Никелевая гора. Королевский гамбит. Рассказы

Он сел возле кровати и тупо глядел на отбрасываемые ночником смутные тени: одна длинная, изогнутая, и две потоньше, упирающиеся в нее прямыми линиями, — изголовье кровати. Закрыв глаза, он представил себе шоссе у «Привала» и движущиеся по нему грузовики, темные, наращивающие скорость, чтобы взобраться на одну из двух гор, между которыми располагалась закусочная, а потом — дорогу, которая ведет к Никелевой горе, там, где повороты делаются опасными, а подъем — все круче, ведет сквозь заросли оголенных буков и кленов в чащу лиственниц и елей и внезапно выскакивает на открытый простор, где в хорошую погоду видны звезды, а далеко внизу — река. Кэлли снова застонала, и он надавил ей пальцами на спину. Вот уже несколько часов, как к ней никто не заглянул.

Сзади него открылась дверь, и по кровати растекся свет. Сестра сказала:

— Мистер Сомс, к вам посетитель. Он ждет вас в приемном покое.

Генри молчал, он собирался с духом. Увидев, что сестра не думает входить, он сказал:

— Вот уже несколько часов к моей жене даже никто не заглянул.

— Я скажу дежурной. Я уже сменилась. — Сестра ушла, и Генри вслед за ней поднялся с кресла и двинулся к двери в коридор. Сзади застонала Кэлли, он остановился. Стон утих, она опять спала спокойно.

В тускло освещенном уголке приемного покоя сидел Джордж Лумис в своей непомерно большой куртке из овчины, с незажженной сигаретой в зубах и листал левой рукой журнал, наклоняя голову к самой странице. Правый рукав его куртки болтался пустой. Джорджу было тридцать — в волосах уж появилась проседь, — но он выглядел совсем мальчишкой. Когда Генри подошел к нему, он поднял голову и усмехнулся.

— Есть новости? — спросил он, вставая.

Генри покачал головой.

— У нее уже шестнадцать часов продолжаются схватки. В соседней комнате за это время три женщины успели разродиться.

Джордж смотрел на него все так же с усмешкой, и Генри вдруг спохватился, что говорит об этих шестнадцати часах чуть ли не с гордостью. Уж не хочет ли он, чтобы роды у его жены растянулись на целую неделю.

Джордж ощупывал карманы, ища сигареты.

— Что ж, иногда приходится подождать, — сказал он. — Закуришь?

Он нашарил пачку, неловко вытащил ее, постучал ею по ноге, вытряхивая сигарету, и уж тогда протянул пачку Генри. Тот вытянул торчащую сигарету, хотя, чтобы не портить сердце, в последнее время бросил курить. Джордж вынул спичечный коробок и чиркнул спичкой, все так же действуя одной рукой, — спичка, вспыхнув, на секунду осветила кусок стены — и дал закурить Генри, а потом закурил сам. Они сели.

— У тебя усталый вид, — сказал Джордж.

Генри махнул рукой.

— Ты что так поздно выбрался из дома? — спросил он. У Джорджа обтянуло скулы, под глазами зеленели тени. Губы бледные, как у мертвеца. Он до сих пор не оправился после несчастного случая со сноповязалкой.

— Зачикался, — ответил Джордж. Он отвел сигарету в сторону, будто проверяя, не погнулась ли, и Генри понял без дальнейших объяснений, что он имел в виду. Зачикался с одной рукой — три часа на работу, которую можно сделать за час, — потому что, пока ты лежишь в больнице, соседи-то, конечно, соберутся, чуть не сотня человек, будут доить коров, и набьют полный двор дровами, и смелют твое зерно, и дадут курам воды, и вспашут поле, но со временем ты возвратишься домой, а им и для себя надо колоть дрова, и зерно молоть, и пахать, и сеять, так что, если ты молодой, как Джордж Лумис, тебе немало лет еще предстоит колоть дрова. А это и с двумя руками нелегко.

— Как у нее дела? — спросил Джордж, отворачиваясь и рассматривая чучело совы.

— Пока неплохо. Док Кейзи говорит, ей, может, придется круто.

Джордж кивнул, будто док ему это уже сказал.

— Кэлли у нас молодчина. — Он наконец взглянул на Генри. — Чем я мог бы вам помочь?

Прямо над их головами что-то крикнул или простонал старик, и у Джорджа брови сошлись к переносице. Генри взглянул на столбик пепла на своей сигарете, осторожно поднес ее к пепельнице и стряхнул. Потом вспомнил о вопросе Джорджа и сказал:

— Нам абсолютно ничего не нужно.

— Я тебе завтрак принесу, — сказал Джордж. — Док говорит, ты тут весь день не ел, пока он не принес тебе чего-то поужинать. Он велел передать, чтобы ты непременно отдохнул.

Генри кивнул.

— Глубоко благодарен.

— Брось. Пожалуй, мне пора. Путь не ближний. — Он снова усмехнулся и встал. — А знаешь, я тут налетел на… — Он смутился и замолчал, потом начал сосредоточенно возиться с молнией на куртке, но Генри уже понял.

— На кого? — спросил он, застыв на стуле и сощурившись.

Джордж все дергал молнию. Высвободил ее наконец и лишь тогда поднял глаза и через силу улыбнулся.

— Он ведь должен был рано или поздно вернуться. Сам понимаешь.

Генри смотрел на него.

— Давно он тут?

— Не знаю, может быть, день-два, а может, неделю. Я не спрашивал.

— Ты с ним разговаривал?

— Нос к носу столкнулись, я сказал: привет, вот и все. Он устроился на работу в Пурине. Там я его и встретил.

— Он, стало быть, остается в наших краях?

— Почем мне знать. — Джордж шагнул к Генри. — Мне, пожалуй, правда пора…

Генри нагнулся вперед, сложив ладони, еще сильнее щурясь и кося глаза. Он сказал — и в полумраке комнаты его слова не показались странными:

— Я хочу его убить.

Джордж помертвел. Он посмотрел на Генри и тихо произнес:

— Совсем ополоумел, идиотина.

— Я серьезно.

Джордж вдруг снова вытащил сигареты, вытряхнул на ладонь одну штуку и прикурил от той, которую держал во рту.

— Сроду ничего подобного не слышал, — сказал он. Его рука дрожала. — Сидишь тут тихо-мирно, и на тебе!

— Я могу объяснить — почему.

— Не надо объяснять. Я ничего об этом не желаю слышать. Ты даже думать такое не смей!

— Я могу сказать тебе, что он натворил.

Джордж шагнул было к двери, но тут же с решительным видом обернулся.

— Слушай, мне пора домой. По этакому снегу меньше чем за полчаса не доберусь. — Он снова подошел вплотную к Генри. — И помни, что я сказал: тебе нужно немного поспать.

Генри протянул руку, чтобы его задержать, и Джордж остановился, но Генри опустил руку.

— Попробую, — сказал он.

— Давай, прямо сейчас.

Генри кивнул. Сидел он совершенно неподвижно, крепко стиснув кулаки, и не отрываясь смотрел, как Джордж прошел мимо него к двери. Джордж помахал ему рукой, и, чуть помедлив, Генри помахал ему в ответ. Он думал: «Значит, он вернулся». От этой мысли тело стало невесомым, как будто выскользнула из-под ног земля и он повис в пространстве.

Наконец он поднялся, медленно, глядя на дверь, где минуту назад стоял Джордж Лумис, а сейчас виднелись лишь отраженные в стекле огни и за отражением — снежинки. «Значит, Уиллард возвратился домой», — снова и снова повторял он мысленно.

Когда он вошел в палату, Кэлли еще спала. Он сел рядом с ней, положил ей на спину левую руку и закрыл глаза. Правой рукой он щипал себя за верхнюю губу. Два часа она спала бесшумно, потом все началось снова, только хуже. Ей теперь делалось больно от прикосновений к спине, и она мягко отстранила его руку.

Ночная сестра была сухопарая деревенская женщина, старая дева, с неприветливым лицом и жесткими седыми волосами, напоминавшими стальную проволоку.

— Все вверх дном, — заявила она. — Эту палату только успеешь убрать, вы через полчаса ее в свинарник превратите.

Она прошла мимо кресла, на котором сидел Генри, втянула носом воздух, словно от него воняло, зачем-то поправила вторую, аккуратно застеленную постель и принялась наводить порядок на полках.

— Домино, — с отвращением произнесла она, тремя пальцами приподнимая коробочку. — Что вы еще придумаете? — И после этого вышла, даже не взглянув на Кэлли.

Он так и не поспал, верней, только чуть-чуть вздремнул. Ему снился лес и тысячи птиц, они кружились и кружились над деревьями, черным вихрем на сером небе. На следующее утро в семь часов, то есть ровно через сутки после того, как у Кэлли начались схватки, снова появился доктор Костард и на время осмотра выслал Генри в коридор. Пять минут спустя он вышел и остановился, стаскивая резиновую перчатку.