Привычка выживать (СИ)

Для наглядности доктор открывает и закрывает дверь в палату. Потом, подумав, оставляет небольшой зазор – просто для самого себя.

- Я помню, - отвечает Пит. – Вы лечите меня не от рассеянности.

Аврелий умышленно сдерживается, чтобы не возразить «лечил, а не лечу». Он слишком часто говорил прежде, что лечение в прошлом, что дверь открыта и Пит может идти, куда захочет, когда захочет и может даже не возвращаться. Если предупредит заранее о том, что не вернется, возьмет немного денег на дорогу и будет вести себя, как герой, а не как сбегающий из психиатрической лечебницы пациент.

Впрочем, по бледному лицу парня сложно сказать, что он – победитель. На сбежавшего психа он все-таки похож больше. А если уж вспомнить, что он сидит на полу без движения часами, редко покидает по своему желанию палату и почти никогда не начинает разговор сам, то портрет психически нестабильного человека оживает на глазах.

- Все тесты показывают, что ты совершенно здоров, - мягко говорит доктор, устраиваясь удобнее на кушетке, предназначенной скорее для пациента, чем для его лечащего врача.

- Я похож на здорового человека? – интересуется коронованный победитель 74 Игр. Что ж, интерес – какая-никакая, а все-таки человеческая эмоция.

- Метод лечения, который мы предложили тебе, и который ты одобрил, кстати говоря, - мысленно доктор перебирает весь архив лечебницы, чтобы найти подписанные пациентом бумаги с пометкой вроде «с последствиями лечения смирюсь даже будучи мертвым», - предполагал некоторые непредвиденные осложнения.

- Которые стали ухудшениями, - очень спокойно прерывает его Пит. – Вы лечили мои припадки бешенства полным отсутствием эмоций, а теперь спрашиваете, почему я ничего не чувствую.

В его голосе не слышится даже раздражения – только бесконечная усталость и непоколебимое, просто нечеловеческое спокойствие. Нужно будет уточнить дату принятия последней дозы таблеток, которые больной принимал, чтобы не чувствовать вспышки неконтролируемого гнева. Хотя, конечно, это бессмысленное занятие – дата окончания так называемого лечения ничего уже не прояснит, только подтвердит возникающие с самого начала опасения.

Если сделать вид, что охмор – это болезнь, то болезнь эта неизлечима.

- Быть может, мы перестарались, - следует невозмутимый ответ. За подобный ответ Аврелия могли бы и лишить лицензии, но он склонен к риску. К тому же, камеры должны быть отключены (разумеется, нет никаких «должны»; не склонный к излишней откровенности доктор заранее позаботился об их отключении). Лампы опять мигают. – Но теперь, когда ты не принимаешь никаких лекарств, ты должен вернуться к обычному образу жизни и проверить, получилось ли у нас сгладить последствия… - как-то медленно, чересчур медленно подбирает необходимое слово, и в результате выдает то, что приходит на ум первым, - пыток.

Пит не вздрагивает.

Плохой знак. Очередной плохой знак в бесконечной череде плохих знаков.

Но он, разумеется, был готов к череде плохих знаков с самого начала. Это был поистине увлекательный эксперимент – исцелить чужую искаженную память. Эксперимент, построенный на голом энтузиазме, и, ко всему прочему, очень дорогой эксперимент, который заинтересовывал любого человека, когда-либо принимавшего участие в самом процессе охмора. Аврелий не любил вспоминать, на какие профессиональные жертвы ему пришлось пойти, когда сам он почти потерял веру в хороший исход рискованного занятия. К лечению несчастно известного победителя 74 Голодных Игр пришлось привлечь даже бывших палачей, которые, разумеется, пошли на сотрудничество, лишь бы не гнить заживо в тюрьмах.

Но ведь и они потерпели поражение. Один за другим, рано или поздно, все они признавали, что достигли необратимого результата, превратив воспоминания мальчишки в набор изувеченных картинок. Странно, что мальчишка не покончил с собой после того, как провалил задание. Какая-то мелочь – убить Китнисс Эвердин, жалкую, раздавленную, и совсем не готовую к такому повороту событий.

Доктор видел записи из камер пыток. Еще в самом начале, ломая голову над необычным заболеванием, он искал ответы в бесконечной череде страшнейших роликов. Сначала без звука. Потом со звуком. В одиночестве и с компанией таких же энтузиастов. В темной маленькой комнате и на большом экране, стараясь не думать о том, как мог род человеческий исхитриться и придумать так много способов причинения боли. Доктор Аврелий мог гордиться тем, что не сошел с ума сам, а еще тем, что не пошел лично убивать эту маленькую сойку-пересмешницу, которую так сильно переоценивал президент Сноу. Несколько увиденных ею кадров с записью пыток так называемого влюбленного – и мисс Эвердин сама бы вскрыла вены или повесилась на поясе от халата, не в силах сознавать, причиной чего стала для человека, которого изо всех своих сил собиралась спасти.

- Какие именно пытки вас впечатлили больше всего? – внезапно спрашивает Пит, наклоняя голову и судорожно ища в изменившемся выражении лица доктора какие-то ответы. – Водой? Электричеством? Или все-таки колюще-режущими предметами? Хотя, - странная пауза, пациент резко вскакивает и подходит к стене, на которой должно быть окно, - больше всего его ломали страдания других людей. Эта часть пыток была любимой у его истязателей. Могу представить, какое удовольствие они получали, наблюдая, за тем как он корчится, слыша крики Джоанны Мейсон.

Доктор отворачивается.

Он давно подозревал, что лечение было не просто бесполезно – лечение имело обратный эффект. Стоящий перед ним Пит – вовсе не тот Пит, которого пыталась спасти малышка Эвердин. И все же он возражает вслух самому себе.

- Нет никакого «его», Пит. У тебя нет раздвоения личности.

Пит ухмыляется.

- Но если бы у меня было раздвоение личности, вы бы перестали чувствовать свою вину передо мной? – он подходит ближе и опускается на корточки. – Вы открыли дверь больничной палаты и выпустили на свободу переродка Капитолия.

Пил Мелларк – тот Пит, которого оставили на разрушенной Арене 75 Голодных игр, - умел использовать слова, но использовал их на благие дела. Этот Пит Мелларк – теперь единственная версия Пита Мелларка – тоже умеет использовать слова, но для других целей. Он говорит негромко, но уверенно, очень выразительно, с явно заметным превосходством, и цель каждого его слова – ранить, причинить боль, унизить, раздавить. Хорошо, что доктор Аврелий закален цинизмом.

- Я рад, что Китнисс Эвердин никогда не увидит, во что ты превратился.

- Не увидит того, во что его превратила любовь к ней, а потом ваше лечение от ненависти к ней же? – уточняет переродок с лицом Пита Мелларка. – Да, она удачно выбрала время, чтобы свести счеты с жизнью.

Прежде они никогда не поднимали тему самоубийства Китнисс Эвердин. Другие пытались воззвать к благоразумию прежнего Пита, но тщетно. Любое упоминание ее имени вызывало всегда одну и ту же реакцию - всепоглощающую ненависть. Странно, что он не убил ее, - опять думает доктор, - странно, что у него было так много возможностей даже не убить ее, а просто позволить ей умереть, но он не воспользовался ими.

А теперь оказывается, что ему известно о смерти малышки Сойки-пересмешницы. Известно о ее самоубийстве, поставившем на уши весь свободный Панем. И доктор решает воспользоваться последним шансом доказать себе, что лечение капитолийского переродка не было никому во вред.

- Пит Мелларк любил ее. Правда или ложь? – спрашивает он, уже у самой двери.

Переродок в лице Пита отвечает:

- Правда.

- Ты рад, что она умерла. Правда или ложь?

Секундная пауза; будто бы для того, чтобы набрать в легкие воздуха.

- Правда.

Уходя, доктор представляет, как переродок опять устраивается на полу и находит светло-голубыми глазами точку, которую гипнотизирует сутки напролет. Уходя, он не закрывает дверь в больничную палату.

========== ГЛАВА ВТОРАЯ, в которой Пэйлор тратит драгоценное время на просмотр старых записей и привлекает к этому занятию доктора Аврелия ==========