Ангел-Хранитель

Что взять с наших мамочек, они были рады этой возможности поговорить на шестиметровой кухне, запивая подгоревшие пирожки мятным чаем. А мы с Левой... Вниманием нашим завладела пластмассовая модель не помню уже какого самолета с красными звездами на крыльях, стоявшая на шкафчике в сумрачном коридоре.

– Жжж, – Лева с упоением, наполовину прикрыв глаза, носился с самолетом в руке, ловко уворачиваясь от этажерок и стенных шкафов, изготовленных из списанных детско-садовских раздевалок.

– Дай полетать, – застенчиво попросил я.

– Не дам, – нагло ответил Лева. – Это папа клеил.

– Ну дай, что тебе, жалко? – Как я мечтал прикоснуться к этому пластмассовому корпусу с серыми крыльями в пупырышках со следами засохшего клея.

– Нет, – Лева спрятал самолет себе за спину.

– Ну пожалуйста, – мама когда-то учила меня, что стоит произнести это

волшебное слово, как все вокруг наполнится вселенской любовью, и...

– Фиг тебе! – Хрупкая гармония вселенной была навсегда нарушена. –На, попробуй достань, – скривил губы Федюшкин-младший. – Это папа клеил! – Он высунул свой тонкий розовый язык, чем окончательно вывел меня из состояния равновесия.

– Ах вот ты как, – я с ненавистью оттолкнул соперника и схватил хрупкий пластмассовый корпус первого советского реактивного истребителя, пытаясь вырвать его из рук этого противного, сопливого... Раздался хруст, и крыло осталось в моей руке...

– Ааа... – Лева смотрел на разломанный корпус самолета, и слезы потекли из его проникновенных, архангельских глаз. – Меня папа теперь убьет. Все, я скажу, что это ты с балкона выбросил, – и он торопливо засеменил на семейный балкон, расположенный на уровне третьего этажа.

Ну, чем еще мог быть заставлен балкон Федюшкиных? Правильно, там была старая, рассохшаяся тумбочка, а в ней пустые, пыльные трехлитровые стеклянные банки, предназначавшиеся для будущих засолов и маринадов.

– Вот! Ты во всем виноват! – Несмотря на все мои старания, бракованный архангел метнул однокрылый символ отечественного самолетостроения в пространство, неуловимо набухающее грядущими весенними почками, но пластмассовый уродец совершил в воздухе мертвую петлю и застрял на бельевой веревке соседей этажом ниже. Веревка эта располагалась в соблазняющей близости от пола балкона Федюшкиных, то есть, если перелезть через перила и наклониться...

– Я ничего не сломал, – слезы против моего желания потекли из глаз. – Ну да, я сломал, но не нарочно. – Осознание несправедливости мироздания спустилось на мою растревоженную Левой душу, да тут еще этот самолетик так близко... Стоит только пролезть между перилами, наклониться... Черт!! Я с детства боялся высоты и, осознав все безумие своего поведения, вцепился руками в балконную решетку. Господи, как высоко.

– Мама, – нерешительно, почти что шепотом позвал я.

– Он сейчас достанет, – во весь голос зарыдал Лева, осознав тщетность своих попыток спасти свою репутацию. Он достанее-е-ет! Мама!

– Что Левушка, – с томным вздохом произнесла Нина Петровна, и вдруг закашлялась, увидев меня, повисшего на балконе. Руки у меня после этого случая болели еще недели две.

Федюшкины неумолимо продолжали возникать в моей дошкольной жизни. Мы чуть не утонули, когда родители отдыхали на Оке, и Лева отвязал якорь от плотика, с которого мы ловили рыбу. Тогда нас спасал рыбоведческий инспектор на моторной лодке. Потом было еще что-то связанное с цианистым калием и бактериологической культурой сифилиса, заботливо принесенной с работы папой-вирусологом Колай Колаичем, а потом... Мои уважаемые родители благоразумно продали дачу и пропахшую бензином "Победу", и на вырученные деньги переехали в трехкомнатный кооператив.

С продажей дачи и средства передвижения на оную, как-то сами собой испарились и бывшие соседи: Лева, Колай Колаич, Нина Петровна. А вместе с ними закончилась и целая историческая эпоха беззаботного и безопасного детства. Впереди неясно маячило будущее, подстерегающее заблудшее молодое поколение.

Первые несколько школьных лет прошли на удивление спокойно. Пока на слете Московской городской пионерской дружины... И черт его знает, каким образом я на этот слет попал, скорее всего для отчетности районной пионерской организации...

Короче, в обитом деревом зале кинотеатра "Восход", на трибуне, в белоснежной рубашке и в красном галстуке, сидел и многозначительно улыбался наипрыщавейший мальчик, которого я когда-либо видел в свой жизни. Все лицо его: лоб, щеки, шея, и даже веки были покрыты гнойными фурункулами.

Я сразу же узнал Леву, и с нетерпением ожидал перерыва, чтобы подойти и так вот, невзначай, поздороваться с председателем чего-то там городского по общественно-патриотическому. Сейчас уже с трудом вспоминается, за что именно отвечал в городском дворце пионеров Лева Федюшкин, кажется за игру "Зарница".

– Лева, – нерешительно спросил я, тайком наслаждаясь запахом сигаретного дыма, исходящего от группы упитанных мужиков в серых костюмах, толпившихся в коридоре. – Ты меня помнишь?

– А... – Лева нерешительно уставился мне в глаза. – Вы из Октябрьской районной организации?

– Да нет же, мы на даче рядом жили. Помнишь, мы на плоту на середину Оки уплыли? А самолет, помнишь, я чуть с балкона не свалился?

– А, наконец-то я понял, где вас видел, – голос у Левы слегка ломался. – В детстве. Ну что же, здравствуйте.

– Здравствуйте, – слегка оторопел я от такого официального приема.

– Я надеюсь, вы примете участие в городских военных пионерских учениях в следующую субботу? – Лева держался официально.

– Конечно, – я проглотил слюну. – Военных... А где тебя... Вас... можно будет найти?

– Парк "Сокольники", сбор около выхода из метро в девять утра. Приходите, – он протянул мне влажную ладошку.

Тем вечером я остро ощущал комплекс собственной неполноценности. Мой бывший друг детства добился таких невиданных высот... Руководит. Сидит на трибуне. Военные учения. Городская, хотя и пионерская, но все-таки организация...

Я приехал на сборы заранее. Времени было еще полдевятого, из метро толпой выходили ничего не подозревающие жители столицы, спешащие по своим делам. У табачного киоска сама собой образовалась длинная очередь – выкинули сигареты "Ява" по смешной доисторической цене в тридцать копеек. Наконец, начали собираться патриотически настроенные пионеры, некоторые из них приехали с родителями.

– Я очень рад, что ты пришел, – неожиданно тоненьким голоском заверещал Лева, появившийся откуда-то из-за спины. – Движемся к месту дислокации колонной. Равняйсь... Взвейтесь кострами, синие ночи...

Как только я услышал про синие ночи, душой моей овладело смятение. В детстве я ходил на спектакль про синюю птицу. " Мы длинной вереницей пойдем за синей птицей". Но вот про синие ночи, да еще взвившиеся кострами. Бесовское видение.. Почему-то я вспомнил поэму "Двенадцать". Мы, на горе всем буржуям...

Короче, военно-патриотические учения не оправдали моих ожиданий. Вместо оружия, даже игрушечного, нам выдали обструганные палки. Часа три группы мальчиков бегали по парку, пугая прохожих, кто кого победил я так и не понял, но закончилось все, как и полагается, ритуальным пионерско-дикарским костром.

– Лева, я так рад, что мы с вами встретились! – я и сам не знаю, почему я испытывал такую тягу к этому прыщавому отроку в пионерском галстуке. Должно быть, ностальгия по ушедшему навсегда детству.

– Я тоже, и прошу обращаться ко мне "старший пионер комиссарского отряда Федюшкин", – сухо ответил он. – Теперь будем закалять волю. – Вы готовы?

– Всегда готов. А как это? – Я был заинтригован предстоящими испытаниями твердости пионерского характера.

– А вот так, – Федюшкин вытащил из кармана кулак, в котором были зажаты удлиненные конусообразные предметы бронозово-латунной окраски.

– Это что? – Дыхание мое на секунду остановилось от восторга.

– Пули, – сухо объяснил Федюшкин. – В военном округе взял.

– А что? – Я запнулся, потому что пригоршня пуль полетела в костер.