Не помогают даже мысли о том, что если все закончится, то может быть я встречу свою семью. Может быть все закончится гораздо быстрее. Дыхание сбивается на тяжелый хрип, в легкие оно не доходит. Начинает щипать глаза, и без того раздраженные и саднящие.

Мне опять предлагают подписать чертову бумагу, и я почти готова это сделать. Какая уже разница, ведь и так понятно, что живой меня не отпустят. Я продолжаю делать вид, что почти на грани потери сознания, но понимаю, что мужчина передо мной сегодня пойдет на всё, лишь бы я развязала им руки. Он раздумывает пару секунд, затем откладывает драгоценную бумагу в сторону и демонстративно закатывает рукава. После чего говорит, что он этого не хочет, но всё равно вынужден играть по - плохому.

Кажется, моё лицо настолько отвратительно выглядит, что он секунду медлит, пытаясь понять — есть ли смысл бить по голове. Смысла нет - мысленно отвечаю я ему. Один удар, и я отправлюсь обратно в черноту, если не к праотцам.

Тогда он говорит, что сломает мне ногу. Жуткая затея.

Когда я уже готова признать свое поражение, лишь бы меня прикончили менее болезненно, позади, за дощатой перегородкой кто - то громко и надсадно кричит. Этот звук говорит о боли, слишком сильной даже для мужчины. Затем раздается шум борьбы, разносящей все вокруг. И затем — тишина. На всё уходит чуть больше минуты.

Мужчина, приготовившийся испытать мои кости на прочность, явно застывает в недоумении. Затем поднимается, позабыв про меня. Когда он распахивает криво сделанную дверь, и в мой темный угол долетает свет, я понимаю, что этот красавчик действительно слишком мощный, чтобы раскатать меня в коврик одним ударом. Просто так я точно не умру. Но сейчас мне дают небольшую паузу, и я лихорадочно царапаю проклятую ленту, выламывая себе пальцы. Второй ноготь содран полностью, и теплая кровь заставляет пальцы соскальзывать.

Тишина длится недолго. Мужчина окликает напарника, но не получает ответа. Я слышу его ворчание, оно пронизано нотками удивления. Наплевать, что там могло его удивить, главное — не останавливаться. Видимо, решив, что напоследок можно дать мне шанс, судьба внезапно улыбается. Я понимаю, что надорвала одну из полос, которые уже сбились в непонятный крученый шнур от моих стараний. Это придает сил, и я продолжаю попытки освободиться.

До тех пор, пока за перегородкой не раздается новый вопль. Это голос второго, который решил ломать мои ноги. И его голос полон удивления и боли, боли больше, она вылетает из его горла, а затем превращается в хриплый клекот. Словно он внезапно потерял весь воздух, или же в его горле плещется вода.

Затем раздается шум возни, не борьбы, а словно кто - то пытается ползти по шершавым доскам, цепляясь за какие - то предметы и роняя их с грохотом на пол. У меня нет времени обдумывать происходящее, я лишь отстраненно констатирую звуки и потихоньку освобождаю руки. Осталось еще пара усилий, когда за перегородкой тишину, нарушаемую булькающими звуками, разрезает хриплый вой. Он замирает, оборвавшись на высокой ноте, а я в этот момент останавливаюсь, пытаясь понять — что же там творится. Чавкающие влажные звуки. Неясный шум, словно кто - то волочит по полу большой мешок. Удар. Тишина. Затем снова возня, сопровождаемая сосредоточенными ударами, словно кто - то пытается разрубить какой - то предмет.

Мои руки наконец - то свободны, но я, несмотря на это, продолжаю оставаться на месте, боясь пошевелиться. Я слышу, как хрустит что - то, сильно похожее на человеческие кости, слышу, как кто - то вновь тащит нечто большое, а затем возвращается обратно, принимаясь за новую работу. И я не знаю, что было хуже — оставаться тут с двумя бандитами, или же оказаться отделенной тонкой стенкой от кого - то более опасного, чем вышибалы, нанятые получить мою подпись на документе.

Я остаюсь неподвижной и стараюсь почти не дышать. Спина так крепко прижата к столбу, что ребрам становится больно. За перегородкой, наконец становится слишком тихо. И я слышу, как тот, кто орудует там, возвращается. Пол поскрипывает под его ногами, и по приближающимся звукам становится понятно, что человек подходит к дощатой стенке.

Достаточно пары шагов вбок, в распахнутую перекошенную дверь, и даже эта призрачная преграда исчезнет. Он делает еще шаг и останавливается. А я пытаюсь не дышать, до боли в глазах всматриваясь в освещенный проход и ожидая смерти, решившей вновь вернуться за мной. Человек снаружи молчит, но он тут. Ждет ли он, что я выдам свое присутствие или хочет сыграть в какую - то свою игру? Если он убил тех двоих так легко, то я буду чем - то вроде соломинки, которую можно переломить одним движением. Время почти ощутимо, если постараться, то можно услышать, как оно стекает тягучими каплями крови. Но тот, за стеной, молчит. Молчу и я, замерев в ожидании.

Затем происходит нечто неожиданное. Он уходит. Я слышу, как он уходит, и где - то в дальнем конце сарая хлопает дверь. Возможно, что он решил, будто кроме тех двоих больше никого и не было. Я хватаюсь за новую отсрочку, любезно предоставленную мне смертью, и пытаюсь подняться на ноги.

С третьей попытки я стою на ногах, ватных и слабых, как у новорожденного жеребенка. Мне надо пройти до двери, и я надеюсь, что смогу сделать сама эти несколько шагов. Они даются мне с усилием, словно я заново учусь ходить. Но с каждым новым движением онемевшие мышцы вспоминают свои функции, и к двери я подхожу уже относительно уверенно.

Та часть, которая оставалась светлым пятном за перегородкой, действительно освещена. Покачивающаяся на тонком проводе лампочка освещает ее достаточно, чтобы я могла увидеть широкие кровавые разводы на полу. В одном месте кровь стоит лужей, в другом — она тянется полосой от волочившегося по полу тела, уходя к двери на улицу. Везде стоит этот запах смерти, свежий, еще не остывший, но мой желудок не реагирует рвотным спазмом на нее, наверно благодаря тому, что тело вообще мало на что сейчас может отзываться. Я оглядываю помещение и вижу на перевернутом ящике, служившем табуретом, багровые разводы.