Я не могу проиграть (СИ)

— Привет! — я чмокнула его в щеку.

— Мама должна тебе кое-что рассказать, а я пойду, пройдусь, чтобы вам не мешать, — быстро сказал он, тоже пряча глаза.

Я опустилась на краешек табуретки.

— Тебе не нужно уходить, — сказала мама. — Вика уже взрослая и будет лучше, если мы вместе все обсудим.

— Мы вместе обсудим?! — повторил он. — Ты не понимаешь, что нас, — он сделал ударение на этом слове и горько усмехнулся, — Нас больше нет.

Я ничего не понимала: это определенно были не мои родители, что-то изменилось, пока я была в школе.

— Мама! Папа! Что происходит? — я беспомощно переводила взгляд с одного на другого, но они не обращали внимания на меня.

— Имей мужество рассказать о том, что ты сделала с нами и о своей великой любви, — поморщился отец, вскакивая со стула. — Только не надейся, что она тебя поймет.

Хлопнула входная дверь, мы остались вдвоем. Какое-то время я молчала, потрясенная и убитая.

— Куда он ушел? — в конце концов спросила я, потому что мама по-прежнему молчала.

— Не знаю, — мама постукивала тонкими пальцами по столу, глядя в окно.

— Мам, ну что произошло? Вы поссорились?

— Дело в том, доченька, что мы с твоим папой разные люди, — начала она, стараясь не смотреть на меня. — Да ты и сама это замечала. Общее у нас только ты, и это единственное, что хоть как-то объединяет нас, в остальном — каждый из нас уже давно живет своей жизнью. Я — музыкой, гастролями, концертами, а папа — своими экспедициями, в которых он проводит больше времени, чем с нами. А когда мы встречаемся, то уже не знаем, что делать вместе, такие разные у нас интересы. В общем, мы, — она сделала паузу и с трудом выговорила — Решили развестись.

— Ерунда какая-то, — потрясла я головой. — Вы прожили вместе семнадцать лет и теперь вдруг обнаружили, что не подходите друг другу? Но до сих пор все же было хорошо, вы даже не ссорились?!

Мама вздохнула и нервно стала постукивать длинными тонкими пальцами по столу, ей не хотелось ничего мне объяснять, но я должна была знать всю правду, какой бы горькой она не была, поэтому продолжала настаивать.

— Хорошо. Постарайся понять — ты уже взрослая — я полюбила другого человека и не могу больше оставаться с твоим отцом.

— Что? Ты влюбилась? — удивилась я. — Кто он? Кто может быть лучше папы? Кто еще будет также любить тебя? — выкрикнула я, словно мы поменялись ролями и мама стала маленькой и неразумной.

— Николай играет на виолончели в нашем оркестре. Он замечательный, близок мне по духу, и у нас одно общее дело — музыка. Мы любим друг друга, и я, наконец, поняла, что такое счастье.

— А все эти годы ты была несчастной? — допрашивала ее я. — А как же папа? Как он будет жить без тебя? — почему-то мне не пришла в голову мысль о себе, словно я уже была не с ними.

— Не знаю, доченька, — при упоминании о папе у нее становился виноватый вид, — я думаю, что он привыкнет, он сильный. Встретит другую женщину, полюбит. Мужчины недолго остаются одни.

— Напрасно ты себя утешаешь, — сказала я. — Папа однолюб, он не сможет тебя забыть, и ты это знаешь.

Мама опустила глаза вниз и заморгала, пытаясь сдержать слезы. Я смотрела на нее, и у меня разрывалось сердце, мне было обидно за отца — моя мать, которую он так любил, предпочла ему другого. Моя семья была моей опорой, моей крепостью, и мне всегда казалось, что у меня всегда будет этот дом, где живут самые близкие люди, которые меня любят и всегда поймут. Но вот я стою у развалин потерянная и одинокая.

«Нас больше нет», — сказал папа, когда уходил, и я согласна с ним: теперь мы врозь — беззащитны и ранимы. Что чувствовал он, когда после семнадцати лет совместной жизни, всех его цветов, подарков и бесконечных ухаживаний она сказала ему, что больше не любит его? Да как вообще она могла поступить с ним так? Мне хотелось помочь ему, облегчить его боль, но он ушел, и я даже не знаю, навсегда ли это или на время. Неожиданно мне стало невыносимо сидеть на месте и смотреть на свою мать, на человека, который так поступил с нами. Я ощущала некое презрение к ней, как будто она сделала что-то постыдное. Влюбиться в тридцать пять лет! Да это кому может в голову прийти? Любовь в моем понимании имела право на существовании только у молодых.

— Пойду на улицу, — бросила я и выскочила из-за стола, не дожидаясь ответа.

Не разбирая дороги, я шла по залитым солнцем улицам, от сладкого запаха сирени кружилась голова, а я все думала, как же мне жить дальше.

Долго бродила вокруг пруда и стен Новодевичьего монастыря, иногда плакала, иногда разговаривала сама с собой. В конце концов, решила, что после развода не останусь с матерью, а буду жить с отцом, куда бы он ни уехал.

Вернулась я поздно, дома никого не было, и я решила, что мама, наверное, с ним, со своим музыкантом. В груди поднялась волна ревности, следом за которым пришло любопытство — мне захотелось увидеть его. Как выглядит мужчина, разрушивший нашу семью? Мне захотелось поговорить с ним, объяснить, что он не имеет права на маму, потому что она принадлежит другому. А вдруг, увидев меня, он поймет, что у нее семья и что он не прав? С этой мыслью я легла в постель и, пока не заснула, подбирала слова, которые скажу ему при встрече.

Глава 3

Оставшиеся до каникул дни я провела как во сне: плохо осознавая окружающее и не испытывая никаких желаний. Я ходила в школу, но совершенно не понимала, что объясняли учителя, разговаривала с подругами, но не слышала, что мне рассказывали, много гуляла, но не замечала ни весны, ни пения птиц. К счастью, экзаменов в десятом классе не было, а все важные контрольные уже были написаны раньше, иначе не знаю, с какими отметками я бы закончила год. Мысли мои постоянно кружили вокруг предстоящего развода родителей, и я не могла заставить себя думать о другом. Никому из своих подруг я не рассказывала об этом, не хотела их жалости, поэтому в компании старалась играть себя прежнюю: жизнерадостную и веселую. Единственным, кто знал все, был мой друг, Вадик, который вырос без отца.

В нашей компании Вадим пользовался заслуженным авторитетом, он не был маменькиным сынком, несмотря на свое уважительное отношение к матери, хорошо учился, но не стал любимчиком учителей, часто выдумывал смешные проделки, но не был хулиганом, короче он был нормальным приятным парнем, с которым было интересно дружить. С девочками он не встречался, как-то очень вежливо давая им понять, что женский пол его не интересует. Исключение составляла я, мы дружили с детского сада, потом учились в одном классе, поэтому общались, не обращая внимания на разницу полов. Я рассказывала ему о своих романах, он давал мне ценные советы, утешал, когда я была расстроена, смеялся над моими ухажерами и говорил, что никогда не влюбится в меня даже при полном истреблении женского населения. Так что мы действительно дружили, и нам не было дела до косых взглядов одноклассников.

Но прежние забавы стали казаться мне пустыми, и я стала больше времени проводить вдвоем с Вадиком. С ним мне не надо было притворяться, и я могла сколько угодно жаловаться и грустить. Мы садились в троллейбус и уезжали в центр. Раньше в выходные мы с папой много гуляли, он хорошо знал историю Москвы и во время наших прогулок всегда рассказывал мне что-нибудь интересное.

Теперь, уподобившись отцу, я рассказывала Вадику об улицах, домах и церквях. Он внимательно слушал меня, только больше смотрел на меня чем на то, о чем шла речь. Вероятно ему нравилось быть со мной и, если бы я его тогда поцеловала, наша дружба бы закончилась. Но меня вполне устраивали именно такие отношения, и я не торопила события.

Как-то раз, решив отдохнуть, мы сели на скамейку на Никитском бульваре под цветущими каштанами. Мы сидели, обсуждая прохожих, как вдруг он повернулся ко мне и порывисто спросил: