Привычка выживать (СИ)

- Ты сказал, что будешь учиться плавать, - говорит Энни Креста очень тихо, садясь рядом.

На ней белое платье, надувающееся на ветру, как парус. Она рыжая, очень красивая, она беременна и счастлива. Быть может, причина ее счастья в том, что она уверена, будто ее муж, отец ее будущего ребенка уехал куда-то на время, по делам, и вернется если не со дня на день, то когда-нибудь. Финник ведь и раньше очень часто уезжал. Иногда его отсутствия длились очень долго, и Энни училась ждать его, заполняя свои дни так, чтобы его отсутствие не сильно бросалось в глаза.

Пит улыбается ей. Он завидует ее тихому спокойному сумасшествию. Она может смеяться, иной раз резко замирает на месте, не договорив, и смотрит куда-то в сторону. Она теряет связь с реальностью, но умеет радоваться окружающим ее вещам так, будто живет в раю. Она способна на эмоции, ничье имя не делает из нее потенциально опасного убийцу. А еще – у нее есть воспоминания, которые всегда принадлежали только ей.

- Если честно, - говорит Пит, - я просто не знаю, с чего начать.

Он говорит о попытке научиться плавать, но почему-то думает, что говорит вовсе не о плавании.

Энни Креста качает головой и встает.

Она гораздо ниже его. Хрупкая, рыжая, стоит на песке босиком, неосознанно поглаживая свой живот, и улыбается, подставляя лицо соленому ветру. Она сильнее, быть может, потому что она совершенно сумасшедшая.

- Ты слишком много думаешь, Пит. Чтобы научиться плавать, нужно начать тонуть.

Она отпускает его руку. Становится неуютно и холодно. Песок скрипит на зубах, ветер дует сильнее и пробирает до костей. Перемена погоды здесь – обычное дело, но Пит еще не привык. Энни смотрит на безмятежный пока горизонт и говорит, что ночью будет шторм. А утром они будут искать на берегу раковины. Пит вспоминает, как совершенно случайно нашел жемчужину на Арене. И как отдал ее Китнисс Эвердин.

- Пит? – Энни замирает, нерешительно покачиваясь на носках.

Наверное, у него вид сейчас такой же, как бывает у нее, когда она забывает, кто она и где находится. В такие моменты она напоминает фарфоровую куклу, с опустошенными глазами и негнущимися руками.

- А когда Финник вернется, мы будем искать жемчужины вместе.

- Конечно, Энни. Разумеется, Энни, - бездумно бормочет Пит, совсем не думая о том, что каждое его слово сейчас – ложь. Пусть и белая ложь, во благо, но ложь ведь.

Пит Мелларк обычно не любил лгать. Или любил? Впрочем, какая уж теперь разница. Капитолийский переродок может делать все, что ему хочется. Поэтому, вернувшись в дом, Пит отправляется на кухню печь любимый пирог Энни Креста.

Возможно, бессонница – еще одно негативное последствие экстремального лечения. Пит ложится всегда поздно, предварительно уложив Энни, никогда не накрывается одеялом и смотрит в потолок. От темноты веет чем-то неприятным, всегда чего-то не хватает. Иной раз мелькающие в безобразном порядке яркие картинки оказываются снами, но подобные сны никогда не приносят покоя. Пит мучительно старается не думать ни о чем, но думает обо все и сразу, и головная боль постепенно становится вечной спутницей.

Иногда по ночам Энни мучают кошмары, и она приходит в комнату своего постояльца, как есть, растрепанная, в ночной рубашке. Обычно она сворачивается рядом клубком и мирно засыпает. Но иногда все же просит что-нибудь рассказать, что-нибудь интересное, что когда-нибудь происходило с Питом в обычной жизни, в Двенадцатом Дистрикте, в детстве. Пит не может рассказать ничего интересного, потому что почти ничего не помнит, и поэтому просто придумывает историю за историей, пока дыхание Энни не становится размеренным.

Сегодня Энни плачет, и Пит рассказывает ей историю о том, как однажды в Двенадцатом Дистрикте два отважных человека битых три часа торговались за больную немощную козу, которую подарили потом одной маленькой девочке. Энни засыпает быстрее обычного, на губах ее застывает легкая улыбка. Наверное, ей снятся очень яркие сны, с белой завистью думает Пит, убирая с ее лба пряди волос. Его охватывает непонятное чувство страха. И сама история, и эта ситуация, когда рядом над ухом кто-то мирно сопит, а он продолжает изучать потолок… все сводит его с ума. Все это уже было. Схватившись за тонкую, почти неразличимую мысль воспоминания, Пит терпеливо разматывает клубок, зная, где окажется в итоге.

Его воспоминания всегда оказываются связанными с Китнисс Эвердин.

Каждый раз он вспоминает ее разной. Она улыбается, видя, как ее сестра пытается спрятать вечно вылезающую рубашку под юбку. Или кричит, видя, как ее сестра превращается в живой факел. Она с улыбкой танцует на костях его семьи, или убивает его отца, или пытает его самого, чередуя поцелуи с ножевыми ранениями. Она смеется, она плачет, она не помогает ему или не приходит тогда, когда она нужна. Она разная, живая и дразнящая, спокойная, сильная и хрупкая, и чаще всего он ее ненавидит, потому что именно из-за нее он не может вспомнить, что было в его жизни и чего не было, кроме нее.

Порой начинает казаться, что всегда была только она. И каждое воспоминание, помнит ли он его сам или его заставили вспомнить то, чего не было, вызывает в памяти только ее лицо. Он не знает, что чувствует к ней сейчас, после мучительного лечения, и не может вспомнить, что чувствовал когда-либо, но помнит ее любую, и не может вынуть ее из памяти.

Втайне от Энни он пересматривает почти каждый вечер ту последнюю запись, которую лично сделала Китнисс Эвердин в день своего самоубийства. Что видит он в бледной, тощей девушке с лихорадочно блестящими глазами? Ничего. Она совершенно обычная, как тысячи голодающих девушек в любом из дистриктов. Он даже не жалеет ее. Сложно жалеть того, кто безобразно жалок. Он видел и другие записи с ней, он знает, как любой другой зритель: она могла бы бороться за свою дальнейшую жизнь. Она могла бы воскреснуть и вернуться из ада, в который попала не по своей вине. Воскреснуть и попытаться жить дальше. Но она жалкая, она слабая, она, потеряв сестру, решила, что ей больше нечего терять.

На записи Китнисс Эвердин признается, что убила Президента Койн, и признается, что считает себя виноватой в этой и еще многих других смертях. Сойка-пересмешница, бывшая источником вдохновения для всех повстанцев, признает в самой себе опасную убийцу. И, несмотря на помилование нового президента Панема Пэйлор, выносит себе приговор.

Пит пересматривает эту запись по несколько раз. Что тот, другой Пит, мог любить в ней? Эти дурацкие косы? Эту слишком бледную, слишком тонкую кожу? Даже на записи видны полоски ее собственной кожи, неприятно выделяющиеся на фоне кожи пересаженной. У нее слезятся глаза. Все запястья хранят следы от многочисленных инъекций морфлинга. Она слишком слабая, чтобы бороться.

Пит смотрит на свои собственные зажившие ожоги и вспоминает, как ему было важно достать ее из ада. Пусть он и говорил Аврелию о том, что, возможно, не был запрограммирован на убийство Сойки, в тот момент, бросаясь в огонь, он не помнил ни о программах, ни о Сноу, ни о Капитолии. Только о ней, сжигаемой заживо созданным какими-то чудовищами огнем. Она не должна была страдать. Она должна была жить, становясь после каждого болезненного шока сильнее, но вместо этого она предпочла умереть.

Он считает ее глупой.

Он не чувствует к ней ничего.

- Пит?

- Да.

- Ты сходишь с ума, Пит, - Энни гладит его по голове. – Финник знает, как это – сходить с ума. Он мог бы тебе помочь, но сейчас, пока его нет, давай я попробую тебе помочь?

Пит соглашается. Энни хочет, чтобы он научился плавать. Вместе они проводят на берегу много времени, но попытки научиться плавать так же бесполезны, как попытки вспомнить самого себя. Энни не отчаивается, никогда не отчаивается, и вечерами тащит его гулять по песчаному пляжу. Они собирают ракушки, выброшенных на берег рыб и порой думают, как мог тот или иной обнаруженный ими предмет попасть в море.

Пит придумывает замечательные истории.

Пит больше не находит ни единой жемчужины.