Мое тело – Босфор

Совсем сроднившись в чужом краю, мы с Таней собираемся пройтись по рынку. Весна, Аланья, начало сезона. Завидев наши белокожие тела, черноголовый народ с усами и без, толкаясь и гомоня, так и норовит потрогать желанную плоть - робко, нахально, шутя, краснея, роняя вешалки, делая баснословные скидки и обещая отдать все бесплатно. И стар и млад, понежнее стараясь приложить к нашим попкам приглянувшуюся джинсу, заговаривает зубы, дабы вытянуть нас вечером на танцы.

“Золото, девушки, золото!”, - кричат нам на чистейшем русском изо всех углов. Мы отмахиваемся, не нужно нам золото. Да что вы, девушки, вы сами золото,- смеются продавцы. Шутка, видно, стандартная.

Таня делает вид, что ищет костюмчик для племянницы, а я знакомлюсь с милым продавцом сувениров. Он похож на солиста одной модной рок-группы. Я – Омар! Ух ты, деликатес! – смеюсь я, и мы вместе забавляемся над его именем. Омар показывает мне всякие сувениры, но деревянные верблюды и синяя мелочевка от сглаза не интересуют ни его, ни меня, потому что между нами уже зависло густое облако физически ощутимого притяжения.

Вспоминаю про Таню и выглядываю из волшебной лавочки. Она мило воркует в лавке напротив, примеряя серебряное колье (явно не для того, чтобы купить) перед двумя близнецами сказочной красоты. Кажется, она позабыла про детский костюмчик, но я ее хорошо понимаю! Бегу к тебе!!!

Длинноволосые близнецы интеллигентны и голубоглазы, знают английский и немецкий в совершенстве и один лучше другого. Наши глаза разбегаются. Братья не проявляют обычной турецкой наглости, и даже смущаются, или делают вид что смущаются, начиная задавать наводящие вопросы о том, как мы планируем провести вечер. Но – о ужас! - богатство выбора уже переутомляет нас и мы делаем глупость, обещая заглянуть в следующий раз. О божественных близнецах мы вспомним только в Москве и взгрустнем о своих неиспользованных шансах.

А пока мы покидаем рынок с ворохом ненужных шмоток и визиток, с ног до головы наэлектризованные эротическими фантазиями.

Смущаясь и пряча глаза, в отеле к нам подходят земляки с фальшивым легкомыслием: Сергей! Анатолий! девчонки, айда вместе по окрестностям гулять! Хорошее настроение моментально улетучивается.

Беспробудною скукой веет от наших мужичков, очень уж невыгодно глядятся они, нетрезвые, беспомощные и красные от солнечных ожогов, на фоне уверенных в своем обаянии местных соблазнителей. В руках последних - все козыри - романтика и восточная экзотика, они носят на руках, показывают звезды и задушевно поют грудными голосами. Не пройдет и пары дней, как Татьяне будут исполнять нежные серенады на сазе, а я буду слушать турецкие песни в хрипло-интимном исполнении «на ушко».

- Э-эх, не добили мы их с Петром Первым! Пойдем зальем наше поражение.

Только и будет слышаться издалека.

Шляпа.

Отогрев на жарком солнце свои до неприличия белые тела, мы моментально адаптируемся к чужому флагу, пальмовым угодиям и загорелым мужским рукам. Нежный климат тянет нас в бездну сексуальности. После экстремальных плаваний по горной реке, после лечебных источников, всевозможных яхт, аэропланов, парашютов, дайвинга и простого плескания в теплом море, сексуальность любого нормального человека начинает резво пробуждаться.

Мы с удовольствием обнажаем все, что можно, и неотвратимо созреваем для любовных авантюр.

…Поднимаемся вверх по брусчатой торговой улочке от анталийского порта. Внизу остались большие деревянные яхты, отчаливающие с очередными добровольцами в бухты счастья - к пещерам, островам и водопадам. Мы молоды, красивы и романтичны, и нам необходимо мужское внимание. Где-где, но здесь мы его получим. Пусть это дешевый театр, рожденный из культа торговли («что-нибудь да впарить») и недостатка женщин на востоке, но мы с удовольствием ввязываемся в новую игру.

Слышу, как Таня зовет меня. Она уже сидит на подушках в обнимку с яркими картинками. Да, мы же собирались на экскурсию в Памуккале - Хлопковый Замок, а в уличных бюро все эти удовольствия недорогие. Я с удивлением взираю на хрипатую казашку неопределенного возраста. Предыдущий род ее занятий не вызывает никаких сомнений. Она представляется Сашей и пытается улыбнуться помилее, что получается у нее с трудом. Плохого вам не посовэтую, хрипло убеждает она.

Мы знакомимся неожиданно, столкнувшись с метафизикой общего имени. Услышав, что меня зовут Дарья, Саша кивает куда-то в сторону, вот, а у нас тут свой Дарья есть. Тот уже улыбается мне по-лошадиному ослепительно. То есть как? Мужчина? Но это же женское имя? Оказывается, что в Турции - мужское. Он очарователен - на вид смесь латиноса с негром, голливудская улыбка, подвижная физиономия и благодушие. Я все еще не верю и он протягивает мне свои права (на фото - совершеннейший шимпанзе), смотрю - в самом деле - Derya. По-турецки это имя означает океан, -говорит он, обволакивая меня с ного до головы харизмой своего сексуального голоса, - океан и волны, и я готов стать волною, в которую ты заплывешь, - он смеется сам над собой и своими поэтическими бреднями, - и нежно покачивать тебя. (Все на весьма продвинутом English). Это актерская бравада, генетически неизбежная, и мы оба это понимаем, все пристальнее вглядываясь друг в друга.

- Наверно, нас не зря назвали одинаково. Значит, мы с тобой похожи! Две половинки!

Ну да, вместе мы составим целое.

Я фотографирую его в смешной шляпе, которую он нахлобучивает в соседнем магазине древних и поношенных вещиц, и за глаза он отныне будет зваться Шляпой.

Меня даже не пугают его позорные босоножки. Судя по всему, Шляпа не шибко богат, но его чувство юмора спасает нас от всех недоразумений.

Вечером мы сидим с ним на пляже среди камней, смотрим на звезды и болтаем. Около наших ног носятся крабы: выбегают из воды, замирают и бегут обратно. Шляпа без устали восхищается моими ресницами, руками, характером, голосом и всем остальным, что у меня есть.

- Слушай, Шляп, не перестаю удивляться!

- Чему, darling?

- Вот наши мужики могут всей душой скрипке отдаться, науке, водке, но не женщинам. Женщинам посвящать себя у нас…зазорно как-то. И как у вас получается часами комплименты говорить?

Шляпа прекрасно понимает, о чем я. Из своих тридцати пяти двадцать он прожил в Германии. Он без труда найдет «десять отличий» между теми, ними и нами.

Он собирается ответить, но я неожиданно вскрикиваю.

- Звезда, смотри, звезда падает! Скорее загадывай желание!

Шляпа обнимает меня:

- У меня только одно желание! чтобы мы не расставались!

- Ну вот, зачем ты сказал вслух? Теперь оно не исполнится!

- Ничего, тут звезды падают каждую минуту.

И правда, мы сидели под звездопадом.

Он крадет меня из отеля и везет показывать свою Турцию. Прошлое и будущее испаряются из моего сознания, передо мной только настоящее, и оно есть экстаз.

Мне нравится, что на нас смотрят, ради пущего фарсу мы целуемся посреди улиц, и делаем все так, как не принято. После Германии он может позволить себе проявления не-турецкого менталитета. Все наши экспрессии мы так и называем между собой - это “рашшен менталитэ”, а это - “туркиш менталитэ” . Но все-таки он турок до мозга костей. Стоит кому-нибудь взглянуть на меня чересчур откровенно, как он превращается в зверя: шерсть встает дыбом, глаза горят, порою дело доходит до словесных перепалок. Это и есть “туркиш менталитэ”. Я забавляюсь, ощущая пробудившийся во мне атавизм - гордость отвоеванной самки. Я вдыхаю пыль турецких лавок и превращаюсь в густо покрытый сахарной пудрой лукум с фисташкой. Все, что я вижу и чувствую, нравится мне до безумия. Твердое мороженое, которое надо есть ножом и вилкой, показательные танцы школьниц со звенящими бляшками на бедрах, тягучий мотив турецкой песни, россыпи разноцетных восточных сладостей, и тонкий восточный аромат, и наши поросячьи нежности, и вкусные горячие лепешки, и легкое возгорание от переизбытка чувств в области солнечного сплетения - все это я, я до хрипоты, до тупой пронзительной боли в сердце, до исступления, до потери пульса.