Лoxless. Повесть о настоящей жизни

Она с деланным ужасом отстраняется:

– Я, прямо не знаю… Я слишком молода, чтобы вот так, с незнакомым… — фальшиво щебечет она и несколько секунд спустя, добавляет: — Ну, ладно. Если только ненадолго. Возьми бутылку винца и поедем к тебе.

Глядя на весь этот шекспировский накал страстей, я размышляю о том, что у пузана, как только они приедут к нему домой, начнется нешуточная проблема.

Есть такая категория баб, которым уже далеко «за» и которым все глубоко «до». Ежегодно и ежедневно эта категория пополняется за счет неврубных telok, перешагнувших определенный возрастной рубеж. По молодости и по глупости они никому не давали. Их молодые стройные тела жаждали секса, а их обладательницы всячески сопротивлялись основному инстинкту, ожидая нефтяных принцев на шестисотых «мерсах». И вот из разряда стройных и желанных, но так и не дождавшихся принцев, они плавно переходят в разряд «еще ничего». Мечты о принце постепенно сменяются мечтами о непьющих и некурящих. Из разряда «еще ничего» время переводит их в категорию «не фонтан». Вот здесь, понимая, что время ушло и заплыло жиром, бабы начинают похотливо метаться в поисках партнеров, которые не обратят внимания на целлюлит и подарят им пару минут животного секса. Последняя стадия наступает быстро и незаметно и носит определение «я столько не выпью». Ярчайшая представительница этой категории клеила на моих глазах пьяного мужика.

Итак, у пузана по приезде домой возникнут нехилые проблемы. Поскольку мужик не слепой на оба глаза, то, раздев ее, он офигеет от собственного легкомыслия и тупости. Он прямо из горла глотнет привезенного «винца», и… его охватит панический ужас, потому что, кроме как выгнать ее, он будет вряд ли еще на что-то способен. Прикол заключается в том, что чума, сидящая сейчас с ним за столом, все это хорошо понимает, более того, именно поэтому она уговаривает ухажера взять с собой вина. Дамочка надеется, что затуманенный алкоголем мозг притупится и мужику захочется «всего что движется», и у него при этом встанет, а возможно, даже и получится. Я встречаюсь глазами с ней и вижу, что она видит, что я вижу и понимаю увиденное и начинаю угорать. Она понимает и видит, над чем я угораю, хватает своего лысого толстяка и тянет его на улицу.

Пока я веселюсь таким образом, Толян, тряся головой и фыркая, как конь в стойле, проливает на себя водку. Ругая работников кафе и попутно правительство, он вытирается ладонью. Затем спрашивает меня о чем-то. Я не слушаю его и с мыслями о завтрашнем похмелье иду в туалет. Шатаясь, я двигаюсь через весь зал семенящей походкой давно желающего поссать человека.

В туалете я понимаю, как мне херово. Причем не мне одному. Унитаз плотно упакован блевотиной. Я хочу глотнуть воздуха и поворачиваюсь к двери, на которой написано: «Оставь бумажки всяк сюда входящий». У меня плывет перед глазами, дверь с надписью приходит в движение. Я хватаюсь руками за плотно исписанные непристойностями стены, чтобы не упасть. Но дверь реально продолжает двигаться. В проем вплывает красная рожа Толика. Увидев такое количество блевотины, он решает, что это моей глотки дело. Ругаясь на чем свет стоит, он блюет себе под ноги. Я перепрыгиваю через него и бегу на улицу.

На улице меня начинает колотить озноб. «Отходняк приходит непременно», — думаю я и тупо пялюсь на последний червонец, найденный в кармане куртки. Дураку ясно, что это единственная бумажка связывает меня с завтрашним днем. Если я завтра не похмелюсь, то «завтра» вообще не наступит. Вариантов нет. Я справляю нужду под кустиком, сбивая струей иней и снег с ветвей, и устремляюсь к дому. Вечерний морозный ветерок освежает, и алкоголь постепенно ослабляет свои крепкие объятия.

Я захожу в пропахший мочой подъезд и нажимаю оплавленную кнопку лифта. Лифт гостеприимно распахивает двери, и куча говна, лежащая посреди кабины, предстает передо мной во всем своем дерьмовом великолепии. Я киваю ей, говоря что-то типа: «Жизнь — дерьмо!» и «Приятной поездки».

На третий этаж я поднимаюсь пешком. У своей двери тупо роюсь в карманах в поисках ключей. Меня кто-то окликает. Я неохотно оборачиваюсь и обнаруживаю какую-то чувиху. Сконцентрировавшись и собрав, что называется, свои органы в кулак, я идентифицирую ее как собственную соседку. Лет пять назад она была очень даже ничего. Теперь же перешла в разряд «еще ничего», но вплотную подходила к подотряду «с пивком — потянет». Не вполне врубаясь, что ей от меня нужно, я пробурчал что-то типа: «Какой чудесный вечер». Вскоре выясняется, что соседка, Ксения Грищенко (я вроде вспомнил ее имя и фамилию), нуждается в грубой мужской силе.

– Сергей Владимирович, у меня там холодильник что-то… не посмотрите?

– Так зима на дворе. Вы бы продукты на балкончик выставили — и все пучком.

– Знаете, Сергей, погода нынче переменчива. То мороз, то оттепель. Холодильник как-то надежнее. Хотелось бы стабильности. Посмотрите?

– Стабильности захотелось? Ну, что ж, можно посмотреть, — соглашаюсь я, — только хочу сразу предупредить, я иногда храплю.

– Все-то вы шутите, — изображает на лице улыбку Ксения, но по приоткрытому, зовущему рту я понимаю, что именно это и нужно было для ее холодильника.

Пока укорачивал перегоревший сетевой шнур электроприбора, я получил полный отчет о семейной жизни жильцов нашего дома. Тема лекции оказалась неисчерпаемой и постепенно перетекла на близлежащие постройки и на весь двор в целом. Чтобы не слушать о том, кто в нашем городе развелся или сошелся, я прерываю ее:

– Готово, хозяйка. Попить не предложите?

– Ой! Все уже? — удивляется она и втыкает вилку в розетку.

Холодильник тут же заурчал.

– Правда, работает! Вот что значит мужик в доме, — говорит она и томно посматривает на меня.

– Так попить-то… — напоминаю я.

– Ой! Правда. Что же это я? — спохватывается она и лезет в холодильник.

На столе возникают бутылка водки, огурец и нарезка колбасы.

Когда водка разлита по стаканам, Ксения, не умолкая, перечисляет мне приятные и полезные стороны наличия «настоящего мужика в доме». Весь этот трындеж мне глубоко до горла. Все в этой женщине мне кажется фальшивым и потому мерзким и никчемным.

– Что-то жарко становится, — говорит Ксения и расстегивает верхние пуговицы халата. При этом она продолжает восхищаться моими «золотыми» руками, которыми я делаю «все так быстро и ловко». Распахнутый халат слегка обнажает ее грудь, еще способную вдохновить очередного Рубенса на очередной шедевр, но становится ясно и очевидно, что она слегка подернута увяданием. Потом Ксения толкает мне лажу про то, что она замечательная хозяйка и баба в целом, просто ей не везет в жизни и все такое.

– Ты знаешь, а у меня над кроватью ночник не работает, — сообщает она мне. — Не посмотришь?

Я нехотя поднимаюсь и иду за ней. Пропустив ее вперед, я на прощание прикладываюсь к пузырю, делаю хороший глоток и смотрю на ее подвижные бедра. Вся эта ситуевина, в которой я выгляжу мужичком «хоть плохоньким и пьяненьким, но моим», мне в целом не по кайфу. Я вкручиваю лампочку и тупо ищу предлог, чтобы поскорее слинять отсюда. При этом откуда-то начинает звучать музыка с тошнотворной, на мой слух, мелодией. Как-то незаметно для себя я оказываюсь в ее постели. Ксения падает на кровать рядом со мной, несколько раз неловко стукаясь головой о стену. Лицо ее на несколько секунд искажает гримаса боли, что вызывает во мне приступ утробного смеха. Затем она начинает умело и торопливо стаскивать с меня носки. Ее слюнявый рот припадает к моим губам, и мне уже все глубоко по фигу и в падлу. Я тупо думаю о перманентной пошлости ситуации. Ксения опускается ниже. Мне снова все параллельно/фиолетово. Далее начинается неуверенное почмокивание моим бесперспективняком. Постепенно я куда-то проваливаюсь, успевая про себя отметить, что банально засыпаю.

Мне снится Толик, стоящий с кроссвордами в руках, а на его лбу корявым маркером выведено «Толя». Затем снится баба из «Вулкана», закадрившая пьяного толстопуза. С мыслью о тождественности ситуаций я наконец, отключившись полностью, окончательно засыпаю.